Анатолий Королев, писатель, член русского Пен-клуба, для РИА Новости.
Иосиф Бродский ушел из жизни в 55 лет, от третьего инфаркта. Теоретически он, конечно, мог дожить до сегодняшнего дня, когда ему исполнилось бы 70 лет, - многие друзья его юности еще живы. Но поэт в свою долгую жизнь не верил и часто подчеркивал изношенность телесной оболочки. Кроме того, пережив два инфаркта, он беспрерывно курил и привык жить в предчувствии конца.
Семья, в которой родился Иосиф 24 мая 1940 года, была далека от богемы. Мать до конца жизни проработала бухгалтером. Отец работал фотографом, окончил университет, Школу Красных Журналистов, и был весьма лоялен к режиму. Имя свое новорожденный ленинградский мальчик получил как раз в честь вождя.
В молодые годы Иосиф не был озабочен поэзией, правда, стихи почитал, даже кое-что писал, но свою судьбу с поэзией не связывал до той поры, пока случайно не проглотил томик поэзии Баратынского и вдруг понял: вот чем надо заняться!
Их было четверо: студенты-технологи Евгений Рейн, Анатолий Найман, Дмитрий Бобышев и Бродский. Первенствовал в кружке громоподобный Рейн, который сыграл в жизни Иосифа роль запала; похожую роль раньше исполнил Давид Бурлюк в судьбе Маяковского: «Володя, да ты же гениальный поэт!»
Казалось бы, у всех четырех друзей судьба могла сложиться не хуже, чем у Иосифа, но Время (Бродский предпочитал говорить не Бог, а Время) выбрало Бродского, загодя окружив его колыбель тайными знаками. Например, в доме его детства когда-то жила легендарная пара Мережковский и Гиппиус, отсюда они уехали в эмиграцию. В школе, где учился Иосиф, когда-то учился сам Нобель,… короче тропы уже были протоптаны, а пути обозначены: выдворение, скитание, слава.
В этом высшем расчете просматривается судьба другого Иосифа, из Ветхого Завета, кому выпал жестокий жребий изгнания в Египет, чтобы точно исполнить предначертанное.
У Бродского был звездный характер.
Оставшись на второй год в школе, с грехом пополам окончив ненавистный 8 класс, он внезапно решил никаких школ и университетов больше не оканчивать, а жить, как парусник Лермонтова (еще одно увлечение юности), по воле волн и прихоти бури.
Надо ли говорить, какими последствиями грозили советскому мальчику такие решения. Надо ли говорить, как в законопослушной семье интеллигентов с культом наук отнеслись к безумию непослушного сына. Однако, встав на путь тотального отказа от участи советского гражданина, Бродский последовательно реализовал свою программу вызова, где закономерно смотрятся сначала труд кочегара, перепутья геолога, работа прозектора в морге. Затем - арест, судебная психушка, где его признали вменяемым, и отдали под суд в марте 1964 года, на котором обвинили в тунеядстве, и дали по максимуму: пять лет деревенской ссылки в Архангельской области.
Ему было всего 25 лет.
Эта озлобленность власти на стихотворца, переводчика Рильке и небожителя, который был абсолютно равнодушен к антисоветчине и государственному устройству, необъяснима.
Но у Времени был свой расчет, кому быть проданным в Египет, чтобы однажды спасти Израиль. И Бродскому выпала участь стать диссидентом против собственной воли. Между прочим, сам Бродский всегда отвергал венец мученика, полагал, что в ссылке пережил весьма счастливую пору, а получил от властей вполне по заслугам. Да и вместо пяти он провел там всего полтора года.
Иосиф Бродский сторонился любого пафоса:
«Клен выпускает первый клейкий лист.
В соборе слышен пилорамы свист.
И кашляют грачи в пустынном парке.
Скамейки мокнут. И во все глаза
из-за ограды в даль глядит коза,
где зелень проступает на фольварке».
Талант Бродского был настолько ярок, что дебютант практически не пережил поры становления, а сразу выступил зрелым и даже старым поэтом. Эта зрелость в объятиях молодой старости – одна из особенностей его гения. В поводыри для стихов Бродский выбрал не плеяду тогдашних звезд: Ахматову, Пастернака, Цветаеву или Мандельштама, а забытого Евгения Баратынского, затем Вяземского и Батюшкова, потом Державина, пока не опустился в колодец прошлого глубиной почти в 200 лет, где отыскал потускневший смарагд Кантемира и встал на караул в полярном сиянии той петербургской поэтики.
Вычурная речь царского прошлого придала поэзии Бродского исключительное звучание. В этом бурном старении ленинградского юноши окончательно был завершен план судьбы – сделать Бродского перлом русской поэзии.
«Здравствуй, мое старение!»
Эти строчки Бродский написал в 33 года.
Отношения с русской участью своего гения у Бродского были отлажены как часовой механизм. На вопрос американской журналистки «Кто вы»? он отвечал «я еврей, русский поэт и английский эссеист». А, размышляя над Библией, которую прочитал уже в зрелые годы, он осознанно выбрал для жизни опорою христианство, хотя всегда отмечал, что «метафизические глубины иудаизма намного глубже христианской доктрины». Что ж, перед нами типичный выбор поэта, который ищет не тайны, но участи.
Изгнание из СССР Бродский переживал с отчаянием, как мог, тянул с отъездом, писал Брежневу, но принял эмиграцию как должное.
Оказавшись в 1972 году в Америке, Бродский, подобно многим русским изгнанникам, принялся искать нечто взамен утраченного, и счастливо набрел на Венецию, в которой увидел черты северной Пальмиры, тоже каналы, тоже отражения воды, тоже дворцы,… а еще атмосфера руин, власть пятен и трещин, плеск воды, которые напомнили ему ленинградское детство. Он бесконечное количество раз приезжал в Венецию, где зрение поэта обретало зоркость ястреба с заплаканными глазами. Это был идеальный город, уцелевший после бомбардировки самолетами Времени.
Поэт завещал себя похоронить в Венеции, на кладбище острова Сан-Микеле, и его настояние было исполнено.
Нобелевскую премию 1987 года Бродский (ему было всего 47 лет) разделил, и вложил часть денег в ресторан «Самовар» в Нью-Йорке, куда любил приводить гостей из метрополии. Родители безуспешно пытались соединиться с единственным сыном или хотя бы у него погостить, увидеться перед смертью. 12 раз обращались с письмами к Брежневу с просьбой выпустить, предлагали ехать по одиночке, чтобы власть держала в заложниках отца или мать. Не пустили и не ответили! Затем родители умерли. Сначала мать в 1983 году, потом отец – в 1985. Тогда на похороны не пустили сына.
Эта дурная тупая бессмысленная жесткость необъяснима. Возможно, это и была та самая последняя слеза, которая переполнила чашу исторического терпения, после которой Союз развалился.
В годы перестройки великого изгнанника стали заманивать обратно.
Но поэт больше ногой не ступил на проклятые камни.
Бродский был любимцем фортуны и женщин, которых привлекает мужской интеллект. Несколько самых любимых муз вошли в поэзию, например Марина Басманова, которой посвящены поэмы, стансы и которая родила Бродскому сына еще в России. … Последние годы в Америке поэт счастливо прожил в браке с переводчицей итальянкой Марии Соццани. В этом браке у них родилась дочь.
Иосиф Бродский умер скоропостижно от инфаркта 28 января 1996 года.
Это был третий инфаркт поэта – первый случился с ним еще в 1964 году в камере, в ночь первого ареста в Ленинграде.
Ему было всего 55 лет, но по интенсивности переживаний, конечно, он прожил век Мафусаила. Бродский всегда гордился тем, что вернул забытое слово «душа» в отечественную поэзию.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
