Владимир Бычков, радио Sputnik
Это была странная революция. В историографии есть термин "странная война" – так назвали события 1939-1940 годов на западном фронте. Франция и Германия вроде бы объявили друг другу войну, а воевать не воевали. Февральская революция – тоже "странная", но в другом смысле. В "странной войне", по крайней мере, были известны противники. А в Февральской революции ее творцы были мало или совсем не известны широкой публике. Вернее, на эту роль нашлось слишком много кандидатов. И патентованные историки только разводят руками и хватаются за голову от немыслимого количества теорий, фактов, домыслов и простого вранья.
В общем, как писал Пастернак: "Февраль. Достать чернил и плакать! // Писать о феврале навзрыд"…
Утверждать что-либо со стопроцентной уверенностью нельзя. Многие приложили к этой драме свою руку. Тут только и остается – достать аптекарские весы и высчитывать в гранах "заслуги" каждого. Вот, например, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Борис Колоницкий считает, что революция была неизбежна, как удар дамоклова меча:"Большинство историков считают, что после начала Первой мировой войны революция стала неизбежной. Я еще больший пессимист. Если мы сможем смоделировать какую-то фантастическую ситуацию без мировой войны, все равно в России была бы какая-то революция".
А доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института общественных наук (ИОН) РАНХиГС Александр Пыжиков считает, что во всем виновато московское купечество. Нет, не те старозаветные гостинодворцы из пьес Островского со скромной мечтой разбогатеть. А фабриканты нового закала – Гучковы, Терещенки, Рябушинские, уже давно разбогатевшие, с десятками миллионов капитала. И главное – с идеями и политическими амбициями:
"Февральская революция – это кризис верхов. Это самое его яркое проявление".
"Много есть специалистов, которые исследуют экономическую обстановку в царской России, динамику развития индустрии, сельского хозяйства. Она была позитивная и шла по восходящей. Тем более, у царского правительства существовал в начале XX века план модернизационного рывка, если говорить современным языком. Но в то же время случился такой обвал – революция. В этом видят нестыковку. Хотя на самом деле это объяснимо. Поскольку новая модель развития не устраивала определенную группу, которая была связана с московским купеческим кланом и с их политическими союзниками. Они прекрасно понимали, что в случае реализации этого модернизационного рывка их клан окажется на периферии экономической жизни страны. А у них были совершенно другие чаяния. Они хотели обладать, если так можно сказать, контрольным пакетом в российской экономике".
Проще говоря, Февральская революция и временное правительство – это купеческий реванш. Совсем по-другому воспринимал те драматические события их очевидец, известный публицист Иван Солоневич: "Правда о Феврале будет тяжелой правдой – легких правд у нас нет. О Великой французской революции Талейран говорил: "В ней виноваты все, или не виноват никто, что, собственно, одно и то же". О Феврале этого сказать нельзя". И левые тут совсем ни при чем. "Лично я, – пишет Солоневич, – был профессиональным свидетелем событий – политическим репортером крупнейшей газеты России – суворинского "Нового времени". Даже и для нас, репортеров, так сказать, профессиональных всезнаек, революция была как гром среди совершенно ясного неба. Для левых она была манной, но тоже с совершенно ясного неба".
И для Ленина тоже. В январе 1917 года, выступая в Цюрихе на собрании швейцарской рабочей молодежи, он сказал: "Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции".
Керенский вместе с соратниками собрались 26 февраля (по старому стилю) и единогласно решили, что революция в России невозможна, что правительство опять победило. А через два дня после этого монархия пала. Левый эсер Мстиславский описал эти события весьма красочно: "Революция застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев – спящими".
"Самое занятное, – пишет Солоневич, – то, что в феврале 1917 года никакой революции в России не было вообще: был дворцовый заговор. Заговор был организован: а) земельной знатью, при участии или согласии некоторых членов династии – тут главную роль сыграл Родзянко; б) денежной знатью – Гучков и в) военной знатью – генерал Алексеев. У каждой из этих групп были совершенно определенные интересы. Эти интересы противоречили друг другу, противоречили интересам страны и противоречили интересам армии и победы… Заговор был организован по лучшим традициям XVIII века"…
Действительно, традиции дворцовых переворотов, заложенные Петром I, эффективно использовались в России на протяжении весьма долгого времени.
Петр – монарх-революционер – и в вопросах престолонаследия оказался разрушителем традиций. Он отменил древний обычай передавать монарший престол прямым потомкам по мужской линии. Отныне престолонаследник назначался самим монархом. Но самое интересное, что Петр указ-то издал, а воспользоваться им так и не сумел (или не захотел?). В предсмертной агонии он сумел написать лишь: "Отдайте все…". А кому – так и осталось тайной. И вот тогда-то ловкий наперсник Петра Меншиков и совершил первый дворцовый переворот – в пользу Екатерины I. С помощью таких же переворотов к власти пришли Елизавета Петровна, Екатерина II, Александр I.
Вот и накануне Февраля сложился круг заговорщиков, которые представляли самые верхи власти. Он состоял, в том числе, и из представителей Дома Романовых. Это явление назвали "великокняжеской фрондой" – по аналогии с французской фрондой принцев в XVII веке.
Известной для всех целью "великокняжеской фронды" было отстранение от управления страной Распутина и царицы-немки. Но была и скрытая цель – отстранение Николая II. Французский посол в Петрограде Морис Палеолог в своем дневнике писал, что великие князья открыто обсуждают перспективы дворцового переворота с целью воцарения великого князя Николая Николаевича, дяди императора.
Сейчас нет смысла подробно останавливаться на том, почему "великокняжеская фронда" считала, что Николай II должен отречься, а Николай Николаевич – занять трон.Главное – это то, что царя предавало его ближайшее окружение – родственники. И, конечно, это играло на руку другим группам заговорщиков и облегчало их задачу по захвату власти. А детонатором для открытого выступления стали трудности со снабжением хлебом Петрограда и слухи о введении карточек на хлеб. Послышались вопли среди думцев, представителей "прогрессивной" общественности. И надо сказать, спектакль удался.
Хотя факты говорят об обратном: хлебные запасы Российской империи к весне 1917 года составляли около 3793 млн пудов хлеба при общей потребности страны в 3227 млн пудов.
То есть хлеба в стране было с избытком. Но регулирование торговли и ценообразования было из рук вон плохим. И делалось это намеренно. Говорит историк, научный сотрудник Российского института стратегических исследований Петр Мультатули: "Говорят, что какого-то хлеба не было. Хлеба было полно. Шла спекуляция хлебом. Во многом это было вызвано с тем, что правительство не повышало цен на хлеб, и крестьянам было выгодно продать свой хлеб не правительству, а спекулянтам. В данном случае это проявление типичного оскудения духа у людей".
Первый ряд (сидят): Г.Е. Львов, В.А. Ржевский, С.И. Шидловский, М.В. Родзянко; второй ряд (стоят) В.В. Шульгин, И.И. Дмитрюков, Б.А. Энгельгардт, А.Ф. Керенский, М.А. Караулов.
Первый ряд (сидят): Г.Е. Львов, В.А. Ржевский, С.И. Шидловский, М.В. Родзянко; второй ряд (стоят) В.В. Шульгин, И.И. Дмитрюков, Б.А. Энгельгардт, А.Ф. Керенский, М.А. Караулов.
Первый ряд (сидят): Г.Е. Львов, В.А. Ржевский, С.И. Шидловский, М.В. Родзянко; второй ряд (стоят) В.В. Шульгин, И.И. Дмитрюков, Б.А. Энгельгардт, А.Ф. Керенский, М.А. Караулов.
Значит, дело было не в хлебе, а в зрелищах. Впрочем, организаторы этого "зрелища" весьма сильно просчитались. Февраль стал не итогом, а прологом, увертюрой, так сказать, к Октябрьской революции.