Если не считать предисловия к мемуарам Михаила Владимировича Родзянко, не смог найти о нем и пары добрых слов. Для убежденных монархистов бывший гофмейстер, то есть управляющий Высочайшего двора, — предатель монархической идеи, не говоря уже лично о Николае II. Для бывших думцев председатель Государственной думы третьего и четвертого созывов — в лучшем случае политический неудачник. Для социалистов — представитель столь ненавистного им помещичьего сословия. А для большевиков еще и видный участник Первого Кубанского (Ледяного) похода молодой еще тогда Добровольческой армии. "Первопоходник", как их тогда называли в Белой гвардии.
Иначе говоря, по имиджу Родзянко прокатился асфальтовый каток. Да еще трижды: до революции, когда он постоянно находился под огнем критики, а потом в Феврале и Октябре.
В силу своей должности и деятельного характера Родзянко действительно был своего рода "гофмейстером февральской революции", стараясь хоть как-то управлять процессом. Сначала пытаясь предотвратить, а затем хотя бы ввести революцию в упорядоченное русло.
И он хотел перемен, видя неэффективность действующей власти, однако ничего радикального при этом не предлагал: все-таки выпускник Пажеского корпуса, предводитель дворянства Екатеринославской губернии, откуда позже и попал в Думу. Конституционалист — это да, поэтому Родзянко и приветствовал Манифест 17 октября 1905 года, надеясь, что конституционная монархия поможет решить российские проблемы. Именно поэтому в первом составе Думы стал одним из лидеров фракции октябристов — земцев, а позже возглавил парламент. Кстати, прекрасно понимая все ограниченные возможности этого "института власти".
Как к вынужденному шагу, "вырванному под пыткой", власть относилась к Манифесту и в дальнейшем. Чтобы добиться послушного большинства, избирательный закон перекраивался несколько раз, но всякий раз выяснялось, что империи мешает любой представительный орган. Зато все русские Думы нравились Лондону и Парижу. Причем и раздражение государя, и симпатии его союзников по Антанте питала одна и та же мысль: считалось, что именно в Думе вызревает русская революция и формируется будущая политическая элита страны.
О том, что будущих вождей России следует искать в марксистских кружках, в ту пору даже не задумывались.
К тому же Манифест способствовал появлению ряда влиятельных партий. От правых либералов (Союз 17 октября, или октябристы), удовлетворенных уже самим фактом появления документа, до левых либералов (Конституционно-демократическая партия, или кадеты), считавших Манифест лишь отправной точкой на пути от самодержавия к демократии.
Не имея реальных полномочий, прямо влиять на российскую жизнь Дума не могла, зато стала той трибуной, откуда можно громко высказаться на всю Россию. Телекамера за ходом дебатов еще не следила, но каждое резкое критическое слово ораторов тут же подхватывала пресса. В этом смысле, рассуждая вслух о вещах малоприятных для власти, Дума, конечно же, способствовала росту оппозиционных настроений.
Сам Родзянко был человеком с твердым характером, но умеренных взглядов, а потому в течение длительного времени пытался служить связующим звеном между Думой, правительством и государем. И, если судить по документам, честно пытался донести до царя тревожные мысли о ситуации в стране и неэффективности правительства. Наиболее радикальные требования думцев в разговоре с императором "гофмейстер" долго смягчал, но к концу 1916 года стало уже не до придворного политеса.
Как писал председатель Думы царю: "Бьет двенадцатый час, и слишком близко время, когда всякое обращение к разуму народа станет запоздалым и бесполезным".
Кстати, позже, уже потеряв власть, Николай II признавал, что правду ему говорил один Родзянко. Но это позже, а до этого, встречаясь с "гофмейстером", государь становился с ним все холоднее, поскольку большинство предложений главы Думы считал неприемлемыми. В годы войны Родзянко был против принятия императором на себя обязанностей Верховного главнокомандующего, требовал отставки премьера Горемыкина, ряда министров, обер-прокурора. Родзянко считал, что в тяжелые времена во главе армии и правительства должны стоять уважаемые обществом люди. Он напоминал, что Александру I тоже не нравился Кутузов, но ради России тот сумел переступить через свои антипатии.
В феврале глава Думы написал Николаю II письмо: "Самая плохая политика — закрывать глаза на всю серьезность сложившейся обстановки. Положение России сейчас катастрофическое и вместе с тем глубоко трагическое. Ее армия не разбита; она снабжена предметами вооружения более, чем когда бы то ни было раньше, но позади армии, в тылу, идет такой развал, который грозит сделать бесцельными все жертвы". Это правдивая записка, подкрепленная убедительными цифрами и фактами.
После всех этих попыток остановить бурю обвинять Родзянко в организации февральской революции, по меньшей мере, нелепо.
Да, когда власть уже лежала на земле, Родзянко, как и многие другие политики, выступил за отречение Николая II. Хватаясь за это отречение, как за соломинку. Правда и то, что именно аргументы Родзянко в значительной степени убедили монарха отречься. Эти настойчивые просьбы об отставке позже монархисты и поставили Родзянко в вину. Считая к тому же, что он преувеличивал накал страстей в столице. Не преувеличивал. Это монархисты преувеличивали гипотетические шансы Николая II удержать власть.
Когда тот, колеблясь, спросил Родзянко, могут ли обеспечить ему безопасность в случае, если он вступит на престол, тот ответил: "Единственно, что могу гарантировать, это умереть вместе с вами". Не его вина, что подобная гарантия кандидата на русскую корону не удовлетворила.
Кстати, если бы не кадет Павел Милюков, который изо всех сил противился кандидатуре Родзянко, помня об их противостоянии в Думе, то возглавил бы Временное правительство, скорее всего, Михаил Владимирович. Собственно, тогда фигурировали лишь две кандидатуры — Родзянко и Львова. Позже Милюков признал свою ошибку, считая, что правительству не хватило как раз решительности Михаила Родзянко.
Эпиграфом к своим мемуарам бывший председатель Государственной думы, полагаю, не случайно выбрал изречение, которое обычно приписывают Талейрану: "Никто не устраивает революцию, и никто в ней не повинен. Виновны все". Вот и Родзянко виновен в падении Российской империи не больше других. И он хотел "как лучше".
