За 14 лет Герман Греф сумел превратить старомодный неповоротливый Сбербанк в гибкую экосистему и прямо говорит, что останавливаться не намерен. В интервью РИА Новости в преддверии дня рождения Сбера он рассказал, почему инвестиции в цифровизацию оказались правильным решением, зачем Сберу компьютерные игры и электронная торговля, как Россия сможет заработать на увлечении мира зеленой экономикой, оценил риски стагфляции, нового глобального кризиса и ситуацию на ипотечном рынке, дал совет, как приумножить сбережения в период высокой инфляции и накопить на пенсию, но отказался анонсировать "золотой век" для российского финрынка. Беседовали Анастасия Сапрыкина и Диляра Солнцева.
— Сбербанк в пятницу празднует 180-летие, остались ли какие-то "пережитки прошлого", над которыми еще придется работать, или сегодняшний Сбер уже на 100% технологическая компания?
— Мы действительно проделали большой путь и стали технологической компанией, хотя это не означает, что теперь мы можем позволить себе остановиться в развитии. Ахиллесовой пятой Сбера долгие годы была медлительность. Пока мы год-два разрабатывали "идеальный" продукт, конкуренты успевали запустить в эксплуатацию несколько версий, а кроме того — устаревала и сама идея, потому что технологии развиваются со все возрастающей скоростью. Поэтому мы пошли в agile — гибкую модель разработки. Наша трансформация стала одной из крупнейших в мире. И, надеюсь, одной из самых эффективных тоже. Мы перестроили весь производственный процесс, сформировали самоуправляемые команды, свели к минимуму бюрократию, которая тормозила разработку, отказались от устаревшей "водопадной модели". В результате сегодня мы выводим продукты на рынок в семь раз быстрее — теперь это занимает уже не месяцы и годы, а недели, дни, а иногда и часы.
Разумеется, технологии — это лишь средство для достижения цели. Почти два столетия мы были исключительно финансовым учреждением, но сейчас, безусловно оставаясь банком, мы концентрируемся на том, чтобы соответствовать исходным потребностям клиентов, для которых деньги или транзакции — лишь средство, а не самоцель.
Всего за пару-тройку лет нефинансовый бизнес стал для нас регулярной и, главное, успешно масштабируемой деятельностью. Сегодня миллионы людей заказывают доставку из магазинов и ресторанов, добираются к месту назначения на такси, каршеринге или электросамокате, получают онлайн-консультацию врача, слушают музыку, смотрят кино, отправляют посылки и делают сотни других вещей с помощью предприятий экосистемы Сбера.
Все это мы делали и делаем на фоне пандемии коронавируса, которая еще больше увеличила элемент непредсказуемости и потребовала еще больших скоростей. Кризис проверил нашу стратегию на прочность — и наши инвестиции в цифровизацию оказались выигрышными. Пандемия продемонстрировала, что цифровое потребление становится неотъемлемой частью жизни, а иногда и единственно возможным форматом.
— А какие задачи ставите перед группой на следующие десять лет?
— Если говорить о задачах на ближайшие годы, то они будут решаться преимущественно в рамках уже выбранных векторов развития. Мы продолжим поступательное движение к экосистеме, завершим миграцию на нашу облачную платформу PlatformV, продолжим встраивать искусственный интеллект во все продукты и процессы для повышения их эффективности, будем развивать наши технологические продукты, обучать сотрудников.
В прошлом году мы утвердили Стратегию 2023, которая является продолжением предыдущей стратегии. Мы уже смотрим на наши различные бизнесы не как на отдельные активы, а как на часть интегрированной бизнес-модели всей экосистемы.
Свою главную цель мы видим в том, чтобы стать помощником и навигатором в меняющемся мире для человека, бизнеса и государства. Нашим частным клиентам мы помогаем оптимизировать деньги, время, энергию. Для предпринимателей мы партнер для сохранения и роста бизнеса: мы растим доходы, сокращаем расходы, защищаем от рисков и содействуем в цифровизации.
В масштабах страны мы обеспечиваем поддержку правительства в ускорении экономического роста: улучшаем благополучие населения, развиваем малый и средний бизнес, ускоряем цифровизацию, делимся своими технологиями, трансформируем отрасли, поддерживаем образование и науку. Новой важной частью нашей стратегии в прошлом году стала ESG-повестка. Мы разрабатываем "зеленые" продукты и принципы ответственного финансирования, реализуем социальные и экологические инициативы, цель которых — выход России на траекторию устойчивого развития, эффективный энергопереход и декарбонизация экономики.
— Несколько лет назад вы говорили, что если бы рынок оценивал Сбер как технологическую компанию, то капитализация группы могла бы быть значительно выше. Сегодня ситуация с восприятием рынком изменилась?
— Практика показывает, что будущее за экосистемами. Сейчас технологические компании торгуются в среднем выше, чем банки, но мы идем в это направление не только ради мультипликаторов стоимости. Прогнозы показывают, что у классических банков не очень радужные перспективы. Банковская маржа продолжит сокращаться, а многие чисто банковские функции уже успешно берут на себя технологические гиганты, создающие в том числе супераппы наподобие китайского WeChat.
Вероятно, размещение отдельных наших активов на бирже могло бы раскрыть рынку стоимость отдельных направлений, что положительно сказалось бы на общей оценке, но это лишь одна из возможных опций.
— В этом году Сбер может получить прибыль в один триллион рублей. Обсуждался ли уже уровень дивидендов по итогам года? Будет ли банк придерживаться планки в 50% от чистой прибыли в дальнейшем или может платить и больше, как это было по итогам 2020 года?
— Согласно нашей действующей дивидендной политике, мы планируем выплачивать не менее 50% от чистой прибыли в виде дивидендов при удержании комфортного уровня достаточности капитала — не ниже 12,5%. Решение по дивидендам за 2021 год мы будем принимать в марте 2022 года. Но уже понятно, в абсолютных цифрах они будут выше, чем в прошлом году, за счет роста общей прибыли банка.
— Некоторое время назад топ-менеджеры Сбера говорили о том, что самый высокий доход банк получает от корпоративного бизнеса. Сейчас об этом говорят меньше. С чем это связано: поменялся фокус, или деньги любят тишину, и самый высокий доход по-прежнему банку приносят корпоративные клиенты?
— Сбер присутствует на финансовых и нефинансовых рынках и имеет значимую долю во всех сегментах. В целом корпоративно-инвестиционный блок остается для нас очень важной бизнес-линией, которая приносит около половины прибыли.
— Экосистема Сбера в текущем году вышла на рекордный уровень по выручке, хотя пока и показывает убытки. Какую выручку ждете по итогам года, какие сегменты стали драйверами? И когда ожидаете выхода всей экосистемы на прибыльность?
— Наш публичный прогноз предполагает порядка 200 миллиардов рублей выручки от нефинансовых сервисов в 2021 году — это почти трехкратный рост по сравнению с прошлым годом. Цель до 2023 года — наращивать прибыль с CAGR 100% (Compound Annual Growth Rate, совокупный среднегодовой темп роста. — Прим. ред.).
Все наши B2B-сервисы уже показывают прибыль. Что касается B2C-сегментов, то выход на безубыточность будет зависеть от стадии развития направления. В быстрорастущих отраслях прогнозировать целевой рынок довольно сложно, поскольку он формируется самими игроками.
Сейчас мы наращиваем долю компаний экосистемы в каждой из отраслей, где мы представлены. И у нас нет задачи максимизировать прибыль в моменте. Намного важнее — рост и масштабирование, что требует больших инвестиций, которые мы и осуществляем. И если мы вдруг с завтрашнего дня полностью остановим инвестиционную подпитку, практически все наши компании тут же станут рентабельными. Таким образом, на текущем горизонте мы сознательно жертвуем доходностью ради ускоренного масштабирования бизнеса.
— Вы ранее говорили, что группа Сбер пока не планирует покупать активы в новых для себя сферах. Можно ли сказать, что отраслевое наполнение экосистемы завершено, или Сбер занял выжидательную позицию?
— Мы вышли практически во все индустрии, в которые собирались выйти. Но построение экосистемы — это постоянный процесс: жизнь не стоит на месте, привычки, потребности, запросы людей меняются. Так что мы продолжим инвестировать в развитие бизнеса, и в первую очередь — в тех индустриях, в которых уже присутствуем.
— Сбер ставит перед собой амбициозную цель войти в топ-3 компаний в сфере электронной торговли. Почему группа в принципе решила развивать данное направление, ведь оно требует серьезных инвестиций в физическую инфраструктуру, а вы всегда ориентировались на цифровую экосистему? Какие у этого направления результаты уже сейчас?
— Онлайн-сервисы экономят время, которое раньше люди тратили на поиск, сравнение, приобретение и доставку товаров. Мы считаем, что электронная коммерция — это одно из важнейших направлений с точки зрения потенциала интеграций и раскрытия синергии с другими направлениями нашей экосистемы, особенно с финансовыми бизнесами. И к тому же это "последняя миля", что позволяет управлять качеством сервиса.
В истории с развитием e-commerce главное для нас — оптимальным образом соединить кусочки пазла между собой и приумножить то, что в каждом из них есть. GMV (Gross Merchandise Value, валовая стоимость товаров, проданных на торговой площадке за определенный период времени. — Прим. ред.) индустрии e-commerce Сбера в третьем квартале 2021 года составил 28,1 миллиарда рублей, увеличившись за год в десять раз. Ключевым драйвером оборота остается сегмент e-grocery, онлайн-доставки продуктов питания. Все более заметный вклад в рост GMV вносит маркетплейс "СберМегаМаркет", который показал рост числа активных клиентов в 2,1 раза за квартал — до 15 миллионов.
— Одним из новых для Сбера направлений является игровой бизнес. Почему группа приняла решение пойти в этот достаточно непростой сегмент, где успех зависит от соответствия ожиданиям аудитории? Когда появятся первые игры под брендом группы? Не боитесь напряжения в партнерских отношениях с VK?
— Мы активно развиваем индустрию развлечений внутри экосистемы, а игры — перспективное и прибыльное направление. В новом технологическом мире этот сегмент будет быстро расти. По прогнозам, глобальный объем рынка игр в 2024 году достигнет 218,7 миллиарда долларов, для сравнения в 2018 году, например, это было 137,9 миллиарда долларов. Игровой формат — один из самых популярных видов потребления контента у молодых людей: так они общаются, строят и познают новые миры, учатся. Двенадцатилетние представители "поколения Z" играют в среднем более семи часов в неделю и тратят на видеоигры больше времени, чем на социальные сети. Производители контента и представители книжного бизнеса делают все больше совместных проектов с игровыми издательствами.
Что касается VK, то опасения понятны, ведь соприкасаются две экосистемы. Но с VK у нас меньше конкурирующих направлений, чем их было с "Яндексом". Мы развиваем общий бизнес в сегменте foodtech & mobility, и совместное предприятие показывает хорошие результаты. Споры могут возникать, но мы находим их решения.
— Давайте перейдем от деятельности Сбера к более общим вопросам. Цены на жилье с начала пандемии росли двузначными темпами, при этом ставки по ипотеке в России вновь вернулись к росту. На ваш взгляд, как сейчас обстоит ситуация с доступностью жилья в стране и что необходимо для ее улучшения?
— Ипотека сегодня является единственным способом покупки жилья для большинства россиян. Поэтому мы стремимся держать ставки на приемлемом уровне.
Несмотря на рост цен на первичное и вторичное жилье в 2020 году, который частично связан с рекордно низким уровнем процентных ставок по ипотечным кредитам, доступность жилья для граждан сохраняется, в том числе благодаря широкому спектру программ с господдержкой для объектов первичного рынка.
Вместе с тем новостройки в нашем портфеле выданных кредитов на протяжении ряда месяцев составляют не более 25%. Рост цен на вторичном рынке не был столь динамичным, как на первичном, ни в 2020 году, ни за девять месяцев 2021 года, что позволяет потенциальным заемщикам более точно спрогнозировать свои расходы на приобретение квартиры. В 2021 году Сбербанк уже выдал ипотечных кредитов на сумму более двух триллионов рублей, что на 60% больше, чем за девять месяцев 2020 года. Таким образом, спрос на ипотеку стабильно растет.
— Правительство и Банк России работают над созданием добровольной системы пенсионных накоплений, однако она пока не очень успешно развивается. На ваш взгляд, в чем причина и как можно простимулировать добровольное накопление пенсий?
— В последние годы обсуждались несколько концепций трансформации пенсионных накоплений граждан: индивидуальный пенсионный коэффициент, гарантированный пенсионный план, но пока ни одна из них не реализована. Эту проблему так или иначе в ближайшее время придется решать.
Замороженные накопления в системе обязательного пенсионного страхования — порядка шести триллионов рублей — не дадут должного эффекта в повышении коэффициента замещения. Поэтому мы продолжаем поддерживать идею трансформации пенсионных накоплений россиян в стандартную программу негосударственного пенсионного обеспечения на добровольной основе.
Думается, что для повышения интереса граждан к долгосрочным сбережениям нужны существенные налоговые стимулы, а для отдельных категорий граждан — софинансирование со стороны государства. К такой модели уже пришли многие страны с развитыми пенсионными системами.
И, наконец, для развития пенсионной отрасли критически важно реформировать пенсионное законодательство, которое содержит много ограничений, оставшихся с тех времен, когда пенсионные фонды были некоммерческими организациями. Сегодня важно, чтобы негосударственные пенсионные фонды могли предлагать своим клиентам конкурентные пенсионные и инвестиционные программы с интересными стратегиями и дополнительными сервисами.
— Мир начал переход к углеродной нейтральности, в результате и российская экономика сейчас стоит перед необходимостью трансформации. Чем это обернется для России, за сколько лет можно совершить этот переход?
— Для России эта проблема сверхактуальна. Наш президент обозначил ее как абсолютный приоритет на ближайшие десятилетия, как на уровне физических последствий, так и с точки зрения структуры нашей экономики. По нашим данным, в ближайшие 30 лет стране может понадобиться от 657 миллиардов до одного триллиона долларов инвестиций в декарбонизацию.
Если ввести необходимые меры для развития ESG-финансирования и приступить к созданию внутреннего рынка углеродных единиц, то выручка от продажи квот на выбросы сформирует альтернативный источник доходов федерального бюджета. Средства из этого источника могут быть целевым образом использованы для финансирования декарбонизации отраслей и внедрения прорывных технологий.
Во-первых, нужно решить задачи энергоперехода и декарбонизации энергетической отрасли. На это будет работать повышение доли возобновляемых источников энергии, использование потенциала поглощения, утилизация попутного газа и сокращение утечек метана. Во-вторых, при действующей цене на углерод в районе 62 долларов за тонну эквивалента СО2 46% национальной программы по декарбонизации можно будет профинансировать за счет выкупа углеродных единиц. В-третьих, повышение и использование потенциала поглощения России не требует технологического прорыва и экономически эффективно уже при цене на углерод 25 долларов за тонну.
Эта работа уже стала одной из важнейших для государства и бизнеса на всех уровнях. России необходимо принять национальные цели по декарбонизации промышленности и программу энергоперехода, чтобы, как заявил президент, к 2060 году достигнуть углеродной нейтральности.
— Как энергопереход повлияет на доходы россиян и стоимость жизни в стране? Не приведет ли он к серьезному подорожанию всего "зеленого"?
— Нужно понимать, что переход к углеродной нейтральности — это длительный процесс. Ожидается, что эти изменения займут минимум 40 лет. За это время экономика и рыночная конъюнктура "переварят" все возможные изменения в технологиях, спросе и предложении, структуре цен. Сложится новая стабильная и более устойчивая в долгосрочной перспективе модель экономического развития.
В ближайшем будущем мы видим большие возможности, связанные с процессами декарбонизации: современная программа реиндустриализации создаст миллионы новых рабочих мест и обеспечит опережающие темпы роста мировой экономики, будет способствовать развитию и внедрению новых технологий, улучшению качества окружающей среды. Переход к зеленой экономике может к 2030 году (по сравнению с текущими трендами развития экономики) принести прямую экономическую выгоду в размере 26 триллионов долларов и создать 25 миллионов рабочих мест. По прогнозам ОЭСР, в 2050 году зеленая трансформация даст странам G20 дополнительные 2,8% ВВП.
— Другая серьезная проблема, с которой сталкивается глобальная экономика, — ускоряющаяся инфляция. По вашим ожиданиям, как долго продлится период повышенной инфляции в России и мире? Возможна ли в ближайшей перспективе стагфляция?
— Риск стагфляции, о которой сейчас стали много говорить, не очень велик. Основная причина мировой инфляции — это более быстрое, чем ожидалось, восстановление глобальной экономики после пандемии и нехватка предложения. Если восстановление прекратится, то снизится и инфляционное давление.
Инфляция в мире связана с целым набором факторов. Один из них — это нарушение технологических цепочек из-за пандемии. Яркий пример — кризис морских перевозок, связанный с нехваткой контейнеров. Это привело к существенному росту стоимости перевозок. Другой пример — резко возросший спрос на чипы, который привел к их нехватке в автомобильной промышленности. Это повлияло на цены автомобилей во всем мире. Энергетический кризис в Европе также усиливает инфляцию. Сложные климатические условия и общий рост цен на энергоносители способствуют повышению цен на сельскохозяйственную продукцию.
Все эти краткосрочные факторы накладываются друг на друга и создают общий эффект. Россия — часть глобальной экономики. Если во всем мире растут цены — нам не спрятаться от этого. Сейчас правительство сдерживает рост цен внутри страны, вводя экспортные пошлины, но они могут помочь лишь в отдельных категориях товаров, таких как пшеница и нефть. В сегментах, где доля ввозимых товаров велика, приходится "импортировать" и инфляцию.
Мы считаем, что к середине следующего года мировая экономика сумеет адаптироваться к новым условиям и динамика цен нормализуется. Тем не менее инфляционные риски сохраняются.
— В ответ на разогнавшуюся инфляцию Банк России начал поднимать ставку, центробанки развитых стран также либо уже ужесточают политику, либо начали об этом говорить. Однако мировая экономика скопила рекордные объемы долгов. Не ожидаете ли, что ужесточение монетарной политики ведущими регуляторами может привести к росту дефолтов у стран и компаний и подтолкнуть мир к новому кризису?
— Такие риски есть. Кто-то может пострадать, однако вопрос в том, насколько этот риск системный. Все-таки пока мы говорим о том, что ставки начнут расти лишь в номинальном выражении. В реальном выражении, то есть с учетом инфляции, они по-прежнему отрицательные.
— Сбербанк зародился как инструмент для накопления средств гражданами, однако сегодня не так много россиян копят деньги: мешают кризисы и высокая инфляция. Стоит ли вообще откладывать сбережения при высокой инфляции? Вложения в какие активы могут помочь россиянам уберечь свои сбережения?
— Стоит ли вообще делать сбережения в периоды высокой инфляции? Это риторический вопрос. Если инфляция такая, как в Зимбабве, когда цены удваиваются за пару недель, то не стоит. Однако при умеренном росте цен на рынке есть инструменты, которые могут защитить от инфляции.
Например, это так называемые инфляционные линкеры — облигации федерального займа (ОФЗ), номинал которых индексируется на рост индекса потребительских цен. Их механизм прост: чем выше инфляция, тем выше номинал бумаги. Хотя у таких инструментов не очень высокий купон, но зато он выплачивается от растущего из-за инфляции номинала. Или флоутеры — ОФЗ, у которых купон привязан к ставке межбанковского рынка RUONIA. Каждые полгода купон такой бумаги корректируется в соответствии с рыночными ставками. Среди корпоративных рублевых облигаций можно найти выпуски с похожими механизмами защиты. Такие, например, точно есть у РЖД и ФСК. Их премия будет выше, чем у рублевых госбумаг.
— Ухудшение ситуации с коронавирусом в стране привело к новой волне ограничений в ряде российских регионов. Начало ли это уже сказываться на экономике и корпоративных заемщиках? Могут ли бизнесу потребоваться новые реструктуризации?
— Мы видим, что заемщики справились с последствиями ограничений, вводимых в 2020 году. Значительная часть их обязательств была реструктурирована, однако на текущий момент подавляющая часть реструктурированных кредитов вошла в обычный график, качество обслуживания таких кредитов находится на высоком уровне. Хорошие результаты были достигнуты по урегулированию проблемной задолженности. Основные риск-метрики в корпоративном портфеле уверенно восстанавливаются: сокращается доля дефолтного портфеля, улучшается средний кредитный рейтинг заемщика, а расходы на резервы в корпоративном сегменте находятся на минимальном уровне за последние годы.
Также отмечу восстановление в экономике — как по ключевым макроэкономическим показателям, так и на отдельных отраслях и рынках. Все это дает основание утверждать, что компании прошли острую фазу кризиса и адаптировались к новым условиям.
С другой стороны, очевидно, что каждый новый раунд антиковидных мер негативно отражается на бизнесе заемщиков. В 2020-2021 годах компании наращивали долговую нагрузку, чтобы пережить кризисные явления: как привлекали новый долг, так и продлевали сроки погашения по текущим обязательствам. Более высокие уровни долговой нагрузки заемщиков представляют собой дополнительные риски для кредитора и требуют более тщательного анализа сделок со стороны банка.
Мы внимательно следим за ситуацией и поддерживаем клиентов, если в этом возникает необходимость. На данный момент я не вижу признаков ухудшения кредитного качества корпоративных заемщиков в связи с обострением эпидемиологической обстановки.
— Некоторые страны уже начали принимать криптовалюту как альтернативное средство платежа, другие же, наоборот, запрещают ее. На ваш взгляд, в долгосрочной перспективе мировая экономика все же разрешит корпоративные криптовалюты или повсеместно будут использоваться только цифровые валюты центральных банков?
— В экономике будут использоваться и стейблкоины (stablecoins — криптовалюты, стоимость которых привязана к фиатным деньгам или драгоценным металлам. — Прим. ред.) коммерческих банков, и цифровые валюты центральных банков; в первом случае эти токены — обязательства коммерческого банка, а во втором — обязательства центробанка. Как и сейчас, есть и безналичные деньги на депозитах в банках, и банкноты. Экономическая сущность денег не меняется — появляется новый способ учета денег уникальными токенами, которые позволят эти деньги программировать.
— Сбербанк недавно как раз вошел в группу по пилотированию цифрового рубля, хотя до этого многие представители банка высказывали опасения из-за его внедрения. Сбер поменял мнение или все же нашел, где мог бы его использовать с выгодой для себя?
— Сбер поддерживает проект цифрового рубля Банка России, но выступает за его дополнение — необходимо также позволить учитывать токенами часть денег на депозитах в коммерческих банках. Это даст клиентам банков возможность отслеживать свои деньги и использовать их в смарт-контрактах. Это расширит область применения смарт-контрактов: не только деньги на счетах в Банке России получат инновационные свойства в виде цифрового рубля, но и средства клиентов коммерческих банков.
— Все больше российских компаний выходит на IPO, в ближайший год возможно первое за долгие годы банковское первичное размещение. "Золотым" для российского рынка был 2011 год: тогда многие компании реализовали "отложенный" выход на рынок после финансового кризиса. Как вы считаете, может ли ситуация повториться с завершением коронакризиса?
— В настоящее время действительно наблюдается бум сделок на рынках акционерного капитала как во всем мире, так и в России. Впервые за долгое время в 2021 году уже состоялось или были заявлены более десяти сделок, и особенно активным периодом стала осень. Действительно, основным драйвером такой активности на рынках капитала стали отложенный инвестиционный спрос в период пандемии и ожидания инвестиционного сообщества по постепенному снижению влияния этого фактора на глобальную экономику, что должно дать существенный толчок к ее росту. На активность инвесторов также влияют монетарные политики ведущих стран и рост инфляционных ожиданий, что способствует росту цен акций и значительно увеличивает активность инвесторов, среди которых все более заметную роль начинают играть розничные.
Я бы не хотел раньше времени анонсировать "золотой век" для российского рынка, но если ситуация с коронавирусом продолжит улучшаться и не появится каких-то новых "черных лебедей", то мы ожидаем, что высокая активность на рынках акционерного капитала сохранится и в 2022 году. Многие наши клиенты хотят воспользоваться этим окном возможностей и уже начали подготовку к IPO в следующем году. Мы, разумеется, не можем назвать их имена, но количество и качество новых публичных компаний, если их IPO реализуется, абсолютно точно обеспечит российскому рынку акций новый виток развития.
— Одним из неоспоримых преимуществ российской экономики является разнообразие внедряемых технологий. Какие бы вы обозначили как наиболее актуальные?
— Актуальны сегодня прежде всего технологии цифрового мира. Это, во-первых, искусственный интеллект. Эта технология помогает Сберу дополнительно зарабатывать более 140 миллиардов рублей чистой прибыли ежегодно. Во-вторых, это квантовые вычисления для решения перспективных задач финансового и нефинансового бизнеса. В-третьих, 6G — технология моментальной передачи практически любых объемов данных — уже на исследовательском горизонте. Она позволит вообще отказаться от проводной инфраструктуры и реализовать идею метавселенных.
В-четвертых, беспилотный транспорт. "Яндекс" в России является лидером, но Сбер также разработал прототип беспилотного электромобиля будущего ФЛИП, который мы сейчас тестируем на закрытых площадках. Причем беспилотный транспорт, с одной стороны, базируется на технологиях искусственного интеллекта, а с другой стороны — вытягивает и другие технологические направления, в частности связанные с новыми источниками питания.
И в-пятых, это все, что требуется России для успешного зеленого энергоперехода. Развитие водородной и термоядерной энергетики должно помочь нашей стране оставаться ведущей энергетической державой даже в условиях снижающегося спроса на ископаемое топливо.
Но и, конечно, нельзя не упомянуть такие технологии, как блокчейн, робототехника, все виды технореальности, микроэлектроника.
— Искусственный интеллект сегодня можно назвать одной из важнейших разработок для компаний, которая помогает снизить издержки, ускорить процессы, однако такие разработки снижают и налогооблагаемую базу. Не считаете ли вы, что государство в какой-то перспективе может ввести "налог на роботов" или аналогичные технологии?
— Действительно, активное применение новых технологий вызывает самые разные правовые вопросы, в том числе и налоговые. Этот вопрос обсуждается и в России, и за рубежом — предложения ввести "налог на роботов" озвучивались, например, в Южной Корее и Канаде. Есть и международные инициативы — из ключевого можно отметить инициативу создания "цифрового налога", которую обсуждают в рамках ОЭСР. И совсем недавно Россия присоединилась к совместному заявлению стран — участниц ОЭСР о решении налоговых проблем, связанных с цифровизацией экономики.
Есть и другая сторона вопроса. Когда говорят, что нужно ввести "налог на роботов", часто упоминают возможное негативное влияние автоматизации на рынок труда. Но многие при этом не учитывают, что внедрение ИИ, в свою очередь, приведет к появлению новых профессий и созданию новых рабочих мест. Поиск баланса в такой ситуации — задача сложная, так что дискуссии вокруг "налога на роботов" продолжаются.