Из "Очерков русской смуты" Деникина: "Корниловское "дело", "выступление", "заговор", "мятеж" — вот в каких терминах определялись трагические события конца августа, связанные с именем Корнилова. Обстановка, однако, по природе своей была несравненно сложнее и, захватывая широкие круги русской общественности, не может быть втиснута в узкие рамки таких определений. Гораздо правильнее назвать эти события корниловским движением, оставляя за актом имевшим место 27-31 августа название корниловского выступления".
Думаю, с Антоном Ивановичем следует согласиться. Это не попытка дворцового переворота, организованного втихую. Корнилов свою позицию относительно положения в стране озвучивал неоднократно. Как и свой рецепт выхода из кризиса: наведение жесткого порядка. Эта же позиция прозвучала и в речи Корнилова 3 августа на государственном совещании, названном Лениным "контрреволюционным и империалистическим". После чего сторонники генерала вынесли своего кумира из зала на руках.
Арифметическое большинство на совещании действительно принадлежало бывшим думцам, промышленникам и земцам, однако там были еще и сотни представителей профсоюзов, кооперативов, крестьян.
То, что все эти люди не были большевиками, это точно, но империалистами? Да и контрреволюционерами они тоже не были, царизм восстанавливать никто не предлагал. Совещание выступило против захвата власти в России левыми радикалами. Но с точки зрения Ленина это и было "империализмом и контрреволюцией".
Лавр Корнилов выступал не только от лица военных. Хаосом, развалом армии, импотенцией правительства и деятельностью Советов было недовольно множество людей, включая тех, кто искренне приветствовал Февраль. Патриотическое, бесспорно, желание остановить развал страны, а также убежденность, что в сложившейся ситуации Россию может спасти только сильный лидер с правого политического фланга, были в августе не менее распространены, чем леворадикальные взгляды. Надежды на говорливого, но неэффективного адвоката Керенского, постоянно лавировавшего между правыми и левыми, не оправдались, поэтому теперь фигуру "спасителя" многие видели уже в человеке военном.
Среди кандидатов на эту роль назывались разные имена, среди них генералы Алексеев, Брусилов, адмирал Колчак. Однако после назначения Верховным главнокомандующим Лавра Корнилова он остался единственным претендентом. По распространенному тогда мнению эта кандидатура подходила лучше других. Алексееву, с точки зрения многих, не хватало решимости, Брусилова упрекали в уступчивости по отношению к солдатским комитетам, а Колчак был лучше известен флоту, чем армии.
После Февраля в России возникло множество разных объединений, включая офицерские. И это офицерство по большей части видело выход из кризиса в военной диктатуре во главе с Корниловым: Военная лига, Союз георгиевских кавалеров, Союз офицеров армии и флота. Не говоря уже о казачестве, которое всегда считало Лавра Георгиевича своим.
Сам Корнилов говорил, что диктатура нужна, чтобы удержать страну от развала до созыва Учредительного собрания.
Что же касается ближайших задач, то они формулировались так: ликвидация Советов, введение смертной казни не только на фронте, но и в тылу, военное положение на производстве и транспорте. То, что эти меры вызовут сопротивление, корниловцы не сомневались, но были убеждены — дальнейшее бездействие будет стоить России еще большей крови.
С деньгами у корниловцев проблем не было, крупный капитал ставил на них. Политическая поддержка также была широкой и разнообразной. В борьбе против Советов и большевиков объединился широкий спектр сил: от октябристов и кадетов до части социалистов. В ходе дискуссий возникали самые разные гипотетические конструкции: директория в составе Корнилова, Савинкова и Филоненко (эсер и доверенное лицо Савинкова), директория в составе Керенского, Корнилова и Савинкова. Были и другие варианты. Один проект предполагал создание коалиционного правительства. Премьером здесь намечался Корнилов, его замом Керенский, а министерские портфели должны были получить несовместимые, конечно, в реальности люди: от Колчака до отца русского марксизма Плеханова и "бабушки русской революции" эсерки Брешко-Брешковской.
Необходимость установления жесткой власти понимал и сам Александр Керенский.
Когда 3 августа Корнилов представил ему записку, где речь как раз и шла о необходимости срочного введения чрезвычайных мер, премьер, выразив принципиальное согласие с генералом, лишь уговорил того чуть повременить, мотивируя это тем, что аналогичную работу ведет военное министерство, поэтому лучше согласовать оба проекта. Однако уже на следующий день выдержки из конфиденциальной записки появились в "Известиях", а Советы развернули кампанию по дискредитации генерала. То, что к этому приложил руку премьер и одновременно член исполкома Петросовета Керенский, очевидно.
Тем не менее Лавр Корнилов продолжил через посредников переговоры с главой Временного правительства. Правда, это посредничество лишь вызвало дополнительное недопонимание между ними и увеличило взаимную подозрительность. Есть даже версия, что конфликт Керенского с Корниловым и есть следствие этого недопонимания.
В канун выступления Корнилов сформулировал задачу: защитить власть от большевиков и Советов, а при необходимости сделать это даже против воли колеблющегося правительства, поскольку обстановка уже не терпит отлагательств.
Продвижение корниловских частей к Петрограду началось по согласованию с Керенским, однако затем премьер, которого и без того смущала неопределенность собственной политической судьбы, заподозрив Корнилова в личных амбициях, обвинил генерала в мятеже.
А поскольку своих сил, чтобы справиться с корниловцами ему уже не хватало, премьеру пришлось согласиться на поддержку Советов и реабилитировать ушедших в подполье после июльских событий большевиков. Их агитаторы умели лучше других разговаривать с солдатом, вот и на этот раз именно они остановили корниловские части. С помощью агитаторов-мусульман отговорили идти на Петроград даже "Дикую дивизию".
Корнилов на действия Керенского ответил обращением к русскому народу: "Свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу Отечества. Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад новой государственной жизни. Предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли".
Уже весной следующего года он сдержал свое слово и погиб, сражаясь с красными.
Разумеется, оценки со стороны левых и правых прозвучали противоположные. Троцкий утверждал, что мятеж был согласован с премьером и имел целью установление диктатуры Керенского, однако Корнилов захотел власти для себя. Генерал Алексеев писал редактору "Нового времени" Суворину: "Корнилов не покушался на государственный строй; он стремился, при содействии некоторых членов правительства, изменить состав последнего, подобрать людей честных, деятельных и энергичных. Это не измена родине, не мятеж".
А публицист Иван Солоневич как-то заметил, что Лавр Корнилов виноват лишь в том, что проиграл. Можно, конечно, исходя из идеологических предпочтений, мнение этого известного монархиста проигнорировать. Однако, зная всю дальнейшую отечественную историю, о словах Солоневича стоит, полагаю, хотя бы задуматься.
