Елизавета Лихачева: Пушкинский музей нуждается в реставрации
Елизавета Лихачева: Пушкинский музей нуждается в реставрации - РИА Новости, 24.11.2023
Елизавета Лихачева: Пушкинский музей нуждается в реставрации
Искусство и культура не знают границ, научный и культурный обмен невозможно отменить санкциями, считает директор Государственного музея изобразительных искусств РИА Новости, 24.11.2023
2023-11-24T11:00
2023-11-24T11:00
2023-11-24T11:00
интервью - авторы
интервью
интервью - культура
гмии (пушкинский музей)
елизавета лихачева
государственный музей изобразительных искусств имени а. с. пушкина
Искусство и культура не знают границ, научный и культурный обмен невозможно отменить санкциями, считает директор Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина Елизавета Лихачева. В эксклюзивном интервью РИА Новости она рассказала, с музеями каких стран Пушкинский выстраивает сотрудничество, как изменится культура через 10 лет, а также о выставочных и реставрационных планах музея. Беседовала Александра Шванова.– Елизавета Станиславовна, в середине ноября после длительного перерыва прошел Санкт-Петербургский международный культурный форум. Как вы оцениваете его масштаб и значимость для России?– Культурный форум – значимое событие в жизни страны. Важно, что форум возобновился после ковида, Он получился, действительно, международным. И с очень насыщенной повесткой для музеев в том числе: помимо Форума прошли мероприятия "Музейных маршрутов", заседание Ассоциации художественных музеев. Поэтому я думаю, что Международный культурный форум важен. Важно, что он очный. И я хочу выразить надежду, что в обозримом будущем он будет приобретать все более значимый международный формат, то есть расти в сторону международного участия.Насыщенность и событийность культурной повестки начиная где-то с середины 2020 года только нарастает. Сейчас, например, директора музеев ездят по стране так, как никогда не ездили. Лично у меня еще не было такого количества командировок по России, как за последние полтора года.– А по миру?– С миром сложнее, но тем не менее недавно прошел русско-сербский форум в Белграде. В мае Индия пригласила нас к участию в индийском смотре музеев – они сделали что-то вроде нашего "Интермузея", проводили его первый раз в Дели, как раз в Международный день музеев 18 мая. Искусство и культура не знают границ. Никакими санкциями невозможно отменить научный и культурный обмен. Мы продолжаем работать с нашими коллегами по всему миру.Хотя в целом те процессы, которые происходят в мире, осложняют жизнь музеям. Это связано с политической ситуацией. Мир вошел в эпоху турбулентности, и межмузейные обмены идут сложнее, со скрипом. И таких грандиозных показов, как, например, выставка Вермера, прошедшая в этом году в Амстердаме, их будет все меньше и меньше. Музеям сложнее, чем театрам или концертным залам, потому что музей – это, прежде всего, предметы. По многим причинам сейчас музеи не могут выдавать из своих фондов на выставки произведения искусства так, как мы привыкли делать это обычно.– Вы сказали про нестабильность ситуации в мире. Как вы думаете, когда можно ожидать изменений в какую-то лучшую сторону, в частности в культуре?– Я думаю, что дна мы еще не достигли. Думаю, какие-то реально видимые улучшения начнутся в перспективе трех-четырех лет. А сейчас пока еще люди не готовы договариваться. Но, с другой стороны, я не думаю, что это затянется на десятилетия. То есть, если эскалация в мире достигнет пиковых значений, то мы просто сгорим в огне адского пламени. Я надеюсь, что все-таки до этого не дойдет. А значит, в ближайшей перспективе будет разрядка.В каком-то смысле мы сейчас оказались в беспрецедентной ситуации. Никогда такого не было, чтобы страны, которые формально не находятся в состоянии войны, полностью останавливали культурный обмен. Такого не было даже во времена Холодной войны. Всем известно, что Советский Союз находился в состоянии конфронтации с большим количеством стран, но тем не менее культурные события и культурная повестка между Советским Союзом и этими странами продолжали существовать. Культура, искусство не имеют границ – это общечеловеческие ценности. И попытка на государственном уровне какую-то культуру запретить – это, на мой взгляд, абсолютно беспрецедентная история, ни к чему хорошему она в перспективе привести не может. Мне кажется, что одна из причин охлаждения отношений между США и Россией связана с тем, что культурный обмен между нашими странами был остановлен еще в 2010 году.– Как, по вашему мнению, эта нестабильность скажется на культуре через 10 лет? Как она изменится?– Я думаю, что глобализация в том виде, в котором мы привыкли ее описывать последние 20 лет, закончилась. Культурная повестка становится более национально-ориентированной, более локальной. Строятся новые маршруты культурных обменов. На примере санкций мы с вами в этом убедились. Когда первый шок прошел, выяснилось, что есть возможность обойти санкции, просто найти другие пути, которые под них не попадают.Сейчас меня очень радует, что люди в России, особенно люди из сферы культуры, обратили внимание на свою страну. Например, мне недавно директор Национального музея Республики Бурятия прислала сообщение, что, наконец-то, принято решение о строительстве музея. Это решение не могли принять почти 10 лет, а сейчас его приняли, и я думаю, что во многом это связано с тем, что повестка изменилась, и все не только осознали, что надо развивать культуру внутри страны, но что культура – мощное оружие, формирующее национальное самосознание, патриотизм, формирующее в мире образ народа. Именно поэтому и "запрещают" нашу культуру некоторые страны. Поэтому и появился такой интерес к отечественной культуре у наших людей.В Бурятии есть, что посмотреть, и у музея очень хорошая коллекция, которую мы хотим показать в 2026 году. Я считаю очень важным этот фактор изменения и обращения взгляда внутрь страны, особенно в культуре. В глобальном смысле, культура – это один из факторов выживания государства в будущем и в настоящем. Поэтому так важно, чтобы люди помнили о собственной культуре, о том, что есть наши прекрасные музеи. Когда ты ездишь по стране, то видишь это изменение просто на уровне инстинктов, кожей чувствуешь. Люди стали по-другому относиться к месту, где они живут и это, конечно, совершенно замечательно.– Вы говорили, что в планах музея - показать буддийское искусство из Монголии, а также индийская выставка, латиноамериканские экспозиции. Когда планируете их воплотить?– Буддизм пришел в Россию, в Бурятию, по крайней мере, из Монголии, поэтому, возможно, что мы добавим на выставку какие-то монгольские вещи, не факт, что мы привезем их из Монголии. У нас в стране прекрасная своя коллекция. С мексиканцами мы в переговорах. Мы хотим привезти из Центральной Америки ацтеков – то, что в последний раз в России видели в начале 1970-х годов. Мы сейчас активно работаем с индийцами. С этим регионом немного сложнее, потому что в Индии иначе устроена культура хождения в музеи. Несмотря на то, что у них потрясающее собрание Национального музея Индии, это, скорее, туристический объект, чем-то место, куда местные жители ходят сами и водят детей. Также Китай заинтересован в культурном обмене с нами. Это тот самый случай, когда они заинтересованы в нас, в каком-то смысле, больше, чем мы в них.– Почему?– Собрания российских музеев хранят совершенно невероятные по объемам и содержанию коллекции шедевров. Китайцев очень интересует западноевропейское искусство. Им интересны импрессионизм, русский авангард. И это есть практически в любом музее нашей страны. Эти коллекции очень многообразны. Тот же авангард можно показывать на протяжении 10 лет, ни разу не повторяясь. Соответственно, наши китайские коллеги с большим интересом относятся к расширению культурного сотрудничества. А мы сможем показать у себя невероятное китайское искусство. С удовольствием привезем китайскую выставку и с удовольствием ее покажем, и я думаю, что она вызовет очень большой интерес, интерес к Китаю у нас растет уже давно.– С какими еще странами планируете налаживать сотрудничество?– Мы со всеми странами готовы налаживать сотрудничество. Мы не прерываем коммуникацию, в том числе, с культурными и научными деятелями стран, которые сейчас считаются недружественными. Мы с ними остаемся в диалоге, продолжаем, прежде всего, научный обмен. Для музеев всего мира крайне важно, чтобы это общение продолжилось. И это понимают наши коллеги повсюду, в том числе в Европе, в США. Любые попытки запретить научное и культурное взаимодействие – безумие и бессмыслица. Вот, например, в собрании Пушкинского музея хранится произведение, части которого были найдены в другом музее – в Италии, и это научная работа. Вот сейчас выставка прошла в Венеции по этому поводу.– Недавно на Камчатке открылся фестиваль "Звук вокруг". Что дает фестиваль в регионе, где нет филиала музея?– В первый раз фестиваль прошел на Камчатке в прошлом году. Это не случайный для нас проект, он родился из фестиваля Sound Around, который проводится в Балтийском филиале музея с 2012 года, и нам кажется интересной возможность дать ему продолжение на другом конце страны. Пушкинский музей привозил в регион лучших специалистов в области современной музыки, перформанса, паблик-арта. Мы поняли, что с Камчаткой у нас есть некое взаимное желание – рассказывать, делиться, принимать. Пушкинский музей отзывается на социальный заказ региона, поэтому в этом году мы решили показать не только современное искусство, но и то, что делает наш музей таким, какой он есть – классическую культуру, академические ценности, традиции бережного и внимательного отношения к обучению.Кураторы фестиваля придумали программу таким образом, что она соединила в себе искусство от эпохи Просвещения до наших дней. Мы привезли в Петропавловск-Камчатский старинные музыкальные инструменты, экспериментальную музыку, лучших лекторов Пушкинского музея и специалистов в своей области, они рассказывали про коллекции, ее особенности, про то, как музей устроен. На Камчатке тяжело жить – это суровые погодные условия, некая оторванность от большой земли, как говорят сами местные жители. Привезти туда искусство высокого уровня – это круто. Особенно, когда ты можешь не просто показать, но и вовлечь в удивительный процесс созидания. В этом нам помогли не только методические встречи, которые мы проводили для специалистов в области культуры и искусства, но и творческие лаборатории для всех желающих.Участники посмотрели на свой город через призму искусства. Наша цель – не завесить всю страну экспозицией, а развивать идею тотального музея, превращать Пушкинский музей в фактор жизни каждого жителя страны.– У Пушкинского музея есть филиалы в шести городах страны. Планируется ли открытие филиалов в других регионах России, в том числе новых?– Нет. Я считаю, что филиалы федеральных музеев не нужны в регионах. Это моя позиция. Она не изменилась. Те филиалы, которые есть, это так исторически сложилось. И объективно говоря, это не филиалы Пушкинского музея, это филиалы Государственного центра современного искусства. Я считаю, что филиалы федеральных институций в регионах – это спорное решение, далеко не везде оправданное. Например, в Петербурге, где колоссальное количество роскошных музеев, наш филиал, конечно, теряется. А вот перспективы работы филиала в Томске, где музейных институций фактически нет, очень вдохновляют и нас, и наших томских коллег.– Некоторые крупные музеи сейчас проводят выставки, посвященные теме Донбасса. Есть ли подобные планы у вас?– У нас большая программа, связанная с Донбассом. Мы открываем детские центры. Мы сейчас готовим центры повышения квалификации для коллег (из новых регионов – ред.). Мы шефствуем над Донецким республиканским художественным музеем и это гуманитарная миссия, прежде всего. Мы видим наше взаимодействие в том, чтобы помогать нашим коллегам, специалистам в области культуры, которые уже много лет живут и работают в тяжелейших условиях, в том, чтобы знакомить детей с культурой нашей большой страны. А выставку у нас мы открывать пока не планируем.– Вы говорили, что Пушкинский музей планирует запустить гуманитарный проект в новых регионах РФ. Поделитесь, пожалуйста, подробностями. Будете ли вы организовывать там выставки и, если да, какие?– Мы пока не планируем, их туда некуда везти, потому что для того, чтобы привезти музейные предметы, нужно, чтобы здание куда их везут, выдерживало требования документа, который включает в себя температурно-влажностный режим, систему охраны. Я не думаю, что сейчас кто-то разрешит везти предметы в нынешние условия. Это никак не связано конкретно с новыми регионами или старыми. Это связано с музейными требованиями. В стране есть много регионов, в которых нет соответствующих пространств, куда мы не можем привезти выставки. Нашу работу в новых регионах, как я уже сказала, мы строим по-другому.– Какие выставки планируете провести в Пушкинском музее в этом году и в 2024? Какой из проектов вы считаете самым важным и почему?– В этом году две выставки: "Испанская коллекция. Из собраний российских музеев" и "Образы Испании. Русское искусство XIX-XXI веков" про Испанию глазами русских художников. Следующий год будет годом натюрморта. Планируется два больших проекта про итальянский натюрморт и про фламандский натюрморт. Также у нас есть проект про Рим и его архитектурный ландшафт.Пожалуй, один из самых важных проектов – выставка, посвященная коллекции Сергея Щукина. Все знают, в том числе и благодаря выставке в Пушкинском, какую коллекцию импрессионистов и модернистов он собрал. Но мало кто знает, каким разносторонним собирателем он был. Об этом мы и попробуем рассказать.– Вы были главой Музея архитектуры имени А.В. Щусева. Чем именно отличается работа на такой должности в Пушкинском музее в сравнении с предыдущим местом? В чем, по-вашему, заключается специфика работы здесь, какие плюсы и минусы данной сферы можно назвать по сравнению с другими музеями?– Музей архитектуры очень компактный, маленький по сравнению с Пушкинским музеем. Пушкинский музей – гигант. Вместе с филиалами – 940 человек, 780 человек только в Москве. Это много работы, это другой состав коллекции, другой уровень представления этой коллекции. А, в целом, все то же самое. Сложнее работать, когда между тобой и исполнителем много людей находится, то есть вырастает цепочка принятия решений. Вторая специфика заключается в характере самого музея, потому что Музей архитектуры монотематический, а Пушкинский имеет гораздо больше тем и идей. У него другой масштаб – это главное отличие. Это и плюс, и минус. Плюс в том, что возможностей больше, минус в том, что у меня значительно меньше времени и значительно больше объема работы. Я сейчас иногда работаю по 14 часов в сутки, практически без выходных. Это бесконечный процесс.– Вы говорили, что Пушкинскому музею требуется ремонт. Что именно находится в непригодном состоянии? Когда планируете этим заняться?– Главное здание музея нуждается в ремонте и реставрации. Здание стоит без ремонта 111 лет. У нас течет крыша, у нас проблемы с подвалами, у нас проблемы с вентиляцией, внедренной 30 лет назад, она гудит как в вагоне метро. Здесь много проблем, а планируем этим заняться, когда достроим все остальное. Сейчас закрыть здание на ремонт – это фактически закрыть музей. Мы не готовы на это. Закончим стройку вокруг музея и начнем делать ремонт. Как только будет понятно, что здание достраивается, можно будет планировать реконструкцию.– Испытывает ли Пушкинский музей трудности с финансированием?– Конечно, любой музей, любая культурная институция испытывает трудности с финансированием. Если вам скажут, что трудностей нет – вам соврут. Вообще, содержать музей – дело дорогое. Музей никогда не выйдет на самоокупаемость, это все мифы. Музей может выйти на самоокупаемость только в одном случае, если он маленький и в нем висит условная "Мона Лиза", которая его кормит. Во всех остальных случаях музей – дорогое удовольствие. Содержание коллекций, содержание зданий под них, содержание людей, которые эти коллекции изучают – это все довольно дорого. Поэтому любые музеи всегда испытывают дефицит.Если вы спросите любого директора любого музея мира, что тебе больше всего нужно? Он скажет: "Денег и помещений". Пушкинский музей - не исключение. Более того, вся эта история со стройкой вокруг нас появилась, потому что Пушкинскому музею не хватает пространства.– Как планируется развивать "доступную среду" в Пушкинском музее? Сейчас в музее есть экскурсии, фильмы и экскурсии на русском жестовом языке, а также экскурсии с использованием тифлокомментариев. Планируете ли вы, помимо этого, ввести дополнительные меры, нацеленные на инклюзивность?– Это не только вопрос реконструкции здания. Все, что мы можем делать, не внедряясь в архитектуру здания, не нарушая предметов, мы делаем. У нас есть электронные подъемники, которые позволяют поднять коляску на любой этаж по лестнице, специально оборудованные туалеты для плохо ходящих людей и мам с детьми. В штате музея сейчас работает глухой сотрудник, приглашаем переводчиков русского жестового языка и тифлокомментаторов. В музее на выставках постоянно присутствуют тактильные макеты. Вся образовательная программа к выставкам переводится на русский жестовый язык и доступна для глухих. В этом году мы начали водить экскурсии для глухих в Учебном художественном музее И.В. Цветаева и Мемориальной квартире С.Т. Рихтера. Мы это делаем. В то же время капитально приспособить музей к людям с ограниченными возможностями можно только в ходе реконструкции здания. Тут других вариантов нет, потому что надо это проектировать и внедрять очень аккуратно. Когда Клейн строил это здание, никто не думал о таких вещах.– Как вы планируете развивать образовательно-просветительскую деятельность, которая проводится в музее?– Образовательный процесс в Пушкинском музее - очень давняя традиция. Пушкинский музей - это главный школьный и студенческий музей в стране. Что-то радикально менять, увеличивать, я не вижу смысла, здесь всё прекрасно работает, никакой модернизации я совершенно точно не планирую. Все традиционные форматы просветительской деятельности музея будут сохранены, возможно увеличены в масштабах. Мы пытаемся сейчас масштабировать наш опыт и перенести его на какие-то новые площадки, в том числе в новых регионах. Мы будем передавать опыт коллегам.Сейчас посещаемость музея ограничена, как ни странно, емкостью гардероба. Он очень маленький. Музей может принять больше людей, но зимой мы особенно ограничены, потому что гардероб маленький. Это вопрос уже таких капитальных переходов. Когда откроется новое здание и, например, в него будет перенесена библиотека, тогда ее помещение можно будет превратить в гардероб. И это сразу увеличит проходимость. Любое решение повышения посещаемости должно сопровождаться решениями по увеличению проходимости.– Какие планируются нововведения в музее? Ожидаются ли какие-то новые, интересные программы?– Пока никаких. Честно говоря, я не планирую никаких революций, это не в моих интересах, да и не люблю я революцию. Я хотела бы достроить здание, увести Главное здание на ремонт, привести его в порядок, вернуть сюда разработанную для этого здания постоянную экспозицию. Я мечтаю, чтобы музей процветал, чтобы в него ходили люди. Какой-то алгоритм действий для этого всегда можно выработать. Вводить же какие-то новые программы, придумывать что-то новое ради того, чтобы придумать что-то – это не мой путь. Я никогда так не делаю и никому не советую. Это называется имитация бурной деятельности. Любое действие, которое ты совершаешь, должно быть обдуманным и оправданным. Нельзя просто что-то делать ради действий.– Вы сказали, что Пушкинский музей планирует вернуть старую версию постоянной экспозиции. Какой она будет? Когда планируется реэкспозиция?– Это будет поэтапно. В течение всего следующего года мы будем постепенно возвращать постоянную экспозицию. К концу года экспозиция вернётся на второй этаж и на первом этаже она предстанет в том объеме, в котором она когда-то стояла. Это будет сделано в течение следующего года, начиная с апреля мы начнем открывать залы.Первой вернется французская живопись, приедут вещи с выставки, которая сейчас проходит в Эрмитаже. Дальше вернутся, скорее всего, итальянцы. Потом вернутся немцы с испанцами и фламандцами. Ну и в 31-й зал, который находится за Греческим двориком, вернутся нумизматы и графики, возобновим работу графического кабинета. Это поможет в освобождении залов на втором этаже. Предполагалось, что будет большой выставочный процесс и каждый раз таскать туда-сюда вещи, конечно, неудобно, поэтому решили глобально освободить место, урезав постоянную экспозицию.Я не сторонник масштабных выставочных проектов. Я считаю, что если ты не можешь рассказать что-то в трех залах, то ты и в 20 не расскажешь. Поэтому резать экспозиции надо, слишком большие выставки - это тоже плохо. А нам сейчас главное дожить до открытия Депозитарно-реставрационного и выставочного центра, потому что там будет большое выставочное пространство почти на четыре тысячи квадратных метров. Этого более чем достаточно, чтобы делать большие красивые качественные выставки. Но постоянная экспозиция музея важна. Она должна быть представлена в достаточном объеме для того, чтобы показывать и рассказывать историю мирового искусства, чем и должен заниматься музей.– Когда планируется открытие Депозитарно-реставрационного и выставочного центра?– Строители обещают закончить к концу 2025 года. Тут я ничего сказать не могу, это не от меня зависит.
интервью - авторы, интервью, интервью - культура, гмии (пушкинский музей) , елизавета лихачева, государственный музей изобразительных искусств имени а. с. пушкина, государственный центр современного искусства, россия
Интервью - Авторы, Интервью, Интервью - Культура, ГМИИ (Пушкинский музей) , Елизавета Лихачева, Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, Государственный центр современного искусства, Россия
Елизавета Лихачева: Пушкинский музей нуждается в реставрации
Директор ГМИИ им. Пушкина Елизавета Лихачева . Архивное фото
Читать ria.ru в
Искусство и культура не знают границ, научный и культурный обмен невозможно отменить санкциями, считает директор Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина Елизавета Лихачева. В эксклюзивном интервью РИА Новости она рассказала, с музеями каких стран Пушкинский выстраивает сотрудничество, как изменится культура через 10 лет, а также о выставочных и реставрационных планах музея. Беседовала Александра Шванова.
– Елизавета Станиславовна, в середине ноября после длительного перерыва прошел Санкт-Петербургский международный культурный форум. Как вы оцениваете его масштаб и значимость для России?
– Культурный форум – значимое событие в жизни страны. Важно, что форум возобновился после ковида, Он получился, действительно, международным. И с очень насыщенной повесткой для музеев в том числе: помимо Форума прошли мероприятия "Музейных маршрутов", заседание Ассоциации художественных музеев. Поэтому я думаю, что Международный культурный форум важен. Важно, что он очный. И я хочу выразить надежду, что в обозримом будущем он будет приобретать все более значимый международный формат, то есть расти в сторону международного участия.
Насыщенность и событийность культурной повестки начиная где-то с середины 2020 года только нарастает. Сейчас, например, директора музеев ездят по стране так, как никогда не ездили. Лично у меня еще не было такого количества командировок по России, как за последние полтора года.
– С миром сложнее, но тем не менее недавно прошел русско-сербский форум в Белграде. В мае Индия пригласила нас к участию в индийском смотре музеев – они сделали что-то вроде нашего "Интермузея", проводили его первый раз в Дели, как раз в Международный день музеев 18 мая. Искусство и культура не знают границ. Никакими санкциями невозможно отменить научный и культурный обмен. Мы продолжаем работать с нашими коллегами по всему миру.
Хотя в целом те процессы, которые происходят в мире, осложняют жизнь музеям. Это связано с политической ситуацией. Мир вошел в эпоху турбулентности, и межмузейные обмены идут сложнее, со скрипом. И таких грандиозных показов, как, например, выставка Вермера, прошедшая в этом году в Амстердаме, их будет все меньше и меньше. Музеям сложнее, чем театрам или концертным залам, потому что музей – это, прежде всего, предметы. По многим причинам сейчас музеи не могут выдавать из своих фондов на выставки произведения искусства так, как мы привыкли делать это обычно.
– Вы сказали про нестабильность ситуации в мире. Как вы думаете, когда можно ожидать изменений в какую-то лучшую сторону, в частности в культуре?
– Я думаю, что дна мы еще не достигли. Думаю, какие-то реально видимые улучшения начнутся в перспективе трех-четырех лет. А сейчас пока еще люди не готовы договариваться. Но, с другой стороны, я не думаю, что это затянется на десятилетия. То есть, если эскалация в мире достигнет пиковых значений, то мы просто сгорим в огне адского пламени. Я надеюсь, что все-таки до этого не дойдет. А значит, в ближайшей перспективе будет разрядка.
В каком-то смысле мы сейчас оказались в беспрецедентной ситуации. Никогда такого не было, чтобы страны, которые формально не находятся в состоянии войны, полностью останавливали культурный обмен. Такого не было даже во времена Холодной войны. Всем известно, что Советский Союз находился в состоянии конфронтации с большим количеством стран, но тем не менее культурные события и культурная повестка между Советским Союзом и этими странами продолжали существовать. Культура, искусство не имеют границ – это общечеловеческие ценности. И попытка на государственном уровне какую-то культуру запретить – это, на мой взгляд, абсолютно беспрецедентная история, ни к чему хорошему она в перспективе привести не может. Мне кажется, что одна из причин охлаждения отношений между США и Россией связана с тем, что культурный обмен между нашими странами был остановлен еще в 2010 году.
– Как, по вашему мнению, эта нестабильность скажется на культуре через 10 лет? Как она изменится?
– Я думаю, что глобализация в том виде, в котором мы привыкли ее описывать последние 20 лет, закончилась. Культурная повестка становится более национально-ориентированной, более локальной. Строятся новые маршруты культурных обменов. На примере санкций мы с вами в этом убедились. Когда первый шок прошел, выяснилось, что есть возможность обойти санкции, просто найти другие пути, которые под них не попадают.
Сейчас меня очень радует, что люди в России, особенно люди из сферы культуры, обратили внимание на свою страну. Например, мне недавно директор Национального музея Республики Бурятия прислала сообщение, что, наконец-то, принято решение о строительстве музея. Это решение не могли принять почти 10 лет, а сейчас его приняли, и я думаю, что во многом это связано с тем, что повестка изменилась, и все не только осознали, что надо развивать культуру внутри страны, но что культура – мощное оружие, формирующее национальное самосознание, патриотизм, формирующее в мире образ народа. Именно поэтому и "запрещают" нашу культуру некоторые страны. Поэтому и появился такой интерес к отечественной культуре у наших людей.
В Бурятии есть, что посмотреть, и у музея очень хорошая коллекция, которую мы хотим показать в 2026 году. Я считаю очень важным этот фактор изменения и обращения взгляда внутрь страны, особенно в культуре. В глобальном смысле, культура – это один из факторов выживания государства в будущем и в настоящем. Поэтому так важно, чтобы люди помнили о собственной культуре, о том, что есть наши прекрасные музеи. Когда ты ездишь по стране, то видишь это изменение просто на уровне инстинктов, кожей чувствуешь. Люди стали по-другому относиться к месту, где они живут и это, конечно, совершенно замечательно.
– Вы говорили, что в планах музея - показать буддийское искусство из Монголии, а также индийская выставка, латиноамериканские экспозиции. Когда планируете их воплотить?
– Буддизм пришел в Россию, в Бурятию, по крайней мере, из Монголии, поэтому, возможно, что мы добавим на выставку какие-то монгольские вещи, не факт, что мы привезем их из Монголии. У нас в стране прекрасная своя коллекция. С мексиканцами мы в переговорах. Мы хотим привезти из Центральной Америки ацтеков – то, что в последний раз в России видели в начале 1970-х годов. Мы сейчас активно работаем с индийцами. С этим регионом немного сложнее, потому что в Индии иначе устроена культура хождения в музеи. Несмотря на то, что у них потрясающее собрание Национального музея Индии, это, скорее, туристический объект, чем-то место, куда местные жители ходят сами и водят детей. Также Китай заинтересован в культурном обмене с нами. Это тот самый случай, когда они заинтересованы в нас, в каком-то смысле, больше, чем мы в них.
– Почему?
– Собрания российских музеев хранят совершенно невероятные по объемам и содержанию коллекции шедевров. Китайцев очень интересует западноевропейское искусство. Им интересны импрессионизм, русский авангард. И это есть практически в любом музее нашей страны. Эти коллекции очень многообразны. Тот же авангард можно показывать на протяжении 10 лет, ни разу не повторяясь. Соответственно, наши китайские коллеги с большим интересом относятся к расширению культурного сотрудничества. А мы сможем показать у себя невероятное китайское искусство. С удовольствием привезем китайскую выставку и с удовольствием ее покажем, и я думаю, что она вызовет очень большой интерес, интерес к Китаю у нас растет уже давно.
– С какими еще странами планируете налаживать сотрудничество?
– Мы со всеми странами готовы налаживать сотрудничество. Мы не прерываем коммуникацию, в том числе, с культурными и научными деятелями стран, которые сейчас считаются недружественными. Мы с ними остаемся в диалоге, продолжаем, прежде всего, научный обмен. Для музеев всего мира крайне важно, чтобы это общение продолжилось. И это понимают наши коллеги повсюду, в том числе в Европе, в США. Любые попытки запретить научное и культурное взаимодействие – безумие и бессмыслица. Вот, например, в собрании Пушкинского музея хранится произведение, части которого были найдены в другом музее – в Италии, и это научная работа. Вот сейчас выставка прошла в Венеции по этому поводу.
– Недавно на Камчатке открылся фестиваль "Звук вокруг". Что дает фестиваль в регионе, где нет филиала музея?
– В первый раз фестиваль прошел на Камчатке в прошлом году. Это не случайный для нас проект, он родился из фестиваля Sound Around, который проводится в Балтийском филиале музея с 2012 года, и нам кажется интересной возможность дать ему продолжение на другом конце страны. Пушкинский музей привозил в регион лучших специалистов в области современной музыки, перформанса, паблик-арта. Мы поняли, что с Камчаткой у нас есть некое взаимное желание – рассказывать, делиться, принимать. Пушкинский музей отзывается на социальный заказ региона, поэтому в этом году мы решили показать не только современное искусство, но и то, что делает наш музей таким, какой он есть – классическую культуру, академические ценности, традиции бережного и внимательного отношения к обучению.
Кураторы фестиваля придумали программу таким образом, что она соединила в себе искусство от эпохи Просвещения до наших дней. Мы привезли в Петропавловск-Камчатский старинные музыкальные инструменты, экспериментальную музыку, лучших лекторов Пушкинского музея и специалистов в своей области, они рассказывали про коллекции, ее особенности, про то, как музей устроен. На Камчатке тяжело жить – это суровые погодные условия, некая оторванность от большой земли, как говорят сами местные жители. Привезти туда искусство высокого уровня – это круто. Особенно, когда ты можешь не просто показать, но и вовлечь в удивительный процесс созидания. В этом нам помогли не только методические встречи, которые мы проводили для специалистов в области культуры и искусства, но и творческие лаборатории для всех желающих.
Участники посмотрели на свой город через призму искусства. Наша цель – не завесить всю страну экспозицией, а развивать идею тотального музея, превращать Пушкинский музей в фактор жизни каждого жителя страны.
– У Пушкинского музея есть филиалы в шести городах страны. Планируется ли открытие филиалов в других регионах России, в том числе новых?
– Нет. Я считаю, что филиалы федеральных музеев не нужны в регионах. Это моя позиция. Она не изменилась. Те филиалы, которые есть, это так исторически сложилось. И объективно говоря, это не филиалы Пушкинского музея, это филиалы Государственного центра современного искусства. Я считаю, что филиалы федеральных институций в регионах – это спорное решение, далеко не везде оправданное. Например, в Петербурге, где колоссальное количество роскошных музеев, наш филиал, конечно, теряется. А вот перспективы работы филиала в Томске, где музейных институций фактически нет, очень вдохновляют и нас, и наших томских коллег.
– Некоторые крупные музеи сейчас проводят выставки, посвященные теме Донбасса. Есть ли подобные планы у вас?
– У нас большая программа, связанная с Донбассом. Мы открываем детские центры. Мы сейчас готовим центры повышения квалификации для коллег (из новых регионов – ред.). Мы шефствуем над Донецким республиканским художественным музеем и это гуманитарная миссия, прежде всего. Мы видим наше взаимодействие в том, чтобы помогать нашим коллегам, специалистам в области культуры, которые уже много лет живут и работают в тяжелейших условиях, в том, чтобы знакомить детей с культурой нашей большой страны. А выставку у нас мы открывать пока не планируем.
– Вы говорили, что Пушкинский музей планирует запустить гуманитарный проект в новых регионах РФ. Поделитесь, пожалуйста, подробностями. Будете ли вы организовывать там выставки и, если да, какие?
– Мы пока не планируем, их туда некуда везти, потому что для того, чтобы привезти музейные предметы, нужно, чтобы здание куда их везут, выдерживало требования документа, который включает в себя температурно-влажностный режим, систему охраны. Я не думаю, что сейчас кто-то разрешит везти предметы в нынешние условия. Это никак не связано конкретно с новыми регионами или старыми. Это связано с музейными требованиями. В стране есть много регионов, в которых нет соответствующих пространств, куда мы не можем привезти выставки. Нашу работу в новых регионах, как я уже сказала, мы строим по-другому.
– Какие выставки планируете провести в Пушкинском музее в этом году и в 2024? Какой из проектов вы считаете самым важным и почему?
– В этом году две выставки: "Испанская коллекция. Из собраний российских музеев" и "Образы Испании. Русское искусство XIX-XXI веков" про Испанию глазами русских художников. Следующий год будет годом натюрморта. Планируется два больших проекта про итальянский натюрморт и про фламандский натюрморт. Также у нас есть проект про Рим и его архитектурный ландшафт.
Пожалуй, один из самых важных проектов – выставка, посвященная коллекции Сергея Щукина. Все знают, в том числе и благодаря выставке в Пушкинском, какую коллекцию импрессионистов и модернистов он собрал. Но мало кто знает, каким разносторонним собирателем он был. Об этом мы и попробуем рассказать.
На афишу выставки — "Царство Урарту. Наследие древней Армении. Урашту — Харминуя — Армина" — вынесли древние названия армянской земли.
"В Бехистунской надписи царя Дария Армения упомянута на староперсидском как Армина, в эламском — как Харминуя, в нововавилонском — Урашту, то есть Урарту. На самой древней карте мира — Вавилонской — Армения тоже упомянута как Урашту, — пояснил директор историко-археологического музея-заповедника "Эребуни" Микаэл Бадалян.
"Для нас было важно, чтобы на выставке были представлены образцы доурартского и постурартского периодов: такой подход позволяет увидеть непрерывность и особенности древней Армянской цивилизации", — рассказал директор Музея истории Армении Давид Погосян.
Точкой отсчета для кураторов стали II–I тысячелетия до н.э. и традиции живших тогда древних племен Армянского нагорья. Верхней планкой обозначили становление древнеармянского искусства VI–IV века до н.э.
Директор ГМИИ им. Пушкина Елизавета Лихачева сделала акцент на том, как представлены изобразительные формы.
"Одна из вещей, которые поражают, когда начинаешь изучать древние артефакты, — это качество. Ты понимаешь, что сейчас найти вещи такого качества достаточно тяжело, — заметила она. — Их делал гончар очень высокого уровня".
В числе древнейших образцов — керамические сосуды из могильника Кармир-Берд. Их отличительная черта — монохромная геометрическая роспись, которая символизирует стихии. Завитки ученые трактуют как волны, треугольники — как горы, волнистые линии — как змеи, которые в те времена были связаны с дождем, грозой и даже Млечным путем. "Бабочку" или "двойную секиру" определяют как символ власти.
Вместе с ГМИИ и армянскими музеями в подготовке были задействованы и другие российские институции, включая Государственный Эрмитаж и Государственный исторический музей, которые располагают значительной коллекцией артефактов периода Урарту. Традиции изучения истории этих земель в России давние: экспедиции начались еще до революции, в начале XX века. Реставраторы из Пушкинского музея и других помогали в сохранении уникальных фресок на территории Армении.
На фото образец парадной металлопластики VIII века до н.э. Бронзовый шлем принадлежал царю Сардури II, а щит — его сыну царю Русе I. Последний искусно украшен самыми характерными зооморфными образами урартского искусства: львами и быками. Вещи посвящались богу Халди, верховному божеству царства Урарту.
Лучники были основой армии Урарту. Их колчаны представляли собой несомкнутую бронзовую трубу. Тот образец, что сохранился лучше, не предназначался для использования в бою. Он украшен изображением колесниц и всадников и также посвящался богу Халди.
По ритуальному сосуду в виде сапожка можно сшить образец настоящей урартской обуви, рассказал хранитель коллекции Урарту и Кавказа, научный сотрудник отдела Древнего Востока ГМИИ им. Пушкина Рамиль Вергазов. По мнению ученых, изначально такие емкости были кожаными, а затем форма "перекочевала" в керамику.
В Москву привезли один из четырех "паспортов" Еревана — каменный блок с царской надписью Аргишти I о строительстве крепости Эребуни в 782 году до н.э. на территории столицы современной Армении. Экспонат весит порядка 300 килограммов.
"Ситуация в мире меняется, культурный обмен становится все сложнее, и везти столь значительный объем важных вещей из одной страны в другую сейчас очень тяжело. Боюсь, что такой серьезный культурный обмен, включающий подлинники, мы в ближайшее время вряд ли увидим. Поэтому пользуйтесь случаем", — предупредила Елизавета Лихачева.
По ее словам, интерес к экспозиции большой: сборные экскурсии еще до открытия были проданы на 90 процентов. Выставка будет работать до 28 января.
На афишу выставки — "Царство Урарту. Наследие древней Армении. Урашту — Харминуя — Армина" — вынесли древние названия армянской земли.
"В Бехистунской надписи царя Дария Армения упомянута на староперсидском как Армина, в эламском — как Харминуя, в нововавилонском — Урашту, то есть Урарту. На самой древней карте мира — Вавилонской — Армения тоже упомянута как Урашту, — пояснил директор историко-археологического музея-заповедника "Эребуни" Микаэл Бадалян.
"Для нас было важно, чтобы на выставке были представлены образцы доурартского и постурартского периодов: такой подход позволяет увидеть непрерывность и особенности древней Армянской цивилизации", — рассказал директор Музея истории Армении Давид Погосян.
Точкой отсчета для кураторов стали II–I тысячелетия до н.э. и традиции живших тогда древних племен Армянского нагорья. Верхней планкой обозначили становление древнеармянского искусства VI–IV века до н.э.
Директор ГМИИ им. Пушкина Елизавета Лихачева сделала акцент на том, как представлены изобразительные формы.
"Одна из вещей, которые поражают, когда начинаешь изучать древние артефакты, — это качество. Ты понимаешь, что сейчас найти вещи такого качества достаточно тяжело, — заметила она. — Их делал гончар очень высокого уровня".
В числе древнейших образцов — керамические сосуды из могильника Кармир-Берд. Их отличительная черта — монохромная геометрическая роспись, которая символизирует стихии. Завитки ученые трактуют как волны, треугольники — как горы, волнистые линии — как змеи, которые в те времена были связаны с дождем, грозой и даже Млечным путем. "Бабочку" или "двойную секиру" определяют как символ власти.
Вместе с ГМИИ и армянскими музеями в подготовке были задействованы и другие российские институции, включая Государственный Эрмитаж и Государственный исторический музей, которые располагают значительной коллекцией артефактов периода Урарту. Традиции изучения истории этих земель в России давние: экспедиции начались еще до революции, в начале XX века. Реставраторы из Пушкинского музея и других помогали в сохранении уникальных фресок на территории Армении.
На фото образец парадной металлопластики VIII века до н.э. Бронзовый шлем принадлежал царю Сардури II, а щит — его сыну царю Русе I. Последний искусно украшен самыми характерными зооморфными образами урартского искусства: львами и быками. Вещи посвящались богу Халди, верховному божеству царства Урарту.
Лучники были основой армии Урарту. Их колчаны представляли собой несомкнутую бронзовую трубу. Тот образец, что сохранился лучше, не предназначался для использования в бою. Он украшен изображением колесниц и всадников и также посвящался богу Халди.
По ритуальному сосуду в виде сапожка можно сшить образец настоящей урартской обуви, рассказал хранитель коллекции Урарту и Кавказа, научный сотрудник отдела Древнего Востока ГМИИ им. Пушкина Рамиль Вергазов. По мнению ученых, изначально такие емкости были кожаными, а затем форма "перекочевала" в керамику.
В Москву привезли один из четырех "паспортов" Еревана — каменный блок с царской надписью Аргишти I о строительстве крепости Эребуни в 782 году до н.э. на территории столицы современной Армении. Экспонат весит порядка 300 килограммов.
"Ситуация в мире меняется, культурный обмен становится все сложнее, и везти столь значительный объем важных вещей из одной страны в другую сейчас очень тяжело. Боюсь, что такой серьезный культурный обмен, включающий подлинники, мы в ближайшее время вряд ли увидим. Поэтому пользуйтесь случаем", — предупредила Елизавета Лихачева.
По ее словам, интерес к экспозиции большой: сборные экскурсии еще до открытия были проданы на 90 процентов. Выставка будет работать до 28 января.
– Вы были главой Музея архитектуры имени А.В. Щусева. Чем именно отличается работа на такой должности в Пушкинском музее в сравнении с предыдущим местом? В чем, по-вашему, заключается специфика работы здесь, какие плюсы и минусы данной сферы можно назвать по сравнению с другими музеями?
– Музей архитектуры очень компактный, маленький по сравнению с Пушкинским музеем. Пушкинский музей – гигант. Вместе с филиалами – 940 человек, 780 человек только в Москве. Это много работы, это другой состав коллекции, другой уровень представления этой коллекции. А, в целом, все то же самое. Сложнее работать, когда между тобой и исполнителем много людей находится, то есть вырастает цепочка принятия решений. Вторая специфика заключается в характере самого музея, потому что Музей архитектуры монотематический, а Пушкинский имеет гораздо больше тем и идей. У него другой масштаб – это главное отличие. Это и плюс, и минус. Плюс в том, что возможностей больше, минус в том, что у меня значительно меньше времени и значительно больше объема работы. Я сейчас иногда работаю по 14 часов в сутки, практически без выходных. Это бесконечный процесс.
– Вы говорили, что Пушкинскому музею требуется ремонт. Что именно находится в непригодном состоянии? Когда планируете этим заняться?
– Главное здание музея нуждается в ремонте и реставрации. Здание стоит без ремонта 111 лет. У нас течет крыша, у нас проблемы с подвалами, у нас проблемы с вентиляцией, внедренной 30 лет назад, она гудит как в вагоне метро. Здесь много проблем, а планируем этим заняться, когда достроим все остальное. Сейчас закрыть здание на ремонт – это фактически закрыть музей. Мы не готовы на это. Закончим стройку вокруг музея и начнем делать ремонт. Как только будет понятно, что здание достраивается, можно будет планировать реконструкцию.
– Испытывает ли Пушкинский музей трудности с финансированием?
– Конечно, любой музей, любая культурная институция испытывает трудности с финансированием. Если вам скажут, что трудностей нет – вам соврут. Вообще, содержать музей – дело дорогое. Музей никогда не выйдет на самоокупаемость, это все мифы. Музей может выйти на самоокупаемость только в одном случае, если он маленький и в нем висит условная "Мона Лиза", которая его кормит. Во всех остальных случаях музей – дорогое удовольствие. Содержание коллекций, содержание зданий под них, содержание людей, которые эти коллекции изучают – это все довольно дорого. Поэтому любые музеи всегда испытывают дефицит.
Если вы спросите любого директора любого музея мира, что тебе больше всего нужно? Он скажет: "Денег и помещений". Пушкинский музей - не исключение. Более того, вся эта история со стройкой вокруг нас появилась, потому что Пушкинскому музею не хватает пространства.
– Как планируется развивать "доступную среду" в Пушкинском музее? Сейчас в музее есть экскурсии, фильмы и экскурсии на русском жестовом языке, а также экскурсии с использованием тифлокомментариев. Планируете ли вы, помимо этого, ввести дополнительные меры, нацеленные на инклюзивность?
– Это не только вопрос реконструкции здания. Все, что мы можем делать, не внедряясь в архитектуру здания, не нарушая предметов, мы делаем. У нас есть электронные подъемники, которые позволяют поднять коляску на любой этаж по лестнице, специально оборудованные туалеты для плохо ходящих людей и мам с детьми. В штате музея сейчас работает глухой сотрудник, приглашаем переводчиков русского жестового языка и тифлокомментаторов. В музее на выставках постоянно присутствуют тактильные макеты. Вся образовательная программа к выставкам переводится на русский жестовый язык и доступна для глухих. В этом году мы начали водить экскурсии для глухих в Учебном художественном музее И.В. Цветаева и Мемориальной квартире С.Т. Рихтера. Мы это делаем. В то же время капитально приспособить музей к людям с ограниченными возможностями можно только в ходе реконструкции здания. Тут других вариантов нет, потому что надо это проектировать и внедрять очень аккуратно. Когда Клейн строил это здание, никто не думал о таких вещах.
– Как вы планируете развивать образовательно-просветительскую деятельность, которая проводится в музее?
– Образовательный процесс в Пушкинском музее - очень давняя традиция. Пушкинский музей - это главный школьный и студенческий музей в стране. Что-то радикально менять, увеличивать, я не вижу смысла, здесь всё прекрасно работает, никакой модернизации я совершенно точно не планирую. Все традиционные форматы просветительской деятельности музея будут сохранены, возможно увеличены в масштабах. Мы пытаемся сейчас масштабировать наш опыт и перенести его на какие-то новые площадки, в том числе в новых регионах. Мы будем передавать опыт коллегам.
Сейчас посещаемость музея ограничена, как ни странно, емкостью гардероба. Он очень маленький. Музей может принять больше людей, но зимой мы особенно ограничены, потому что гардероб маленький. Это вопрос уже таких капитальных переходов. Когда откроется новое здание и, например, в него будет перенесена библиотека, тогда ее помещение можно будет превратить в гардероб. И это сразу увеличит проходимость. Любое решение повышения посещаемости должно сопровождаться решениями по увеличению проходимости.
– Какие планируются нововведения в музее? Ожидаются ли какие-то новые, интересные программы?
– Пока никаких. Честно говоря, я не планирую никаких революций, это не в моих интересах, да и не люблю я революцию. Я хотела бы достроить здание, увести Главное здание на ремонт, привести его в порядок, вернуть сюда разработанную для этого здания постоянную экспозицию. Я мечтаю, чтобы музей процветал, чтобы в него ходили люди. Какой-то алгоритм действий для этого всегда можно выработать. Вводить же какие-то новые программы, придумывать что-то новое ради того, чтобы придумать что-то – это не мой путь. Я никогда так не делаю и никому не советую. Это называется имитация бурной деятельности. Любое действие, которое ты совершаешь, должно быть обдуманным и оправданным. Нельзя просто что-то делать ради действий.
– Вы сказали, что Пушкинский музей планирует вернуть старую версию постоянной экспозиции. Какой она будет? Когда планируется реэкспозиция?
– Это будет поэтапно. В течение всего следующего года мы будем постепенно возвращать постоянную экспозицию. К концу года экспозиция вернётся на второй этаж и на первом этаже она предстанет в том объеме, в котором она когда-то стояла. Это будет сделано в течение следующего года, начиная с апреля мы начнем открывать залы.
Первой вернется французская живопись, приедут вещи с выставки, которая сейчас проходит в Эрмитаже. Дальше вернутся, скорее всего, итальянцы. Потом вернутся немцы с испанцами и фламандцами. Ну и в 31-й зал, который находится за Греческим двориком, вернутся нумизматы и графики, возобновим работу графического кабинета. Это поможет в освобождении залов на втором этаже. Предполагалось, что будет большой выставочный процесс и каждый раз таскать туда-сюда вещи, конечно, неудобно, поэтому решили глобально освободить место, урезав постоянную экспозицию.
Я не сторонник масштабных выставочных проектов. Я считаю, что если ты не можешь рассказать что-то в трех залах, то ты и в 20 не расскажешь. Поэтому резать экспозиции надо, слишком большие выставки - это тоже плохо. А нам сейчас главное дожить до открытия Депозитарно-реставрационного и выставочного центра, потому что там будет большое выставочное пространство почти на четыре тысячи квадратных метров. Этого более чем достаточно, чтобы делать большие красивые качественные выставки. Но постоянная экспозиция музея важна. Она должна быть представлена в достаточном объеме для того, чтобы показывать и рассказывать историю мирового искусства, чем и должен заниматься музей.
– Когда планируется открытие Депозитарно-реставрационного и выставочного центра?
– Строители обещают закончить к концу 2025 года. Тут я ничего сказать не могу, это не от меня зависит.
Доступ к чату заблокирован за нарушение правил.
Вы сможете вновь принимать участие через: ∞.
Если вы не согласны с блокировкой, воспользуйтесь формой обратной связи
Обсуждение закрыто. Участвовать в дискуссии можно в течение 24 часов после выпуска статьи.
