Российские регионы в последние годы уверенно наращивают собственные доходы, но количество получателей финансовой помощи из федерального центра среди них остается стабильным. Почему одни регионы не могут, а другие не хотят выходить из числа дотационных, и какими должны быть льготные программы и преференциальные режимы, чтобы достигать своих целей, рассказала в интервью РИА Новости в рамках ВЭФ аудитор Счетной палаты Наталья Трунова. Беседовали Мила Кузьмич и Анна Куденко.
ВЭФ проходит 10-13 сентября на территории Дальневосточного федерального университета на острове Русском во Владивостоке. РИА Новости выступает генеральным информационным партнером форума.
– Наталья Александровна, Минфин нам последнее время сообщает, что ситуация в бюджетах регионов все лучше и лучше. Почему тогда не снижается количество дотационных регионов?
– Это очень непростой вопрос. И в 2022, и в 2023 году дотация на выравнивание предоставляется 62 регионам, хотя перечень получателей изменился: из их числа в нынешнем году исключена Челябинская область, и включен Пермский край. Из регионов Дальнего Востока только Сахалинская область не является получателем дотации на выравнивание бюджетной обеспеченности. Но даже несмотря на дотации, сохраняется большой разрыв в обеспеченности регионов: разница между 10 наиболее обеспеченными и 10 наименее обеспеченными субъектами составляет 2,9 раза.
– Есть ли понимание, в чем главная проблема бедных регионов? Что у них общего?
– Если посмотреть на субъекты, которые получают от 20% до 40% помощи из федерального бюджета в виде нецелевых дотаций, мы увидим, что это очень разные регионы. Но при этом эта группа достаточно стабильна. Туда попадают, например, Республика Саха и часть регионов Северного Кавказа, Тамбовская область. Понятно, что есть объективные факторы, связанные с исторически накопленными проблемами или, например, со спецификой территорий, как Якутия, которая получает порядка 7% ежегодной дотации на выравнивание бюджетной обеспеченности, потому что исполнять региональные полномочия на такой территории – это непомерные траты.
С другой стороны, у нас есть недооцененные сектора, которые еще предстоит капитализировать. Для регионов Кавказа – это тот самый туристский потенциал, которым они сейчас все так гордятся. Кавказские регионы говорят: у нас полтора миллиона туристов в год или два миллиона. Но открываем бюджет – и видим, что туристы приехали, потратили деньги, но на бюджете региона это не отразилось практически никак.
– Разве может туризм приносить значительные доходы в бюджет? Понятно, что это поддержка населения, рабочие места, но можно ли рассматривать этот сектор как значимый для экономики региона?
– Когда это поток 200-300 тысяч человек – то, конечно, это самозанятость. Но если туризм переходит определенную черту, и это больше пяти человек на жителя, это уже сектор экономики.
– У нас есть такие регионы?
– Это не регионы целиком, а отдельные локации. Евпатория, например, порядка 10 туристов на жителя за сезон. Заявленные Дагестаном два миллиона туристов едут не по всей республике, в основном это Дербент и побережье Каспийского моря. Но с учетом численности населения Дербента – это уже тот самый уровень, с которого должна начинаться экономика.
– А почему не начинается?
– Туризм у нас – это в основном неформальный сектор. Там, где есть крупные объекты, которые не могут быть в неформальном секторе, где были системные инвестиции, в том числе частные, виден эффект и на экономику, и на бюджетную сферу.
Сейчас в связи с санкциями сфера туризма – одна из динамично развивающихся. Да, есть ограничения, связанные с инфраструктурой. Но мы видим, что регионы, которые системно занимались развитием базовой инфраструктуры на протяжении 10 и более лет, сейчас успешно принимают большой поток туристов.
– А Дальний Восток?
– Туризм является одним из ресурсов для развития дальневосточных регионов. Но реализация этого потенциала во многом зависит от качества инфраструктуры, ее безопасности и доступности.
На территориях Дальнего Востока есть природные и культурные объекты притяжения как для россиян, так и для иностранных туристов. Четыре ТОР: "Курилы", "Камчатка", "Горный воздух", "Бурятия" – специализируются как туристические и рекреационные. Общий объем заявленных инвестиций – порядка 185 миллиардов рублей, будет создано более 18 тысяч рабочих мест.
Мы видим, что восстанавливается поток туристов после COVID-19: в 2019 году гостиницы Дальнего Востока приняли 3,3 миллиона человек, а в 2022 – 3,1 миллиона человек. Дополнительным стимулом восстановления является запуск с 1 августа 2023 года механизма безвизовых обменов туристскими группами, а также системы "Электронная виза".
– Счетная палата проводит аудит мер господдержки в регионах ДФО. Какие еще проблемы вы уже там увидели?
– Основные проблемы ДФО хорошо известны: высокая степень износа, а местами и дефицит социальной инфраструктуры, сохраняющийся, хотя и уменьшившийся, отток населения, низкая транспортная доступность, отставание по некоторым показателям социально-экономического развития от среднероссийских значений.
Так, в трех регионах ДФО уровень бедности выше среднероссийского, в том числе, в Еврейской автономной области – 20%, в Республике Бурятия – 19%, в Забайкальском крае – 18%.
Ожидаемая продолжительность жизни в ДФО – 69,5 лет, тогда как в среднем по России – 72,7 года. При этом в дальневосточных регионах выше, чем в среднем по стране, доля смертности от внешних причин, что свидетельствует о имеющихся потенциальных резервах по снижению смертности и повышению продолжительности жизни.
В целом мы видим, что работа по обустройству социальной сферы ДФО активно ведется. В первую очередь, это так называемая "Единая субсидия" на реализацию планов социального развития центров экономического роста 11 регионов ДФО.
В целях обеспечения населения жильем реализуются такие специальные инструменты как "Дальневосточная ипотека", по которой выдано почти 80 тысяч ипотечных кредитов, "Дальневосточные кварталы", обеспечивающие поддержку жилищного строительства в рамках механизма ТОР. На перспективу трех лет запланировано строительство не менее 10 тысяч квартир для молодых специалистов и студентов.
– А как вы в целом оцениваете существующие льготные ипотечные программы? Они выполняют свои задачи? И надо ли их как-то корректировать? Вводить новые – для других регионов?
– Если говорить про общую льготную ипотеку, то она вводилась как антикризисная мера для поддержания рынка и выведения его из состояния комы после пандемии. Но стала постоянной мерой повышения спроса: на первичном рынке 90% жилья покупается с использованием льготных программ.
– Вы считаете, это было неправильно?
– Мы всегда высказывали свою позицию, что любая льготная программа должна быть целевой. Надо понимать, кого мы поддерживаем. Мы всегда говорили, что все-таки необходимо поддерживать изменение структуры рынка – качественное или связанное с демографическими приоритетами страны. Если мы хотим минимум два ребенка в семье, у них должны быть отдельные комнаты, и еще отдельная – у родителей. Все это еще в советских учебниках по строительству жилья написано. И надо к этому подталкивать рынок, а не просто помогать ему за счет мер господдержки. А просто льготное кредитование привело к ажиотажному спросу, и соответственно, что случилось со стоимостью – вы сами видите. Говорить о повышении доступности жилья за счет льготных программ, к сожалению, очень сложно.
– Но Дальневосточная ипотека под 2% свою цель выполняет?
– Как мера по активизации рынка, конечно. Нужно понимать, что рынок жилья на Дальнем Востоке очень специфический – в силу небольших объемов в некоторых регионах практически не строилось жилье. В том числе потому что жители рассматривали, скорее, покупку в центральных регионах (если уж вкладывать деньги – то уже и в переезд). Дальневосточная ипотека меняет этот паттерн поведения.
– Как же должна выглядеть, на ваш взгляд, целевая ипотечная программа? Родил второго ребенка – получи льготу?
– Там масса вариантов. Например, можно повысить роль субъектов Российской Федерации в этом вопросе: даете субсидию региону на улучшение жилищных условий в регионе, и он принимает решение с учетом своей специфики. Потому что общая регуляторика для всех приводит к тому, что у нас главными бенефициарами становятся только те регионы, куда, по последним данным ВЦИОМа, хочет переехать каждый седьмой житель страны. Может быть и другая модель, связанная с государственной, четко определенной целевой ипотекой. Главное – фиксировать параметры, которые мы хотим достичь.
– То есть получается, наши ипотечные программы надо менять?
– Принятые решения мы не обсуждаем. Далее после окончания существующих программ, те, что останутся, надо фиксировать на пять-шесть лет, а лучше – на 10, потому что самое плохое всегда для рынка – это когда неизвестно, отменят решение или не отменят. Иначе, если не фиксировать, то ни строители ничего не могут планировать, ни субъекты, ни жители.
Для любого бизнеса это самое главное: даже не налоговые льготы, а неизменяемость условий и отсутствие разного рода административной и прочей нагрузки.
– Фиксированные условия у нас получаются только в особых зонах.
– Надо все-таки стремиться к стабильным условиям для всех, а не только для инвесторов, с которыми соглашение подписываем.
– Вы кстати, выдавали большое количество рекомендаций по преференциальным режимам на Дальнем востоке, они реализованы?
– Минвостокразвития России реализовало большую часть наших рекомендаций. Они касались разработки индивидуальных целей для территорий опережающего развития, увязки перспективных планов развития со схемами территориального планирования, политики привлечения инвесторов. Уже сейчас можно отметить результаты работы режимов ТОР и свободного порта Владивосток: благодаря им в экономику ДФО удалось привлечь более 2,8 триллиона рублей инвестиций, создать свыше 110 тысяч рабочих мест.
Более 3 % резидентов составляют компании с иностранным участием капитала, в основном из стран АТР. По поручению президента РФ готовится к внедрению новый механизм – создание международных территорий опережающего развития. Сейчас Минвостокразвития готовит соответствующий законопроект.
– Есть ли у вас еще предложения по совершенствованию существующих в регионах преференциальнных режимов?
– У нас в ряде регионов действуют особые экономические зоны или преференции и поддержка сельхозпроизводителей. Но не всегда уровень заработной платы на предприятиях, которых государство инфраструктурно поддержало, соответствует даже средним по региону. А это, соответственно, поступление НДФЛ в бюджеты регионов.
Одно из наших предложений – что федеральные органы власти, которые за эти префрежимы отвечают, должны выставлять требование к уровню зарплат к компаниям, которые приходят на эту территорию. Они получают налоговые преференции, они получают инфраструктурную помощь, соответственно, и уровень заработной платы у них должен быть выше. Это будет справедливо, потому что налоговые преференции у нас в основном касаются региональных налогов.
Сейчас для участников этих префрежимов установлены только требования по количеству создаваемых рабочих мест. А по уровню заработной платы их нет.
– Каким должен быть требуемый уровень?
– Выше средней по региону, с нашей точки зрения, хотя бы процентов на 30. Хотя, если государство создает инфраструктуру под ключ, то конечно, там должны размещаться высокотехнологичные и главное высокооплачиваемые рабочие места.
– Но это может коснуться только новых проектов, не тех, кто уже работает?
– Да, конечно. Но предприятия, которые размещаются на территории зон с преференциальным режимом, они откуда персонал берут? Возникнет конкуренция.
Конечно, у местного бизнеса, который существует в регионе и платит полный перечень налогов, не всегда позитивное отношение к тем, кто работает в преференциальных режимах. Поэтому есть задача о включении этих предприятий в экономику региона: выстраивание кооперационных связей между теми, кто работает в префрежимах и вне их.
В свое время ЮНИДО выпустила очень понятные методические рекомендации по развитию индустриальных парков. Там есть прямой тезис о том, что индустриальных парков, особых экономических зон в мире – множество. Этим уже никого не удивишь. Налоговые льготы для предприятий зачастую решающего значения не имеют, потому что они плюс-минус везде одинаковые.
Значимым фактором сейчас становится качество управления площадкой: какие сервисы она предлагает для предпринимателей, насколько она способна вывести свои предприятия на новые рынки сбыта, с одной стороны, а с другой стороны – обеспечить ему кооперацию с компаниями внутри площадки или в регионе. В наших преференциальных режимах практически никто этим никогда не занимался.
– Бюджеты регионов складываются не только из доходов, но и из расходов. Здесь, на ваш взгляд, какие могут быть какие-то решения?
– Субъекты у нас очень разные по инфраструктуре, по системе расселения: у кого-то много населенных пунктов, у кого-то мало, у кого-то они крупные, у кого-то это села. И зачастую дотационность региона зависит не только от роста доходов, но и от необходимости обеспечения и развития его инфраструктуры.
– Численность населения в регионе, кстати, это, скорее, плюс или минус для бюджетной обеспеченности?
– Здесь очень интересная история. С одной стороны, это поступление НДФЛ, а с другой стороны, все зависит от того, позволяет ли ваша экономика капитализировать этот человеческий ресурс. Если у вас средняя зарплата 25 тысяч рублей, людей, конечно, может быть очень много, но на этот объем нужно содержать всю социальную сферу. У нас есть ряд дотационных субъектов, которым действительно очень сложно выбраться из этой ситуации. Но они все равно совершают существенные шаги, чтобы нарастить доходную часть, и это необходимо поддерживать и стимулировать.
– Понятно: бедные регионы бедны по-разному. А богатые? Что у них общего?
– Это промышленные регионы, как правило. Свердловская область, Республика Татарстан, Башкортостан, Санкт-Петербург – это регионы с мощным промышленным потенциалом и большой численностью населения. Конечно, есть сильные промышленные регионы, которые получают дотацию на выравнивание в очень небольшом размере. Но они, как раз, балансируют на этой грани, чтобы не попасть в другую категорию и лишиться поддержки.
У нас стимулирование субъектов к бездотационности очень слабое, иногда наши меры носят, скорее, обратный характер. Что мы имеем в виду? Когда у нас субъекты переходят эту заветную грань бездотационности, то есть когда повышается уровень бюджетной обеспеченности региона, сокращается финансовая помощь из федерального бюджета. Например, меняются подходы к расчетам предельного уровня софинансирования в сторону его уменьшения. И одно дело, когда речь идет о бюджетной обеспеченности Москвы или ХМАО, а другое дело – если это регионы, которые только что перешагнули черту дотационности, и сразу попали в категорию доноров. То же самое с дотацией на выравнивание.
Такая ситуация, например, была по Калужской области, которая очень много сделала для того, чтобы нарастить свою доходную часть. И как только перешла черту – сразу были сокращены механизмы поддержки. Это, конечно, для регионов всегда сложный момент. Поэтому все стараются вроде и показать рост доходной части, но балансировать где-то вот там, за чертой.
– Что сделать, чтобы эти "пограничные регионы" захотели выбраться из своего состояния? Ввести переходный период? Сделать эти дотации менее приятными? Лишить прав распоряжаться своим бюджетом?
– Все эти предложения на самом деле уже озвучены, эта тема регулярно обсуждается на рабочей группе госсовета. В докладе рабочей группы зафиксированы интересные идеи: что нужно вводить дифференцированные подходы к управлению финансами. Например, что сильные регионы межбюджетные трансферты получать не должны, но им можно расширить лимиты на реализацию инфраструктурных бюджетных кредитов.
Кому-то нужны смешанные меры поддержки: на выбор из предложенного межбюджетного меню. А в каких-то регионах, конечно, должен быть сильный федеральный контроль за реализацией расходов, а также за выполнением обязательств по доходной части.