Галерист Михаил Суслов: русское искусство продолжают покупать за рубежом

Вице-президент Международной конфедерации коллекционеров, антикваров и арт-дилеров, галерист, даритель и коллекционер Михаил Суслов рассказал в интервью РИА Новости, что ждет российский арт-рынок в ближайшем будущем, как изменилось отношение к русскому искусству на фоне событий 24 февраля, продолжается ли общение российских игроков арт-рынка с зарубежными коллегами, почему искусство – наиболее выгодная инвестиция сегодня, и нужен ли России закон о меценатстве. Беседовала Катерина Алабина.

– Как изменилась работа, так скажем, российского филиала Международной конфедерации коллекционеров, антикваров и арт-дилеров (МККААД) после событий 24 февраля?

– Пока никак. Дело в том, что у нас не так много общения. Есть крупная международная организация профессионалов антикварного сообщества под названием CINOA, куда входят и корпоративные, и частные коллекционеры, и собиратели, и галереи – все. И как общественная организация она на нас никоим образом не повлияла. Был период, когда ее представители приезжали сюда, мы встречались. И как-то постепенно общение сошло на нет.

– То есть, можно сказать, что вы самостоятельная российская организация?

– Да, но с приставкой "международная". Есть Армения, Грузия, Казахстан, Беларусь. Штаб-квартира находится в Москве. Устав есть, но на самом деле мы ему не подчиняемся. Мы давным-давно живем своей жизнью.

– А если мы говорим не о Евразийском сообществе?

– Сербия! У нас есть даже член конфедерации серб, который живет в Сербии и проводит выставки в поддержку русского искусства и пропагандирует русское искусство в Сербии и Европе. Все время информирует нас об этом – это Владимир Пешич, открывший недавно галерею русского искусства в Белграде. Сегодня Сербия, а завтра и кто-то другой может вступить. Все происходит на добровольной основе. Также у нас есть член из Цюриха, Швейцария.

– Среди задач CINOA числится ликвидация незаконного трафика предметов искусств. Но ведь этот трафик международный, значит, Россия все же может быть затронута?

– России это всегда касалось в меньшей степени.

– Ну, черный рынок – все же интернациональная история. Он не может базироваться в одной стране, на одной территории…

– Совершенно верно. При этом в Россию везут в последнюю очередь. И потом, ближневосточное искусство у нас не развито, мало кто в нем разбирается. Я помню всего несколько галерей, которые пытались заниматься этим искусством серьезно, но спрос не сформировался. Это констатация факта.

– Можно ли сказать, что черного рынка, как такового, на территории России нет?

– Смотря что Вы подразумеваете под словом "черный". Если идет речь о перемещенных на территорию других стран предметов, которые пытались бы продать, то подобных прецедентов на российском рынке предметов искусства нет. Если мы говорим о фальшивках и подделках, то они есть всегда, в любой стране, в любом городе – поверьте.

– Как вообще можно бороться с черным арт-рынком? Можно ли как-то его победить?

– С этим мы боремся при помощи создания профессиональных сообществ – вот, наш МККААД, например. В России также есть Ассоциация антикваров Санкт-Петербурга – это уже городская институция.

– Давайте поговорим о санкциях, направленных на предметы роскоши и искусства. Не так давно на всю страну прогремела история о триумфальном возвращении полотен из Морозовской коллекции, выставлявшейся в Париже. В настоящее время все эти работы возвращены. Однако, помимо участия произведений из государственных музеев, в экспозицию вошли так же полотна из частных собраний, которые, по моим данным, так и не были возвращены владельцам. Ваше мнение, насколько справедлива эта история?

– Думаю, это незаконно. Что касается государственных музеев – знаю, все вернулось, как и должно было. Разум возобладал. Это предметы искусства, которые по праву принадлежат России. Полагаю, это был бюрократический казус.

– Предпринимала ли Конфедерация попытки помочь коллекционерам?

– Это очень серьезный вопрос уровня МИД, и надеюсь, что он будет разрешен, и полотна вернутся своим владельцам.

– Предметы искусства – скажем прямо, не самая дешевая покупка? Поэтому за рубежом они и классифицируются как предметы роскоши, люкса.

– Да, но в моем представлении у живописи нет утилитарной функции, она служит просвещению, духовному обогащению. Для коллекционеров это полотна, которые висели у них в доме перед глазами. Просыпаясь утром, они смотрели на них и получали радость, эстетический и энергетический заряд. Это как лишить книгу содержания.

– На вас лично сильно повлияли санкции?

– Да, я тоже пострадал, сейчас у меня в Финляндии и США задержаны грузы – не арестованы, их просто не выпускают. Что поделать... Но я не теряю оптимизма, значит, чуть позже привезут.

– Насколько мне известно, вы часто отдаете свои вещи на выставки. Недавно гендиректор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский высказал мнение, что возить выставки за рубеж нужно реже, чтобы люди лучше осознавали их ценность.

– Я часто предоставляю свои предметы на выставки в государственные музеи, в частные, например, в Музей Русского импрессионизма, на выставки своих коллег. Мое мнение – чем больше выставок, чем больше популяризируется русское искусство, тем лучше. Другой вопрос, что сейчас есть определенные сложности с вывозом за рубеж. Но это время, безусловно пройдет, я в этом смысле оптимист и считаю, что все наладится.

– А из вашей коллекции сейчас выставляется что-то за рубежом? Может, планируете что-то отправлять в дружественные страны?

– За рубежом сейчас ничего нет. Но даже в дружественные страны я бы от отправки воздержался: сейчас перемещение культурных ценностей, на мой взгляд, имеет определенные риски.

– Поделитесь, что приобрели?

– Пару картин, предметы мебели. Шедевров там нет. Слава богу, я успел вывезти оттуда комод Екатерины II – второй такой находится в Государственном Эрмитаже. Для меня это было бы настоящим ударом. Не в смысле денег, а в смысле значимости. Он был в Париже, и с ним я прошел все круги ада, начиная с получения двойного разрешения, потому что комод происходит из особой коллекции и представляет особую значимость. Я мог вообще не получить разрешение на вывоз его за пределы Франции.

– Но ведь он юридически ваш? Вы его купили, заплатили деньги. Как его могут не выпустить за пределы Франции в Россию, если владелец находится именно здесь?

– Вы купили вещь и подаете документы для получения разрешения на ее вывоз за пределы Франции, даже не ЕС, а именно Франции. Однако комиссия может сказать: "Мы считаем, что этот предмет представляет интерес не только для российской, но и для французской истории". И тогда минкультуры Франции организует процедуру выкупа этого предмета у меня, возвращает мне деньги, а предмет становится государственной собственностью. У меня были проблемы, это правда, и я получал разрешение полгода вместо трех месяцев. Был большой шанс, что комод останется во Франции. Но мне повезло. Сейчас он представлен в галерее "Старинные подарки" в Москве на выставке "Царские подарки российских монархов".

– По словам экспертов, сейчас на арт-рынке наблюдается всплеск патриотических настроений – если они что-то и покупают сейчас, то в большинстве случаев русское классическое искусство, а зачастую и современное русское искусство, чтобы поддержать молодых авторов. Замечали ли вы нечто подобное?

– Не скажу, чтобы замечал… Я думаю, тот, кто любил русское искусство, и до этого его покупал. Мы все же говорим не о рядовых вещах, это не бублик сходить купить – съел и забыл. Это вечные ценности, мы все же говорим о культуре, о произведениях искусства. Все мои клиенты – а я занимаюсь именно классическим русским искусством – его любят. Раньше были и иностранцы.

– Сейчас нет?

– Сейчас нет. Они все уехали. В двухтысячных покупали советское искусство – Мыльникова, Дайнеко, Самохвалова. Это направление им было понятно и доступно по ценам, а потом уже эти авторы и художники стали стоить дороже.

– Насколько сейчас интересуются покупкой классического русского искусства?

– Все время. Насчет популярности за рубежом не могу сказать, я не торговал за рубежом. У нас ведь есть запрет на вывоз ценностей. Когда иностранцы в галерее, я говорю: оставьте их, пусть ходят и смотрят. Интерес был, даже из Австралии приезжали… Но я им сразу говорил, что предметы, которые им понравились, я не смогу им продать и не буду даже обсуждать цены, потому что они не смогут это вывезти.

– После событий 24 февраля аукционные дома Sotheby’s, Bonham’s и Christie’s отменили аукционы русского искусства. Говорят, что русское искусство даже не выставляется на торги, а если и выставляется, то снимается с торгов тотчас.

– Они отменили всего лишь тематические русские аукционы, но сами по себе предметы русского искусства на торги выходят. И их довольно охотно покупают в Европе. Сейчас был аукцион с русскими иконами – все разобрали. Это как вода – невозможно изменить течение. И вода камень точит.

– Как вы считаете, станет ли рынок фрагментарным в связи с "культурой отмены" и, так скажем, некоторой изоляции России? То есть, будет ли у нас свой арт-рынок, а у них – свой?

– На какой-то короткий отрезок времени теоретически это возможно. Мне бы этого не хотелось. Все-таки, все, что касается искусства – это мировое достояние. Я не думаю, что сейчас западные владельцы предметов русского искусства начнут их уничтожать, как сумочки Chanel (смеется). Произведения искусства – это нечто другое. Поэтому выходить из общемирового контекста я не вижу и не понимаю смысла. Как было выгравировано на кольце Соломона: "Все проходит, и это пройдет".

– Относительно недавно основательница галереи Askeri Gallery Полина Аскери выразила мнение, что в России, аналогично опыту зарубежных стран, необходим закон о меценатстве. Что вы думаете об этой идее?

– Да. Соглашусь. Я, конечно, не юрист, но я понимаю идею. Есть механизм, давно апробированный и разработанный, и нужно посмотреть, что приемлемо и подходит для нас, чтобы он не противоречил российскому законодательству. Этот закон очень бы помог и игрокам арт-рынка, и популяризации русского искусства. Вещей вообще не много сохранилось, еще и мемориальных, еще и с историей… Этот закон нужен, он бы очень помог людям, которые занимаются поиском и возвращением таких вещей.

– Но ведь есть и те, кто становится дарителем для государственных музеев безвозмездно?

– Да, на сегодняшний день есть ряд людей, и я их знаю, которые искренне и от всего сердца занимаются меценатством. Вот, есть семья Карисаловых. Там ведь человек не ищет никаких для себя преференций. Коллекцию русской резной кости, состоящую из 150 предметов, они подарили Музеям Московского Кремля. Это уникальные вещи. Я, как профессионал, понимаю: чтобы собрать такого уровня коллекцию, нужно лет 15-20 и, конечно, средства. Я знаю, потому что имел определенное отношение к созданию этой коллекции.

– А вы хотели бы что-то подарить музею? Или, может, что-то уже дарили?

– Я уже дарил вещи и Эрмитажу, и Русскому музею, и Петергофу… Я вижу в возвращении культурных ценностей определенную миссию. Она непростая, удастся найти – и хорошо, с собой я ведь ничего в могилу не унесу, еще никому этого не удавалось. Есть ряд вещей, которые, безусловно, должны быть в музее, стать всеобщим достоянием, чтобы люди их видели, я думаю, это важно. Я очень верю и надеюсь, что рано или поздно мемориальный комод Екатерины II, сейчас представленный на нашей выставке в Москве, окажется в залах Эрмитажа и составит пару второму подобному комоду, я буду счастлив и рад.

– Как вы ранее говорили, вы согласны с тем, что вывозить за рубеж предметы искусства на различные выставки не стоит. А стоит ли покупать предметы искусства сейчас? Насколько это удачное время для инвестиций в искусство?

– То, чем занимаюсь я, это русское классическое искусство. А в этой области нет ни больших провалов, ни больших скачков. Я не могу обрадовать своих клиентов демпинговыми ценами или чем-то подобным. Я могу, наоборот, их огорчить тем, что очень мало предложений. Интересных, классных… Я не говорю даже о "первом эшелоне" и высоком уровне живописи – Айвазовском, Серове, Левитане. Сейчас хорошее время просто для инвестирования. Потому что инструментов для инвестирования очень мало на сегодняшний день. Акции, облигации – это направление показало, что как-то можно пострадать, потерять практически все или все. Но покупая искусство, вы сохраняете свои деньги. Может быть, не всегда приумножаете, но сохраняете. Бывают небольшие нюансы – это стагнация. Тяжело купить, сложновато продать, но не более того. Мы не проваливаемся, мы замираем.

– Какой совет вы можете дать тем, кто только "вливается" в этот бизнес и хочет продавать предметы искусства? Каких принципов ему стоит придерживаться?

– Вчера к нам приходил человек, торговался в моей галерее в Санкт-Петербурге. Договорились о цене. Сегодня он пришел, но принес гораздо меньше. Но это новый человек, я его не знаю. И я говорю помощнику – ладно, отдавай. Потому что нам важнее познакомиться. Сейчас такое время, понимаете? Я понимаю, что это – потенциальный постоянный клиент, этот человек может стать им. Пускай я сейчас совсем немного заработал. Я всегда стараюсь думать на перспективу, потому что клиент интересен и важен не разовой продажей. Поверьте, у меня масса примеров, когда человек, просто так заходящий, через 15-20 лет превратился в мощного собирателя и коллекционера.

Но самое главное, помните – не бывает дорого или дешево, если речь идет о подделке. Подделка не стоит ничего, это zero, она имеет нулевую цену. Самое главное – это подлинность, оригинальность, аутентичность.

– Каким вы видите российский арт-рынок через пять лет? В самых ваших смелых мечтах.

– Я, вообще, оптимист. Через пять лет… Мое мнение, что все будет нормально. Все наладится. Главное, что и сейчас есть интерес, есть спрос. Может быть, не такой, как раньше. Но и жизнь поменялась, в общем. Я это вижу. Может, не будет прямо взлета, но все будет хорошо. По крайней мере, сам я на это очень надеюсь.