Пять лет строгого кинорежима: Шарапов накажет за оскорбление фронтовиков

Госдума предложила ужесточить наказание за оскорбление памяти защитников Отечества: виновным грозит срок до пяти лет и штраф до пяти миллионов рублей. Депутаты подготовили поправки, направленные на изменения статьи УК "Реабилитация нацизма" и Кодекса об административных правонарушениях. Если эти инициативы будут приняты, то шутка формата загрузить на сайт "Бессмертного полка" фото Гитлера, Гиммлера и Менгеле будет оценена "на все пять".

В этой инициативе депутатов многое неприятно цепляет. Ее вынужденность. Ее оборонительный характер. И нечто извиняющееся в самой постановке вопроса. Я думала: что тут не так? Где наша уязвимость? И поняла: в самом слове "ветераны". Слово, которое в современном русском обозначает очень пожилых, очень заслуженных и очень давно отошедших от дел людей. Квалифицированная замена слову "старики". Ветеранам требуется медицинская помощь, социальное такси и цветы к празднику. Наша яркая остросюжетная жизнь — здесь и сейчас, а ветераны — там и тогда. Они не участвуют. Они — максимум — присутствуют.

Вообще-то слово "ветераны" — из нашего словаря. Людей помладше. Это мы, потомки, назвали их так, выведя "вегетарианской" формулировкой поколение победителей за скобки. Оставив им парад на 9 Мая и "Бессмертный полк". Оказалось забыто сильное, энергичное, гордое слово, которое отражало суть исторического действия, совершенного этими людьми. Предлагаю вернуть слово в строй, отозвать с заслуженной пенсии. Фронтовики. Они сами себя называли именно так. Произносишь — и сразу хочется разогнуться, расправить плечи и поднять голову. Произнесите.

Фронтовиков я знала с детства — взрослые, серьезные, красивые дедушкины друзья, от которых исходила добрая сила. Та самая. Все воевали, вернулись и успели создать себе вторую, не менее яркую, послевоенную биографию. Они делали что-то очень важное: преподаватель, военный, оперативник угрозыска (как Шарапов), ученый; были постоянно заняты: работа, семья, спорт, путешествия. Когда встречались, умели праздновать как никто. С какой-то нежной и деликатной радостью. Просидев малышней на закорках этих великих людей, я выучила все военные песни и все русские романсы, а также Пушкина и Твардовского (местами). Узнала, что разговоры хорошей компании — это разговоры о своем деле и о стране. И о том, какое будущее ждет внуков. Ясно, что тоже хорошее. Жизнь слушалась этих людей и следовала за ними, как верный пес.

С ними было надежно. Не страшно вообще ничего. Детство, защищенное такими спинами, безмятежно. Можно ли было представить, что кто-то решится надерзить им? Смешно. От каждого из этих фронтовиков можно было получить прямо в неотфотошопленное лицо. Про таких говорили "он воевал" — и этого было достаточно. Все равно что сейчас сказать: он — настоящий человек. И это продолжалось вечно, пока не кончилось. Я не заметила, когда они вдруг из фронтовиков превратились в ветеранов. И начали уходить. Постепенно. Шаг за шагом. А потом все быстрее, бегом. И вслед за ними ушло их слово. Самые крепкие фронтовики еще с нами, а слова уже нет.

Давайте разберемся, кто такие вообще эти фронтовики? С сороковых и вплоть до начала девяностых они — главное действующее поколение. Папанов, Этуш, Гердт, Басов, Зеленая, Пуговкин, Быстрицкая, Смоктуновский, Луспекаев, Юматов, Чухрай, Тодоровский, Гайдай, Приставкин, Рыбаков, Богомолов, Друнина, Солженицын, Вучетич, Калашников, Гаркави, Жидков, Линник, Погорелов, Воробьев, Парфенов, Удодов, Мягков, Мешков, Жуков, Феоктистов, Добровольский, Береговой. Список можно продолжать.

Вы узнали не всех? А тут столпы. Гордость нации, выстроившая все — от кинематографа до точных наук. Ученые, художники, космонавты, изобретатели, спортсмены. Но мы знаем только актеров и режиссеров. И это в том числе объясняет, почему теперь понадобился закон, уравнивающий распространение ложных сведений о ветеранах с реабилитацией нацизма. Менгеле знают, а Парфенова по прозвищу Русский Танк — нет.

Поколение победителей — пожалуй, единственное, которое сумело в полной мере себя осознать, описать, объяснить. Никто из потомков пока не смог повторить. Начнем с конца эпохи, с наших детских времен. В 80-х фронтовики — люди, прожившие жизнь, но не утратившие мощи. Это Николай Бессольцев, дедушка Лены в "Чучеле", снятом фронтовиком Быковым, — воин-интеллектуал, прошедший через тяжелые бои, имеющий множество ранений и, несмотря на немощь, встающий на защиту не только своей внучки, но самой правды и доброты. И ошеломительно, обезоруживающе щедрый.

В 70-х фронтовики еще самое сильное поколение, их много, они решают. Генералы — они. В фильме "Офицеры", снятом по сценарию фронтовика Васильева, они о себе подробно рассказали: медсестры, партизаны, рядовые, генералы, здесь вся их военная, профессиональная и личная история. И наш общий символ веры: "Нет в России семьи такой, где б не памятен был свой герой". Написанный Евгением Аграновичем, разумеется, тоже фронтовиком. Но слова давно народные.

В культовом фильме Марлена Хуциева "Июльский дождь" фронтовикам сорок с лишним — как Алику, которого играет Юрий Визбор — звезда и символ эпохи. Он передает сигналы точного времени поколению: "Спокойно, товарищ, спокойно, у нас еще впереди". В оттепельные 60-е они — в возрасте расцвета. По нынешней классификации ВОЗ — и вовсе молодежь. В знаменитой финальной сцене у Большого театра, где встречаются фронтовые друзья — их много, они еще — большой народ. Они, собственно, и есть народ. И все будет хорошо. И все уже хорошо. От войны остались только тревожащие воспоминания — как от запаха сирени, в которой Алик скрывался четыре дня, пока вокруг стояли немецкие танки, и которую с тех пор не выносит.

А если крутануть в 50-е, то этим мужчинам и женщинам по тридцать. И они главные герои эпохи, других вообще нет. Еще не выросли. Они создают искусство послевоенного возрождения, поднимаясь к таким высотам, которые до сих пор никто не смог взять. В мире — не только в России. Военврач Устименко в фильме "Дорогой мой человек", снятом по мотивам романа фронтовика Германа, солдат Алеша из "Баллады о солдате" фронтовика Чухрая, доброволец Борис из "Летят журавли" по пьесе "Вечно живые" фронтовика Розова, шофер Соколов, усыновивший сироту, — из "Судьбы человека", снятой фронтовиком Бондарчуком по рассказу фронтовика Шолохова: "Я тебя, сынок, и в Германии искал, и в Польше, а ты в Урюпинске оказался". Это люди, с которыми хочется быть одной семьей. Других не надо. Они задали планку, до которой современность не доросла. Идеал мужского и женского. Идеал человеческого. Они создали наше мировоззрение, записывая в книги и на пленку свои ценностные формулы. Определили наши взгляды еще до рождения. Просто создавая свою высокую культуру, которой потом хватило, чтобы создать культуры в нескольких странах после распада СССР. Они все сконструированы из деталей русской советской, созданной военным поколением.

Если вернуться в 40-е, то они — двадцатилетние, сильные, счастливые, намеренные жить вечно. С тем особым глубоким милосердным и мудрым взглядом, который безошибочно узнается на старых фотографиях. Даже если они без погон и орденов. Люди, которые видели все, которые провели на дне ада четыре года, смотрят как праведники. Они изменили мировую историю, а потом пошли по другим своим важным делам, создавать экономику, кино, науку, космос. И, разумеется, написали нам наши исторические прописи, выйдя из войны с рассказами и романами и сняв нам кино — от "Подвига разведчика" до "Повести о настоящем человеке". А теперь сравните с рефлексией на 90-е, чтобы оценить уровень и масштаб поколения. До сих пор ничего великого нами не написано. Богатыри — не мы. Но мы меряем по ним и добро и зло. Вот уже 75 лет живем в тени великих предков.

Кстати, даже в 90-е Говорухин не позволил поколению остаться в бездействии, жертвой обстоятельств и людей, сняв "Ворошиловского стрелка". Неопасный уже подонкам, уже будто бы превратившийся из фронтовика в "вегетарианского" ветерана Афонин мстит за надругательство над внучкой. По Говорухину — за надругательство на тем будущим, что пестовали Устименко-Соколов-Бессольцев. И, защищая свои идеалы, фронтовик оказывается вне закона. Это одна из самых честных и трагических картин о сломе времен и уходе поколения победителей от дел, часто — вынужденном.

В четверг на круглом столе, посвященном международному проекту "Бессмертная память" Ассамблеи народов Евразии (стоит задача найти и оцифровать документы иностранных архивов, которые доказывают, что нацисты хотели уничтожить советских мирных жителей, что это был план, и наш проект "Нюрнберг. Начало мира" станет площадкой для этих публикаций) прозвучали слова "Победа — наша гражданская религия".

А ведь и правда. Могучая формулировка, которой не стоит стесняться. Слова сейчас важны. У каждой страны своя гражданская религия. Франция стоит на том, что она страна братства, равенства и свободы, Америка — на Декларации независимости и американской мечте, Великобритания — на том, что она — старейшая демократия и всех научит стричь этот 300-летний газон, Израиль — на идее собирания народа и памяти о холокосте. Россия стоит на Победе в Великой Отечественной и итогах Второй мировой. И люди, основавшие это государство — а оно, конечно, было переучреждено 9 мая 1945 года, — фронтовики. Идея Победы ложится и в концепцию дореволюционной великой России как влитая. И все сошлось. Фронтовики — наши отцы-основатели. И логично, что государство, ими основанное, предоставляет и обеспечивает им защиту.

Отцы-основатели должны оказаться на их законном месте. Во главе стола. Но тогда одного законодательного движения мало. Не зря раз за разом прилетает в эту болевую точку, почему так скудно дает государство ветеранам? Невозможно вернуть долг, который мы обязаны отдать фронтовикам. Буквально — нечем. Как родителям никогда не вернешь. Да и некому уже: большинство уже встречает боевых товарищей в раю.

С деньгами после войны вышло так. Все были бедные. Все делали заново страну из ничего. И сделали за пять-семь лет. Начиная с отрицательной точки, с минусовой — с расстрельных рвов и снесенных городов. Нынешние наши коворкинги и смузишные появились только потому, что они когда-то похоронили мертвых, посадили цветы на могилах, вымели мусор, проветрили страну, спроектировали и построили дома, усадили детей за парты. Тяжело и почти бесплатно поработали на нас, у которых иногда нет горше дилеммы, чем выбрать из десяти сортов кофе.

Чтобы этот аргумент о бедности (бедность ветеранов чисто лексически куда более сносна, а бедность фронтовиков вызывает острое чувство несправедливости, не так ли?) прекратили подавать на стол к каждому 9 Мая — действительно, можно бы и раскошелиться. По данным Пенсионного фонда на 1 апреля 2020 года (свежее данных я не нашла) в России 1,2 миллиона инвалидов и ветеранов Великой Отечественной войны, а также приравненных к ним лиц. В цифрах это означает: инвалидов и участников Великой Отечественной войны — 55 557 человек, блокадников — 88 733 человека, бывших несовершеннолетних узников фашизма — 93 543 человек, вдов инвалидов и участников войны — 305 579 человека, тружеников тыла — 665 982 человек, бывших совершеннолетних узников фашизма — 101 человек. Цифры уменьшаются с каждым годом. Пока они есть, пока есть эта статистика живых, мы ощущаем связь времен. Мы заговариваем цифры — не меняйтесь. Послушайте, уважаемые депутаты, этих людей слишком мало, чтобы не решить наконец вопрос о деньгах.

Но, если вы заметили, фронтовики — не про деньги. Они не просят, даже если нужно. Это мы — про деньги. Мы — практичные ребята, умеем в ипотеки, бонусы, грейды, офферы. Нам понятно про деньги и статусы. Статус ветерана — почетный, признанный, важный. Но важнее ветерана сейчас кто угодно, у кого есть власть, медийность, капитал. И молодые дураки, грузящие на сайт "Бессмертного полка" фото нацистов, об этом знают. Невозможно игнорировать реальность — она изменилась со времен "Июльского дождя" и "Судьбы человека". Чтобы поместить ветеранов на достойное место в социальной иерархии, придется взглянуть на бухгалтерские счета. Если высшая ценность — право на жизнь, которое фронтовики защитили, если фронтовики платили своими жизнями за будущие наши, щедро, то давайте оплатим этот долг оставшимся. Человеческая жизнь стоит того, чтобы охранять ее всеми силами и средствами. Я мечтаю, чтобы самолеты с лучшими врачами и самой современной аппаратурой летели к фронтовикам по первому требованию. Чтобы боролись и спасали каждого, как спасали политического блогера Алексея Навального и талантливого писателя Дмитрия Быкова. Правильно сделали, что спасли — это и есть ценности фронтового поколения. Ни единого возражения. Но в переводе с языка идеалов на язык нашего молодого практичного капитализма уважаемый человек — это человек с самолетом. Как тот блогер, который разбогател настолько, что слетал в Сочи один, в пустом лайнере, для забавы. На штрафные деньги в пять миллионов можно отправить медицинский самолет даже несколько раз.

И все же фронтовики точно не про деньги. Это не их поле битвы (но это не повод наживаться на непрактичности человека, как справедливо говорил Воланд). Их достоинство не измеряется суммами на счету. Что нужно было моему деду и его друзьям для счастья? Деньги? Нет. Они были, даже неплохие, но, если бы и огромные, они не решили бы проблему их самоощущения в текущей реальности. Единственное, что было для них важно, — что все не зря. Как паясничал в фильме "Курьер" главный герой Иван: "Кому мы передадим построенное нами здание?" (Кстати, именно тогда ветеранство стало обесцениваться. Опять режиссеры все поняли про время.) Но им правда важно, чтобы созданное ими не пропало. Чтобы стали профессионалами выученные ими студенты. Чтобы общество ценило — как по писанному, по-книжному — тех, кто учит, лечит, строит, защищает. Чтобы все было по-честному. Не знаю, какие у кого деды, а наш такой был. Иногда думаешь: хорошо, что он не дожил до времен, когда его память надо защищать с законом в руках.

Лучшей защитой их доброго имени будет возвращение их ценностей, которые они десятилетиями формулировали в жизни, книгах и кино. Борис, который уходит на фронт, несмотря на бронь, и погибает, а не Марк, который оплачивает свою жизнь подлостью. Собственно, в этой простой формуле есть все (если что, зумер, формула увенчана каннской пальмовой ветвью). Нравственный закон, который внутри нас.

Есть одна идея, услышанная мною в знаменитом красногорском архиве кинофотодокументов, где хранятся свидетельства нацистских преступлений, зафиксированные фронтовыми операторами. Что, если наказывать культурой и искусством? Я бы выдвинула такую инициативу. Приговаривать тех, кто по глупости, неосторожности или злому умыслу оскорбляет честь фронтовиков, — к просмотру этой хроники каждый божий день. Где мертвые дети, женщины, старики. Где крупные планы, прямо на только что вскрытый расстрельный ров. Или на узников концлагеря, которые лежат, не двигаясь, на нарах — и живые — только глаза. Смотреть с утра до ночи эту хронику, от которой наши бывалые редакторы вылетают из строя. Просят пощады. А потом помиловать, условно-досрочно — на условиях просмотра всего великого гуманистического кинематографического наследия, созданного фронтовым поколением. И чтобы отчитывались в полиции за просмотренное кино. Ежедневно. Уверена, что ни пять лет, ни пять миллионов не исправят злодеев. А доктор Устименко и оперативник Шарапов — да.