Главным раздражителем в стране оставалась война. Она и стала причиной первого тяжкого кризиса новой власти уже в апреле. Упрощенная схема — Временное правительство за войну, а народ против – на деле не работает, поскольку единства по этому вопросу не было нигде: ни в правительстве, ни в Петросовете, ни у низов. К тому же эта схема игнорирует динамику быстро менявшихся в ту пору настроений.
Сразу же после Февраля, несмотря на обилие лозунгов "Долой войну!", многие из фронтовиков все еще считали сепаратный мир с немцами неприемлемым. За Дарданеллы солдат воевать не хотел с самого начала войны, а уж после Февраля тем более, однако и просто плюнуть на все, в том числе на смерть своих окопных товарищей, пока не мог. Русский фронтовик апреля 1917 года был готов еще какое-то время посидеть в окопе, но при условии, что новая власть будет честно и энергично работать, добиваясь справедливого мира.
И правительство первый шаг в этом направлении сделало, отказавшись в своем мартовском манифесте "К народам мира" от империалистических целей войны.
Позже эту декларацию ужали до понятного всем лозунга "За мир без аннексий и контрибуций!" Договориться о примирении все же проще, если ты не требуешь от противника ни его земли, ни его кошелька. В то же время в заявлении нет и намека на капитуляцию. Декларацию приветствовал и Петросовет. А его глава Николай Чхеидзе уточнил, что предложение о мире русская революция делает с винтовкой в руке. И не Вильгельму, а немецкому народу. Однако у Лондона и Парижа были другие планы – продолжение войны.
К тому же на их стороне играл министр иностранных дел Павел Милюков, кстати, оставивший на своих постах даже послов во всех крупнейших странах. "Нет царской дипломатии и дипломатии Временного правительства, а есть одна дипломатия — союзническая", — утверждал министр. Либералы его поддерживали. Как говорил известный в ту пору кадет Лев Кроль, "если широкая народная масса не понимает необходимости в ее собственных интересах довести войну до конца, то это надо сделать, не считаясь с ее волей".
Детонатором возмущенных массовых антиправительственных демонстраций 20 и 21 апреля стала нота, направленная Милюковым союзникам, где он их "успокоил" по поводу правительственного манифеста и в очередной раз заверил, что русский солдат продолжит войну до победного конца. Несмотря на массовые протесты, Милюков постарался удержаться в кресле, для чего кадеты организовали демонстрацию в его поддержку. Народ по призыву кадетов пришел, однако по сравнению с тем людским океаном, что требовал голову министра иностранных дел (а заодно и голову военного министра Гучкова), это был лишь малый ручеек. В результате Временному правительству и Петросовету пришлось договариваться о создании коалиционного кабинета министров.
Впрочем, Гучков, в отличие от Милюкова, ушел по своей воле: "Ввиду тех условий, в которые поставлена власть военного министра, которые я не в силах изменить и которые грозят роковыми последствиями, я по совести не могу далее нести обязанности министра и разделять ответственность за тот тяжкий грех, который творится в отношении родины…"
Премьером остался князь Львов, эсер Керенский заменил Гучкова, то есть вместо одного портфеля министра юстиции получил два портфеля – военный и морской, а в целом в новом правительстве у социалистов оказалось уже не одно, а шесть мест. Беспокойное место министра иностранных дел занял банкир и сахарозаводчик Михаил Терещенко, чья политическая линия вполне устраивала всех остальных членов кабинета, включая и министров-социалистов.
Объясняя свою позицию по вопросу войны и мира Петросовету, Терещенко говорил: "Я не социалист и к программе внешней политики подхожу со своей, национальной, точки зрения. С Милюковым я разошелся потому, что он, не считаясь ни с состоянием страны, ни с настроением армии, хотел вести внешнюю политику, вызывавшую конфликт правительства с теми силами, без которых нельзя управлять страной. В нашей борьбе за общий демократический мир для меня ценно то, что вы (социалисты) говорите солдатам: вот наша программа, мы сделаем все, чтобы она была принята всеми воюющими странами, но пока этого нет и внешний враг грозит нашей стране, мы должны защищать ее всеми силами… Формула мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов вполне может обеспечить национальные интересы России… Интернациональный статут, обеспечивающий пользование проливами всем прибрежным странам, откроет ей выход в Средиземное море. А принцип свободного самоопределения народов будет благоприятствовать России… балканские народы, имея свободу выбора, будут гораздо больше стремиться к сближению с Россией, чем с Германией".
После ухода Милюкова даже Ленин уже не обвинял правительство в желании вести войну до победного конца, он лишь категорически настаивал, что предложение "мир без аннексий и контрибуций" из уст банкира и сахарозаводчика Терещенко народы других стран не воспримут. Установим в России власть пролетариата, утверждал он, тогда другое дело.
Апрельская коалиция, как заметил один из современников, была "данью особым временным обстоятельствам". Следовательно, и она была обречена на скорую смерть. Однако на тот момент правительство и Петросовет нашли адекватное решение для выхода из кризиса. А дальше… между Февралем и Октябрем все менялось стремительно.
К вопросу о двоевластии того периода можно подходить по-разному. С одной стороны, наличие двух центров власти, безусловно, плодило хаос. Но с другой, в период гражданской нестабильности оно же позволяло России иметь не одну, а две точки опоры. Пока в Советах доминировали умеренные, оба центра власти в одинаковой степени чувствовали себя временными органами и решали ряд общих задач. К тому же Советы, внимательно следя за действиями правительства, когда считали это необходимым, вмешивались и корректировали ситуацию. Обычно либо настаивали на своем (правда, не без шантажа, угрожая, что выведут на улицы массы), либо приходили к компромиссу с министрами. Определенная польза была и в этом: левый Петросовет чувствовал улицу все же лучше, чем правые министры. Наконец, не стоит забывать, что изначально Советы являлись своеобразной формой народовластия. Через них народ участвовал в решении самых острых вопросов. Не надо путать те, пусть и левые, но все же многопартийные Советы со стерилизованными властью Советами более позднего периода.
Роль большевиков в апрельском кризисе еще мала. Не обладая контрольным пакетом голосов в Советах, Ленин и не стремился свалить правительство, чтобы передать власть другим социалистам.
Резолюция ЦК большевиков от 22 апреля гласила: "Только тогда мы будем за переход власти в руки пролетариев и полупролетариев, когда Советы рабочих и солдатских депутатов станут на сторону нашей политики и захотят взять эту власть в свои руки".
Вместе с тем апрель показал, с какой легкостью можно вывести на улицу массы. Первым в город вышел Финляндский полк, который поднял некто Линде, простой солдат. Если на такое оказался способен беспартийный одиночка, то понятно, что могла сделать сплоченная железной дисциплиной партия. Нужно было только в нужный момент сказать нужные слова.
Ну а для этого у большевиков имелся Ленин. Он уже вернулся в Россию и привез в портфеле свои "Апрельские тезисы".
