Европе отомстят за детство Зидана новой опиумной войной

Социологи Франции, поскольку ситуация в стране ухудшается чуть не ежедневно, позволили себе немного фронды: пусть не напрямую, но со ссылкой на Государственный институт статистических исследований были обнародованы данные, которые касаются этнического состава жителей крупных городов и ближайших предместий.

Так вот, в ряде населенных пунктов и городов, а также округов Парижа (18-й, к примеру) численность детей и подростков неевропейского происхождения превосходит количество коренного населения того же возраста практически трехкратно: 75 процентов (в среднем) против 25.

Это означает демографический сдвиг, который страна не знала за всю свою послевоенную историю.

И — сюрприз-сюрприз! — именно в этих местах самые низкие доходы и самая высокая доля тех, кто так или иначе вовлечен в оборот наркотиков.

Стрельба на улицах Марселя на прошлой неделе отозвалась эхом терактов в Кабуле. Вряд ли, правда, погибшие жители "северных кварталов" (так во Франции принято называть этнические гетто, расположенные на окраине второго по величине города в стране) были в курсе нынешнего поворота в геополитике, имеющего отчетливый привкус не только крови, но и опиоидов.

Если во Франции жестокие убийства (жертвами нового передела рынка наркотиков частенько становятся подростки 14 лет) учащаются, то это означает, что грядут новые поставки "товара", которые легко минуют и портовый контроль, и таможню, прямиком попадая в руки преступных кланов.

И именно из Марселя смертоносный героин расползается по всей Европе.

История торговли запрещенными веществами в этом городе имеет едва ли не вековые традиции. Еще в тридцатые годы все, что связано с данным типом преступности, подмяли под себя корсиканские "семьи", им не помешала даже оккупация во время Второй мировой войны.

Более того, именно на исходе 1940-х была установлена знаменитая The French Connection ("французская связь" или "французский связной") — эта цепочка доставляла товар, спрятанный в грузовых контейнерах, в порт Нью-Йорка.

Торговля шла очень бойко, поскольку Франция получала по "плану Маршалла" существенное количество карго, большая часть которого отгружалась в Марселе, обратно же в Америку в контейнерах, используя тайники, включая в том числе и кузова автомобилей, отправляли героин.

Бизнес процветал при молчаливом согласии марсельских градоначальников, которые в лучшем случае закрывали глаза на происходящее, а в худшем (в той или иной степени) — были либо ставленниками мафии, либо находились у нее на содержании.

Разрушить выгодное дельце сумели в ФБР (голливудский классик Уильям Фридкин снял об этом фильм "Французский связной"), но во Франции каналы сбыта остались практически нетронутыми, и утром мусорщики собирали пустые гильзы — этот последний довод в споре конкурентов.

Полиция работала по-французски — так, чтобы не потревожить сильных мира сего, в частности мэра Марселя Гастона Деферра, у которого с организованной преступностью были свои теплые и высокие отношения.

Единственный, кто решил идти против течения, был судебный следователь Пьер Мишель. Мафия с ним расправилась, расстреляв в упор в 1981 году.

Мишелю не исполнилось и сорока лет, когда он погиб, правоохранители сумели отправить под суд лишь исполнителей преступления (они оба уже десять лет как на свободе, отбыв не слишком большой срок), заказчиков искать никто и не думал.

Но эти события, пусть трагические и страшные, все равно оставались ЧП регионального масштаба, которых в тогда постепенно объединявшейся Европе хоть и было достаточно много, но они не носили столь системного характера.

Ад — и ад без кавычек — начался в момент старта массовой миграции жителей Магриба и субэкваториальных африканских стран (ранее — французских колоний и доминионов) именно в Марсель.

Обусловлена была эта волна миграции традиционным нежеланием местных заниматься грязной работой (убирать мусор, трудиться на стройках, чистить контейнеры в порту), и эти люди приезжали семьями.

Для них на северных окраинах, где от непрекращающейся летней жары пейзаж давно стал лунным, а земля не стоила ничего, были построены многоэтажные дома, квартиры пониженной комфортности — тесные, с минимумом удобств. Там их и размещали.

Селили вместе родственников, выходцев из одной деревни и из одной страны. Никакого социального или этнического смешения не допускалось.

Этнические французы, привыкшие, особенно на юге, жить в собственных домах, желательно с бассейнами, там не могли оказаться даже проездом. Схема дорог создана так, чтобы Юг (благополучные и богатые кварталы) и Север не встретились никогда.

Платили за работу нищенски, семьям и детям подбрасывали подачки, а вот чтобы строить бассейны, библиотеки, стадионы, создавая одинаковую с южной частью города инфраструктуру, — такого не было.

Вот что рассказывал один из тех, кто в таком квартале вырос.

«

"У нас не было стадиона, мы играли в футбол на бетонке под окнами дома. У нас не было денег, чтобы купить настоящий мяч. Я играл в старых парусиновых тапочках, пока отец, который экономил больше полугода, смог мне на день рождения подарить бутсы за 500 франков (сегодня около 90 евро). Когда меня взяли в футбольную школу, родителям стало легче прокормить моих братьев и сестру".

Это слова Зиннедина Зидана, выросшего в квартале Кастеллан, куда сегодня полиция избегает совать нос.

"Глобализм, несущий счастье и процветание", приготовил землякам футбольного чемпиона несколько иную судьбу: в том возрасте, в котором тот гонял мяч, они сегодня работают "смотрящими". На севере Марселя девяти-десятилетние дети, предупреждая дилеров о приближении чужих — любых, не обязательно правоохранителей, — получают сто евро в день. В месяц выходит три тысячи евро. Это зарплата инженера или медсестры в частной клинике. Но на инженера и медсестру нужно учиться, а тут деньги — просто так. Следующий этап — мелкая розница, этим занимаются те, кому исполнилось 14 лет. Что приносит от шести до десяти тысяч евро в месяц.

Средний опт — это тридцать тысяч евро ежемесячного дохода. Ну а крупные торговцы — те, кого никто не знает и до кого руки государства не дотягиваются никогда, — зарабатывают своими преступными деяниями десятки миллионов евро в год.

Та же пирамидальная схема — с чуть меньшим размахом — существует во всей континентальной Европе. Судебные следователи, полицейские и жандармы просят ужесточить наказание, сделав так, чтобы каралось не только распространение, но и потребление запрещенных веществ, но неизбежно получают отказ. Депутаты отвечают, что такой закон будет нарушением прав человека. Но они лукавят, как обычно: основной массив наркоманов — тех, кто героин покупает, — отнюдь не маргиналы, а белые воротнички и богема.

Поставки героина с начала 90-х хоть и текли потоком в Европу (главным образом из Афганистана через Пакистан, далее в Марсель), увеличились кратно в момент, когда в Афганистан пришли натовские военные во главе с США.

Это могло быть простым совпадением, если бы не глухое безмолвие и полная беспомощность тех, кто теоретически должен был с наркотиками в Европе бороться. Их действия, достигая определенной границы, как юридической, так и медийной, наталкивались на незримое препятствие. Словно идти дальше, устанавливая не только тех, кто плантации опиумного мака высаживал, кто коробочки собирал и пускал в первичную переработку, но и тех, кто создавал нелегальные химлаборатории, кто переправлял многие тонны этого яда, кто за этими операциями наблюдал и, главное, потом получал выручку (а это десятки миллиардов евро, только на Францию приходится не менее трех миллиардов евро прибыли от торговли ядом), им не было позволено.

"Тут у него серьезно, Шарапов, тут у него любовь с интересом, тут у него лежбище должно быть!"

Но сегодня в Европе нет ни сыщика Жеглова, ни сыщика Шарапова, тут никто не будет искать главарей, поскольку никому не хочется окончить свои дни как судебный следователь Пьер Мишель.

Поэтому дети в Марселе продолжат погибать под пулями. Героин в роскошные кварталы Парижа, Марселя, Тулузы, Ниццы и Бордо поставлять продолжат — в конце концов, опиумные войны Европа вела не так уж и давно, в середине IX века.

А крах военного вторжения и присутствия в Афганистане может стать поводом, чтобы поражение обратить в профит.

В Европе это умеют делать едва ли не лучше всех в мире.