Светлана Радионова: 98% планов ликвидации нефтеразливов мы "завернули"

Росприроднадзор на ПМЭФ озвучил сумму более 300 миллионов рублей в качестве ущерба экологии для компании "Лукойл" от разлива нефтепродуктов на реке Колва. Почему этот ущерб намного меньше, чем ущерб "Норникеля", как часто компании судятся из-за суммы штрафов и ущербов, есть ли у компаний планы по ликвидации аварий, а также о том, почему Росприроднадзору нужны болотоходы, а снимки из космоса не помогут в суде, рассказала корреспонденту РИА Новости Наталье Парамоновой глава Росприроднадзора Светлана Радионова на ПМЭФ.

— Компания "Транснефть" оспаривает штраф в 730 тысяч рублей в суде. В общем, небольшой штраф, вас это не удивляет, почему оспаривают?

— Копейка бизнес бережет. С прибылью, естественно, расставаться не хочется. Речь не об одном штрафе, их много. Было несколько предписаний и одно из предприятий "Транснефти" решило в суде отстоять свои права. Как я к этому отношусь? Любой предприниматель, любое предприятие имеет возможность на защиту своих прав в суде. Отлично. Мы судимся.

— Насколько Росприроднадзор всегда готов отстаивать свой штраф в суде?

— Мы бьемся за каждый рубль. Мы судимся каждый день в десятках судов, для нас это норма. Если вам кажется, что все сразу бегут исполнять предписание или оплачивать штраф либо ущерб, то это не совсем так. Есть громкие суды, за которыми наблюдает большое количество людей, а есть наши будни. Мы отстаиваем свои требования. Какой смысл выписывать штраф, если ты не готов его отстаивать. Конечно, да!

— Скажите, почему ущерб экологии от аварии на нефтепроводе "Лукойла" такой небольшой по сравнению с ущербом "Норникеля"?

— "Норникель" – это не пиар-кампания. Это яркий, понятный сигнал бизнесу, что наказание неотвратимо. Промышленные гиганты и мелкий бизнес одинаково должны соблюдать требования экологического законодательства. Вы говорите – 21 тысяча тонн нефти ("Норникель" – ред.) или 70 или 100 тонн нефти (как у "Лукойла"). 13,6 тонны нефти мы сейчас видим в реке Колва, и 19 тысяч было в реках Долдыкан и Амбарная. Есть разница в цифрах и в нулях. На 13 тонн 300-317 миллионов общего ущерба. Много это или мало? Для меня идеальная цифра – "ноль". Методика понятна, я думаю, что на тонну нефти у "Лукойла" даже будет подороже, чем у Норильска.

— Вы довольно часто говорите, что у вас возникают проблемы, чтобы попасть на место аварии. Насколько Росприроднадзор обеспечен своим парком автотранспорта?

— Экология – это не модный тренд. Экология это навсегда. Привыкайте. Да, у нас есть такие проблемы. У нас нет болотоходов, мы не можем нанять дорогостоящую технику или вертолеты. Эта проблема становится яркой, поскольку мы увеличиваем свое присутствие. Как президент сказал, надо усиливать роль Росприроднадзора и роль контролирующих органов. Мы должны иметь такую возможность. Мы об этом говорим с правительством сейчас, мы надеемся, что нас услышат. Это немалые деньги. Аренда вертолета, чтобы посмотреть промышленников в Алтайском крае, это практически 1,5 миллиона рублей. Это немало, но это необходимо.

— Вы также на ПМЭФ заключили соглашение с Роскосмосом. Они помогут вам сэкономить деньги?

— Мы используем любые альтернативные способы получения информацию. Но поймите, в суде мы не сможем апеллировать к космоснимкам. Если у меня будет космический снимок пятна из космоса, то его невозможно будет привязать к конкретному объекту и доказать в суде причину возникновения пятна. Нужны пробы, чтобы понять, какая концентрация, и какое распространения пленки. Два микрона или 20 сантиметров, как это было в Норильске. Из космоса вы увидите пятно и возможность дальше действовать, но вы не увидите доказательную базу для суда. А предприятия, увидев загрязнение, они не спешат в кассу, оплачивать ущерб или штраф.

— Уточните, а что с планами ликвидации разливов нефти? Их вам начали представлять?

— Бумага стерпит, а Росприроднадзор нет. Бизнес массово сейчас понес нам эти планы. Мы их рассматриваем, согласовываем, если они соответствуют требованиям законодательства. Планы нам понесли, но мы практически никому их не утвердили, поскольку они не соответствовали тем нормативным требованиям, которые должны быть. Мы вернули порядка 300 планов. Сейчас компании заходят заново, пересматривают их. Это не просто бумага, которая у компании должна быть, когда на предприятие приходит инспектор. Это жизненный план компании, который должен быть реальным и выполнимым, по нему предприятие будет жить в случае нефтеразлива. Мы "завернули" 98% планов.

— Недавно был принят закон об открытости экологической информации, плюс ваша настойчивость в требовании данных на протяжении последних лет. Насколько охотнее вам начали открывать информацию?

— Для начала я хотела бы сказать о нашей службе. У нас нет проблем с открытостью информации. Мы, наверное, одно из самых открытых ведомств сейчас: для коллег, для журналистов и для компаний. Есть ли у нас проблема с компаниями? Я бы не сказала, что компании пытаются намеренно эти проблемы создать. Наверное, на местах бывает такое – испуг и желание, в первую очередь, от своего собственного руководства скрыть масштабы содеянного. Конечно, если у компаний есть такая лазейка: допустим пять тонн – это не авария Ростехнадзора, поэтому все заявляют, что у них 4-4,5-3 тонны. Мы в таких случаях жестко реагируем. У нас нет штрафов за сокрытие, но реагируем мы жестко.

Мы постоянно говорим про нефтеразливы, но не говорим про другие отрасли. Нефть мы видим визуально, нам понятно. Если другое вещество попало в водный объект или, допустим, в атмосферу. Мы его просто не видим и не можем так быстро среагировать. Поскольку нет датчиков учета, нет датчиков сбора у каждой трубы, мы этого просто не видим.

— Если говорить про воздух, то вы на ПМЭФ заключили несколько меморандумов с городами, которые дополнительно могут войти в федеральный проект "Чистый воздух". Что это значит для городов?

— Люди хотят дышать полной грудью. И мы обязаны все для этого сделать. У нас есть федеральный проект "Чистый воздух", там 12 городов и все достаточно в новеллах: новое законодательство, новые правила, новая регуляторика. Сейчас многие субъекты и города также хотят зайти в этот федеральный проект, чтобы получить поддержку и понять, как им надо трансформироваться, чтобы улучшить атмосферный воздух. Мы говорим всем, что если вы хотите зайти в этот проект, вы должны сделать сводные расчеты, вы должны подготовиться, определить квотированные объекты. Чтобы не было двухгодичного разбега, как получилось с чистым воздухом. Для этого заключают меморандумы. Если вы готовы и покажете нам предварительные расчеты, мы готовы обсуждать вхождение в федеральный проект.

— Светлана Геннадьевна, вы объявили детский конкурс "Экология – дело каждого". Он уже идет какое-то время, какие работы приходят, что по ним видно, какие проблемы волнуют детей?

— Мы говорим везде, что природа с нами говорит голосами детей. Ребенок очень прост. У него грязное или чистое, у него нет экономических интересов, и он не думает о прибыли. О чем говорят дети? О погибших животных, о дельфинах, которые захлебнулись нефтью, о китах, набитых пластиком, о дымящих заводах, о грязных реках. Видно то, что молодежь, не готова жить так дальше – это видно.