Светлана Радионова: Росприроднадзор должен выставлять ущерб, а не штраф

Экологическая катастрофа в Норильске, масштабное загрязнение Химкинского водохранилища и целый ряд громких скандалов, связанных с нарушениями природоохранного законодательства, сделал деятельность Росприроднадзора центром общественного внимания. О том, какие регионы и отрасли будут проверять инспекторы в этом году, возможно ли повторение норильской катастрофы и как решить проблему с воровством полезных ископаемых и загрязнением портов, рассказала корреспонденту РИА Новости Наталье Парамоновой глава Росприроднадзора Светлана Радионова.

— Какова приоритетная задача, которую Росприроднадзор решает в текущий момент?

— Мы принимаем большое количество административных регламентов. В силу разных причин этого не происходило в течение долгого времени. Что такое административный регламент для обычного человека или компании? Это значит, что у нас будет единая и прозрачная процедура проверки, получения документов и расчета ущерба от Чукотки до Калининграда. Логика действий Росприроднадзора должна быть единой для всей страны. Я хочу, чтобы объект первой категории опасности везде был объектом первой категории опасности. Угольные шахты в Хакасии и Якутии должны быть одинаково категорированы. Расчет вреда также должен быть везде одинаковым. Система должна быть четко выстроена и абсолютно прозрачна.

— После ЧП в Норильске каждый день стали появляться сообщения о новых разливах или выбросах. Выглядит, как системная проблема, как ее можно решить, на ваш взгляд?

— Президент поставил перед нашей службой целый комплекс абсолютно конкретных, серьезных задач, среди которых и оформление предложений по изменению действующего законодательства. Росприроднадзор не имеет законотворческих полномочий, но наше видение ситуации, наши наработки могут лечь в основу новых природоохранных законопроектов, я очень на это надеюсь.

В целом комплекс наших предложений не о прямом и бездумном увеличении штрафов, это совсем другая история – мы хотим устранить темные пятна в действующих законах, благодаря которым у нарушителей есть определенные лазейки. То есть они могут как бы выполнять требования законодательства и Росприроднадзор не может никого наказать, но в то же время для всех очевидно, что идет загрязнение окружающей среды.

Один из центральных вопросов — нам жизненно необходима методика расчета вреда при загрязнении воздуха. Что я сейчас могу? Зайдя на предприятие, сделав замеры и получив превышение, я не могу выставить нарушителям расчет ущерба, только штраф за административное правонарушение, который в масштабах предприятия составляет ничтожную сумму. И все потому, что нет утвержденной методики расчета — она есть лишь по воде, но не по воздуху и почве.

Я также хочу ввести постоянный замер выбросов на предприятиях. Дело в том, что мерить, условно говоря, под забором в рейдовых проверках совершенно бесперспективное занятие. Такое же бесперспективное, как приходить на предприятия, уведомляя о проверках заранее. Там не дураки работают и они могут подготовиться к проверкам. Если они сознательно нарушают, то они сделают все, чтобы мы ничего не нашли. В итоге мы получаем пустую проверку, раздражение граждан, профанацию деятельности нашего ведомства.

— Как вы технически хотите устроить этот мониторинг, откуда взять на него деньги?

— У многих предприятий уже есть подобные системы контроля. Я лишь прошу дать мне доступ к их данным. Например, всем предприятиям в Красноярске я уже отправила запрос с просьбой дать доступ к системе мониторинга. Ни одно предприятие мне не ответило. Мы готовы к продуктивному диалогу, но пока промышленники не слишком активно хотят в нем участвовать.

К 2024 году все 300 предприятий, включенные в проект "Чистый воздух", будут оборудованы системами мониторинга, но дышим-то мы сегодня, прямо сейчас. Мне лично сложно ждать до 2024 года.

— Бизнес вас игнорирует или атакует?

— Бизнес настроен настороженно, и их можно понять. Штрафы не изменят ситуацию, нужен постоянный мониторинг и расчет ущерба, единый подход и прозрачность смогут помочь поменять само отношение к ситуации.

— Как долго придется менять отношение?

— Я думаю 3-3,5 года. Исходя из моего прежнего опыта, примерно столько времени нужно, чтобы произошли кадровые перемены. Когда я работала в Ростехнадзоре, ситуация была похожей. При настойчивости контролеров предприятия меняются. Самое сложное — преодолевать установку "мы всегда так делали". Побороть это в людях, которые работают долгое время, очень сложно. Из моего опыта — компании меняли топов, меняли целые поколения управленцев и ситуация менялась, соответственно.

— Были заявлены проверки 428 предприятий в Арктической зоне. Вчера вы опубликовали список проверки 27 предприятий и 139 объектов. Будут ли проверены остальные?

— Это первый список тех, кого мы будем в этом году проверять. Кроме того, я отправила запрос всем губернаторам арктических территорий, чтобы они провели свой мониторинг объектов регионального надзора и пояснили, как они видят ситуацию. У меня нет списка критериев в этом письме, но я думаю, что каждый губернатор в силах рассказать, как обстоят дела на его территории и насколько проблемны расположенные там предприятия регионального надзора.

Если в ответах будут указаны технические проблемы на предприятиях, то мы будем более внимательно смотреть. Президент поручил проанализировать ситуацию и при необходимости принять соответствующие меры – и они будут приняты.

Что мы обычно проверяем, если не случилось какой-то экстраординарной ситуации? Мы проверяем наличие документов и соблюдение требований к сбросам и выбросам. В данном случае проверки будут чуть расширены.

— Насколько я поняла из нашего разговора, рычагов призвать предприятия к ответственности у Росприроднадзора немного. Расширенные проверки насколько эффективны могут быть? Если бы вы пришли с такой расширенной проверкой на предприятия в Березниках, где было зафиксировано загрязнение Камы хлоридами кальция, вы бы обнаружили нарушение?

— Если бы была плановая проверка, то нет. Там же умные люди работают, они могут скорректировать работу приборов, и мы ничего не найдем. В Норильске было сделано более 700 проб, а вы знаете, сколько проб надо делать при стандартной проверке? Три. Поэтому я настаиваю на мониторинге, а не на проверках.

— Тогда что же дает возможность расширенной проверки?

— Я вижу возможность в анализе документов, посмотреть, какие проблемы возникали в текущей деятельности, какие были ЧП или неполадки. Заняться несвойственной нам работой по прогнозу возможного загрязнения. Сейчас мы готовим методику проверок, которой в Росприроднадзоре никогда еще не было.

— Еще раз об ущербе от ЧП в Норильске. Росприроднадзор назвал цифру в 148 миллиардов. Сразу же был принят закон о том, что эти деньги пойдут в федеральный бюджет. Хотелось бы понимать, какие суммы ущербов были в предыдущие годы, чтобы экстраполировать, сколько может поступить в бюджет после вступления закона в силу?

— У меня нет полной статистики. Как уже говорила, мы сейчас решаем проблему с данными. Могу сказать, что за 16 лет работы службы не выставлялся ущерб даже в один миллиард. Первый самый большой ущерб — чуть больше 600 миллионов — это ущерб АГК (Арктическая горная компания). Всего у меня на рассмотрении (В судах. — Прим. ред.) ущербов нарастающим итогом порядка 17 миллиардов, и в этом году еще идут ущербы на 10 миллиардов.

В 2019 году суммарный ущерб, предъявленный виновным лицам, при разливе именно нефтепродуктов в водные объекты составил 1, 045 миллиарда рублей. Основная доля таких нарушений приходится на территории Северо-Западного и Южного федеральных округов.

Наибольшие по территориальным органам Росприроднадзора суммы вреда в 2019 году рассчитаны и предъявлены к возмещению Енисейским межрегиональным управлением, которое контролирует Красноярский край, Тыву и Хакасию: в 2019 году виновным лицам предъявлено к взысканию 1,041 миллиарда рублей.

— В разы меньше, чем насчитали за Норильск и Химкинское водохранилище. Теперь считать будут по-другому?

— Сейчас территориальные управления Росприроднадзора сдают экзамены на знание методик расчета ущерба. Раньше такая работа не проводилась, поэтому зачастую ущерб считали по-разному. Теперь я хочу, чтобы это было одинаково. Чтобы тонна разлитой нефти была одинаково рассчитана.

У нас есть еще проблема: мы не знаем точных объемов. Мы попадаем на место, когда уже пленка на поверхности воды или на земле. Кто знает, сколько ушло в землю. Для этого мне тоже нужен доступ к оперативной информации. В этом смысле в Норильске нам повезло, там объем был зафиксирован сразу и мы все для этого сделали.

— Если снова к Норильску, то огромный разлив стал заметным и поднялась шумиха, но Норильск постоянно в ТОПе самых грязных городов России. Там множество разливов и выбросов диоксида серы, территорию вокруг города называют зоной экологического бедствия многие годы. Насколько вы согласны с тем, что проблема с разливом – это малая часть проблем Норильска?

— Мы уже пришли в Норильск и не уйдем, пока не будет улучшений. Там масса проблем. Оттуда нельзя уходить, им надо заниматься не один день. Физическое состояние многих объектов на грани истощения, они просто изношены. У меня большое количество документов по этому поводу есть.

— Компания заявляла, что провела модернизацию технологического оборудования Надеждинского комбината.

— Ну и что, там может быть современное оборудование, с этим сложно спорить, но, допустим, вы отремонтировали кухню в доме, а в детской у вас потолок обвалился, и тут сложно утверждать, что у вас все в порядке с жилищем. Если компания "Норильский никель" хочет работать в России, то она должна тратить деньги на реконструкцию и приведение в порядок своих промышленных площадок.

— Какова ситуация с "Серным проектом" "Норильского никеля", который должен существенно улучшить обстановку с выбросами диоксида серы в регионе?

— В 2019 году было заключено четырехстороннее соглашение с "Норильским никелем", правительством Красноярского края, Росприроднадзором и Минприроды России о взаимодействии в рамках федерального проекта "Чистый воздух". В соответствии с ним компания взяла на себя обязательства по выполнению мероприятий, направленных на охрану атмосферного воздуха, на общую сумму внебюджетного финансирования в размере 123 миллиардов рублей (123 189 067 тысяч рублей).

На реализацию проекта уже потрачено почти четыре миллиарда рублей (3 962 583,9 тысячи рублей). Плановое снижение выбросов составляет почти 1,3 миллиона тонн (1 296,98 тысячи тонн) к концу 2022 года или 75% от совокупного объема выбросов в Норильске.

"Серный проект" — самый большой и значимый экологический проект "Норильского никеля", который должен обеспечить снижение практически до нуля выбросов диоксида серы в Норильске. Инвестиции в "Серный проект" до 2025 года оцениваются в 3,5 миллиарда долларов, и компания заявила, что намерена его реализовать вне зависимости от каких-либо внешних обстоятельств.

В то же время глава Минприроды Дмитрий Кобылкин заявил о недопустимости учета затрат на реализацию "Серного проекта" в сумме штрафа за разлив нефтепродуктов на объектах дочернего предприятия "Норникеля" в конце мая в Норильске. Росприроднадзор ранее рассчитал вред, причиненный водным объектам и почвам вследствие загрязнения, в сумме около 148 миллиардов рублей (около 2,1 миллиарда долларов).

Расходы на ликвидацию последствий аварии не могут учитываться в оценке ущерба окружающей среде. В соответствии с законодательством об охране окружающей среды юридические и физические лица, причинившие вред окружающей среде, обязаны возместить ущерб в полном объеме.

Со своей стороны Росприроднадзор приложит максимальные усилия для развития проекта, ведь реализация "Серного проекта" позволит "Норникелю" к 2023 году улавливать 1,5-1,7 миллиона тонн диоксида серы в год и снизить выбросы диоксида серы на границе с Норвегией на 50% по сравнению с уровнем 2015 года.

— Что вы будете делать с проектом "Чистый воздух", который остался почти без денег из-за пандемии?

— Исходя из указа, который сейчас есть, сам нацпроект ждет некая трансформация. У нас отозвали 15,5 миллиарда рублей. Однако предприятия будут продолжать модернизацию и работы по очистке выбросов. Я не считаю, что нас затормозит этот отзыв денег. Самое важное для нас — это единая нормативная база.

Если говорить о мероприятиях, отложенных в данный момент в связи с сокращением финансирования, то это вещи, планируемые к реализации за счет средств федерального бюджета: обновление подвижного состава общественного транспорта, строительство транспортной инфраструктуры, мероприятия по газификации и озеленению.

— Есть какие-то регионы, в которых самая сложная ситуация с загрязнением окружающей среды и которые вы обсуждаете?

— У меня большое опасение вызывает Алтай и те золотодобытчики, которые работают на реках и ведут поистине варварскую добычу золота. Также очень сложная обстановка в Омске: много жалоб от жителей и некоторых предприятий, там проблема со свалками, нет ни одного полигона – этому мы определенно уделим особое внимание. В этом году мы многого не успели сделать из-за пандемии, но ХМАО, ЯНАО и Тюмень остаются зоной моего повышенного внимания. Это три региона, за которыми следит одно подразделение, и работы там очень много.

— Сейчас рассматривается ряд законов, принятие которых приведет к отмене Государственной экологической экспертизы (ГЭЭ). Насколько вы считаете это рациональным?

— Я думаю, что наша страна может позволить себе проведение ГЭЭ со всеми необходимыми процедурами. С людьми также можно договориться и объяснить им смысл проектов. Сейчас для меня граждане — это вообще основная сила. Я благодарна общественности за то, что они делают, за резонанс, который получает каждое происшествие, каждая проблема – это работает на оперативность, это работает на эффективность решений.

— В мое журналистское поле зрения часто попадают жалобы на разливы топлива и мусор на территориях портов? Насколько решаемая проблема?

— Я считаю, что в портах должен быть один экологических оператор. Положим, мы там видим пятно на воде или мусор — инспекторы проходят по каждому кораблю и буквально заглядывают в глаза, кто слил. Виновных, естественно, обнаружить крайне сложно, при этом суда платят портовый сбор. Один оператор упростил бы нашу работу и помог бы сделать ее более эффективной — будет на месте разбираться с загрязнителями, а мы будем знать, к кому идти.

Еще одна проблема — незаконная добыча полезных ископаемых в регионах, особенно общедоступных. Когда мы видим незаконную добычу на федеральном уровне, мы идем в Роснедра и сейчас находим там понимание. А с региональными лицензиями намного сложнее. Например, мы выявили в Калужской области незаконную добычу песка, написали местным властям и в правоохранительные органы, никто не отреагировал. Я хочу сказать, что в регионах есть профильные министерства и они должны работать.