«Ни армянам, ни азербайджанцам»
К чему готовятся в Степанакерте
Филипп Прокудин
По Степанакерту бьет артиллерия — после характерного свиста снарядов в воздухе слышны взрывы в жилых районах. Два старика в кепках и пиджаках шаркают ногами по улице: вечерний моцион — чтобы лучше спалось под грохот канонады. Сон в такие годы ни к черту. Добредают до перекрестка и разворачиваются: далеко от дома уходить не хочется, улицы темные. «Что на роду написано, того не избежать, — отмахивается от вопросов один из них. — Войну мы уже видели. Война — всегда плохо, сейчас плохо, тогда было плохо». РИА Новости рассказывает, на что надеются жители Степанакерта.
Крещение под огнем
Архиепископ Арцахской (Нагорно-Карабахской) епархии Армянской апостольской церкви Паргев Мартиросян завершает очередной пастырский визит в бомбоубежище. На картонной коробке, заменившей алтарь, лежат ризы, стоят свечи. Паргев — знаменитость, о нем писали журналисты, говорил исследователь конфликта Томас де Ваал. На почтительное внимание к своей персоне реагирует очень спокойно: да, тот самый Паргев, что с того.
«В 90-е годы, в первую войну, многие тоже приходили к вере, свидетельствовали о чудесах, — рассказывает он. — Сейчас у призванных 18-19-летних ребят возникает желание креститься, и мы их крестим. Если задаем вопрос: «А может, после войны?», они отвечают: «А вдруг погибнем? Лучше христианином, а не абы кем». Вы наверняка знаете — крещение в Армении большой праздник, приглашают много гостей, пышно обставляют».
Тем не менее Паргев не считает, что война — какое-то особое время для верующего:
«Христианином быть сложно. В любой ситуации». С большей охотой он говорит о том, что называет чудесами. «Дрон-камикадзе вошел в капот машины нашего дьякона и не взорвался. Представляете? Есть и другие чудеса: не детонируют реактивные снаряды», — заметно воодушевляется архиепископ.
Беженцы, которых навещал Паргев, ужинают и собираются спать. В подвале они уже долго, от чужого внимания устали, от разговора отказываются. Мир равнодушен к их судьбе, слова ничего не исправят. Только оптимистка Надя вспоминает дружбу с азербайджанцами в Баку, где она жила и училась. Но в Карабахе мир настанет — разве что случится чудо. Наверное, одно из тех, о которых так много знает владыка Паргев: кто-то вдруг со стороны прекратит спор за регион.
«Так, чтобы Карабах не достался ни армянам, ни азербайджанцам. Можно так? — с надеждой спрашивает она. — А сейчас чем это все кончится — не знаю».
Ее соседка молча заваривает кофе. Она была учительницей в Джебраильском районе. Его в 1993-м заняла армия непризнанной Нагорно-Карабахской республики. Азербайджанцы, составлявшие большинство, бежали. Район стал боевым трофеем маленького самопровозглашенного государства, которое не появилось ни на одной официальной карте мира. Здесь стоял гарнизон НКР, подруга Нади работала там учительницей: преподавала химию и биологию детям военных. В октябре 2020-го азербайджанская армия отбила Джебраил.
«В чем была, в том и уехала», — она трогает строгую блузку, шелковый шарф и брюки, которые больше подходят, конечно, для школьного класса, а не для походного быта подвала. Где жить дальше, учительница не имеет ни малейшего представления. О завтрашнем дне она не думает, будущего для нее пока нет.
Босяки-волонтеры
Улицы Степанакерта погружены в темноту: не работают столовые и рестораны, во многих домах не горят окна. Светомаскировка соблюдается сама собой — оставшиеся в городе приходят домой с дежурств только переночевать. Дверь в кафе прикрыта, то, что внутри кто-то есть, выдает узкая щель света. На полу, на столах — пакеты с едой и вещами. На барной стойке — АКС. В кафе двое «посетителей»: зал со столиками и креслами для них теперь как дом.
«Мы — босяки, брат, бродяги по жизни», — радуются гостям волонтеры. Представиться отказываются: «Мы родились и выросли в Третьем участке, брат. Это такой особый район в Ереване. Его называют криминальным».
В доказательство один волонтер напевает «Мурку».
«Мы отдыхать приехали 26-го сюда, — рассказывает он. — А на следующий день друг звонит и кричит: «Война, стреляют». Мы подумали, разыгрывает. Типа решил карабахский парень нас попугать, ереванских. А он кричит в трубку: «Уезжайте в Армению». А я ему: «А здесь что, не Армения?» Так и остались — волонтерами».
Вардан (имя изменено по просьбе собеседника) говорит о первой войне в Карабахе сухо и скупо. Он один из тех, кто запечатлен на фотографиях 1990-х: вчерашние учителя, бухгалтеры или служащие стоят в оливковых или камуфляжных бушлатах с оружием. Прически неуставные — кудри и бороды. Ветеран сейчас не у дел.
«Сравнивать две войны нельзя. Первая не начиналась как война. К «Градам» перешли не сразу, в ход сперва пускали палки и охотничьи ружья. Это был гражданский конфликт внутри одной республики, полноценных боевых действий никто не хотел и не планировал. Профессиональным военным я стал поневоле», — вспоминает Вардан.
«В 2016-м Азербайджан провел разведку боем, извлек опыт и сделал ставку на бесконтактную войну. Противник прилагает все силы, чтобы не дать нам выйти на дистанцию поражения из стрелкового оружия», — добавляет Вардан. Он не верит в гуманитарные перемирия: по его словам, ожесточение сторон настолько велико, что подбирать тела противнику никто не позволит.
И все же Вардан находит сходство с событиями тридцатилетней давности. «Я так скажу: если политики не договорятся, военным путем ничего не достигнешь, как бы хорошо ни сражался. Ничего не решили после победы 1994-го. И сейчас, даже если Азербайджан возьмет под контроль Карабах, они ничего не добьются. Мы продолжим войну — уже партизанскую. А конфликт так и останется, победа Баку растянет его на десятилетия», — предсказывает он.
Вардан напоминает: и военному, и дипломату надо понимать ход мыслей противника. И лучше, когда понятливость проявляет политик, потому что за ошибки в переговорах расплачиваются на поле боя.
