Зеленая крыша

На Ria.ru новый проект — "Творцы на карантине". В нем ведущие современные авторы из России и других государств включаются в общую борьбу с коронавирусом. Литераторам, поэтам, публицистам предложили написать тексты, которые помогли бы вдохновить и поддержать, рассмешить и объединить читателей разных стран. Сегодня это рассказ Сергея Шаргунова "Зеленая крыша" — о том, как даже во время карантина и самоизоляции можно влюбиться.

Антон проснулся в размытой сумрачной комнате. Этот сумрак имел оттенок безвременья.

Я проснулся в четыре,

И уже не спалось.

Я ходил по квартире,

Словно раненый лось.

Такие слова сами сложились в его голове, хотя он не был поэтом и не ходил, а ворочался в полубреду недосыпа, прикрыв лицо краем одеяла и мечтая еще поспать.

Антону несколько прошлых раз даже казалось, что у него температура — горячим и вялым он пробуждался. Но градусник пищал нормальными цифрами. Просто последние сутки отвратительно рано будило сердцебиение. Может, потому, что стало необычно тише и это истончало его сон, который взрывал и развеивал буйный стрекот голубиных крыльев?

Он вздрагивал и распахивал глаза, как нервное животное. И мучился уже без сна.

Бродить он начинал позднее, когда светило солнце, но и правда чувствуя себя мрачным сохатым…

Он почти все время был голым или полуголым, стал мясистее, и рыжеватая длинная щетина торчала из округлившегося лица. Бродя, он словно бы со стороны видел свои лопатки и чуть сгорбленную мягкую спину… Яичница, сосиски, кофе, пиво, соцсети, сериалы, музыка… И блуждания…

"Это кара-кара-кара-карантин"…

Он вышагивал туда-сюда, будто что-то обдумывая, а чаще — в такт какой-нибудь простой фразе, которая помогала убивать время.

"Выхожу один я на балкон…" — каждый раз думал, ступая на узкий балкон, нависавший над окрестностями.

Он не курил, однако посещал воздух с нетерпеливым постоянством заядлого курильщика. Там, постояв и что-то покараулив несколько минут, поозирав вселенную и так и не поставив точку с запятой в виде окурка, возвращался в свои две комнаты.

Он уже неделю не покидал квартиру.

Он давно желал побыть в одиночестве, притормозить бешеный гон командировок и вставать не по будильнику. Сначала он обрадовался и даже вернулся к дневнику, где наметил планы, а на следующий день принялся им чистосердечно следовать: гимнастика с гантелями, уборка холодильника и шкафов — избавился от просрочки и десятка холостых и дырявых носков, взялся за роман "Щегол", который когда-то не дочитал.

Но время волшебно и хищно, незаметно и очень быстро справилось с его порывом. И началось лежание в ванной и на кровати, опутывание себя клейкими лентами фейсбука и телеграма, когда беззвучно бормочешь: а вдруг пропущу… ну вот, еще один текстик… еще одна новость из мира вируса… и все, выйду… Рука тянется выключить Сеть и слабеет, а потом — новая глубокая ночь и новый, какой-то необязательный и, наверное, потому такой короткий сон.

А если не лежать — значит, блуждать, неприкаянным и диким. От широкой кровати в спальне до белой стены в смежной комнате.

Проснувшись в четыре, он около семи вышел на балкон, накинув бежевый измятый халат без пояса (на балкон выходил в халате).

Посмотрел вправо и влево, вдыхая прохладу. Длинные тоскливые затяжки зрения…

Скалы старых питерских зданий, расщелины пустых улочек…

Он уже собрался обратно, потому что время, отведенное на невидимую сигарету, кончилось, но неожиданно заметил что-то, из-за чего задержался и даже нагнулся через перила, чтобы лучше видеть.

На зеленой плоской крыше дома напротив, расположенного под балконом, гуляла девушка в белой майке с белой комнатной собачкой на поводке.

Было уже достаточно светло, пока не солнечно, но сизо-серо, да и расстояние позволяло хорошо различить их, девушку и собачку. Именно собачку, декоративную мелюзгу. И даже понять, что это именно девушка, молодая особа, быть может, подросток, долговязая, а волосы у нее темные и до плеч. Красные шары наушников.

Собачка обнюхала пепельную елочку в круглой кадке и вскинула заднюю лапку привычным жестом.

Девушка закружилась, не выпуская поводок из руки, ловко управляясь с собачкой, которая теперь бегала вокруг и тоже танцевала как могла.

Они достигли угла крыши, откуда взметнулись голуби, наполнив светлеющее небо тугими овациями.

— Ау! — позвал Антон, потом решительнее: Ау-у! — потом еще громче, одновременно сообразив, что девушка не слышит из-за наушников.

Выручила собачка, которая задрала мордочку и недобро залаяла. Она облаивала Антона и его балкон, но девушка кружила, ничего не замечая, возможно, зажмурившись.

Заметив, что собачка утрачивает к нему интерес и снова приплясывает вокруг танцующей, Антон засвистел. Он свистел призывно, по-хозяйски. Собачка заново обратила на него мордочку, вознося неприязненное тявканье.

Зачем он это делал, свистел рано утром с балкона над карантинным Питером?

Да просто так, чтобы чем-то себя занять посреди одиночества, пределы которого неизвестны.

Девушка вдруг посмотрела на него и помахала рукой. Как давнему знакомому. Тут он заметил, что она в черных перчатках. Помахал тоже. Она спустила наушники ожерельем на шею и что-то крикнула. Расстояние и ветерок смазали слова.

— Привет! Как дела? — крикнул он первое попавшееся, но, судя по всему, даже это она не поняла.

Выживали простые звуки — свист, лай, сам крик, но слова, нет, гибли на лету.

— Погоди! — крикнул Антон, ласково грозя указательным пальцем, бросился в свою нору, ушиб щиколотку о кровать, схватил молескин с вложенным карандашом и выскочил на балкон.

Девушка петляла с собачкой между стальных труб.

Он чуть было не написал: "Как тебя зовут?", но черканул свой номер, добавив "Антон", и вырвал листы из середины блокнота. Умело, в два счета смастерил самолетик и запустил, целясь в зеленую крышу.

Они смотрели, как самолетик, качаясь и кувыркаясь, опускается — он, она, собачка…

Самолетик несло левее и ниже, на карниз к насторожившимся голубям, но в последний момент отвело и утащило куда-то в сторону мутного солнца и золотящегося креста.

Антон, ободряемый тем, что ветер стих, опять написал "Антон" и номер телефона, вырвал новый бумажный разворот, сложил новый самолетик и метнул в зеленую крышу.

Этот полет был резок и точен.

Самолетик вонзился в кадку с елочкой, облюбованную собачкой. Девушка подошла, взяла его осторожно и, улыбаясь, потрясла в вытянутой руке, как будто сейчас запустит обратно.

Они скрылись за широкой блестящей трубой, где, очевидно, был ход на чердак. Антон шагнул в комнату и едва открыл фейсбук, как она уже написала. В ватсапе.

В первый же вечер общения они созвонились и увидели друг друга. Он даже побрился. У нее под черной челкой было вытянутое бледное лицо — или так падал свет? О чем они болтали? Музыка, кино… В основном болтали про вирус. Она выпытывала: когда все кончится? Жаловалась на соседей: ругаются на нее и собачку, тявкающую во дворе, и поэтому она поднимает Тима на крышу… Тим ревниво и мелко лаял, все время фоном ее приветливого, но потерянного голоса.

На следующее утро Антон встал, как на работу, по будильнику и они устроили игру, придуманную ею: "двойные гляделки" — он на балконе, она на крыше, окунув глаза в айфоны, как будто лицо к лицу, и все это под тявканье Тима, который опасно подбегал к краю, натягивая поводок.

Так начиналась эта история. Потом они часто спрашивали друг друга: случилась бы та встреча, если бы не их заточение?

Эта история, словно случайно и наспех сложенная бумажная птичка, летит поверх города, сквозь солнце, ночь и промежуточный сумрак, побеждая множество одиночеств, минуя карандашный контур карантина, куда-то в теплую сторону — весны и лета.

Одно различимо: однажды они выйдут вместе на крышу.

Различимо и другое: они окажутся втроем на узком балконе: он, она, собачка. Над зеленой крышей, по которой бродят голуби.