Алексей Ботян: в первые дни Второй мировой я сбил три немецких "Юнкерса"

В воскресенье отмечается 80-летие со дня начала Второй мировой войны. Как считается, последним ныне живущим солдатом, встретившим ту войну в ее самый первый день, остается легендарный советский разведчик и диверсант, один из создателей спецназа внешней разведки КГБ СССР Герой России Алексей Ботян, в феврале нынешнего года отметивший свой сто второй день рождения.

В интервью РИА Новости Алексей Ботян рассказал, как, будучи офицером армии Польши, сбивал немецкие самолеты в самом начале войны, как затем попал на работу в советскую разведку, как, проявляя актерское мастерство, добывал сведения, необходимые для организации диверсий против гитлеровских войск на территории Польши, и как в январе 1945 года удалось спасти от уничтожения польский Краков.

— Алексей Николаевич, вы родились в Белоруссии, а Вторую мировую войну встретили офицером польской армии. Как так получилось?

— Я родился в той части Белоруссии, которая в результате Гражданской войны отошла к Польше. И я до 1939 года был гражданином Польши. В начале того года меня призвали в польскую армию. Там меня направили в так называемую подофицерскую школу на курсы младших командиров для зенитной артиллерии. Учеба у меня шла легко, и еще до выпуска из школы мне присвоили первое унтер-офицерское звание капрала. В августе 1939 года наш дивизион зенитной артиллерии направили на западную границу Польши.

Мы приняли бой в самый первый день войны 1 сентября 1939 года. Я в тот момент выполнял обязанности не только командира зенитного орудия, но и наводчика.

У нас на вооружении стояли новые зенитки, к ним придавались немецкие цейсовские оптические приборы, они показывали и скорость цели, и расстояние до нее.

— Очень удобная техника.

— Но мне ничего этого почти и не надо было. Мне вообще любая стрельба давалась легко. И вот я поднимал ствол орудия, наводил, делал поправку на опережение, нажимал на педаль – и открывал огонь. И в первый же день я сбил немецкий "Юнкерс". А в следующие дни еще два "Юнкерса".

— А как вы потом оказались на советской стороне?

— Польская армия отступала. Превосходство немцев было огромное. И вот после двух недель отступления поступил приказ отойти в Румынию – у Польши с ней тогда был договор о ненападении. Но мы решили, что если сдаваться, то Красной армии. Дошли до Львова и там сдались. Насколько я помню, никто не сдался немцам.

Нас отправили в фильтрационный лагерь где-то около Ковеля. Держали на каком-то стадионе. Но мы пробыли там два или три дня. И там я вдруг встретил брата своей мамы — он, оказывается, был мобилизованным. Я сказал дяде: "Нам надо держаться вместе". И вот через два-три дня нас всех отвозят на вокзал и сажают в подошедший состав, в вагоны-теплушки. Смотрим, везут нас не на север, в сторону Лиды, где был мой дом, а на восток.

Проехали мы полчаса. Уже была ночь. Я говорю дяде: "Надо бежать". А как бежать? Везде у выходов солдаты с винтовками. Я говорю одному такому солдатику: "Слушай, там арестованные дерутся, нам мешают спать, ты сходи, успокой их". Солдат ушел, а мы с дядей тут же спрыгнули на ходу с поезда.

Хорошо, что уехали недалеко от станции. Я нашел поезд, который шел в сторону моего дома. Залезаю в вагон, а там красноармейцы. Смотрят на меня удивленно – я же был в польской форме. Меня опять задержали. Но я по-русски говорил свободно, и это, видимо, вызвало ко мне доверие, потому что когда я сказал, что пойду попить воды, это не вызвало подозрения. Я ушел и опять прыгнул с поезда и вскоре добрался домой.

В это время в той части восточной Польши, на белорусской территории, которая отошла к Советскому Союзу, уже установилась советская власть.

У нас дома было свое хозяйство, и я мог бы остаться хозяйствовать. Но поехал в район посмотреть, что происходит. А там начали набирать учителей для школ. А я же был выпускником педагогического училища, имел специальность учителя начальных классов, и меня сразу приняли на переподготовку. Месяца три я изучал белорусский язык, историю ВКП(б). И после подготовки меня назначили учителем начальной школы.

— Школьный учитель – сугубо гражданская и мирная профессия. В какой же момент вы пришли в советские органы госбезопасности?

— Я активно участвовал в комсомольской работе. И попал в поле зрения наших органов. В 1940 году меня вызвали в Минск в НКВД на беседу. Спрашивали, почему я, белорус, воевал в польской армии. Но я ответил, что я выполнял свой солдатский долг и что если будет надо, то буду воевать за СССР. Через некоторое время, в том же 1940 году, меня направили в Москву в школу НКВД, которая размещалась в Большом Кисельном переулке. Программа там была такая, что нас обучали всему – разведке, контрразведке, диверсионному делу.

А когда в 1941 году началась Великая Отечественная война, и я участвовал в обороне Москвы. Для этого была создана ОМСБОН – отдельная мотострелковая бригада особого назначения. Она входила в 4-е управление НКВД, которым руководил Павел Судоплатов. Потом я попал в одну из разведывательно-диверсионных групп, которые должны были действовать за линией фронта, в тылу противника.

И почти всю войну провел на территории противника. Сначала на территории Украины, потом Польши. Моя группа входила в состав партизанского соединения имени Александра Невского, которым командовал Виктор Александрович Карасев – замечательный, храбрый человек.

— Совсем недавно, летом, отмечалось 75-летие начала освобождения Польши советскими войсками. Но вы ведь в 1944 году оказались там раньше?

— Да. Наше партизанское соединение вышло на территорию Польши весной 1944-го. Мы должны были помогать обеспечивать продвижение Красной армии.

Я очень хорошо владел польским и немецким языками. Я находил людей, которые сотрудничали с нами. Мы устраивали диверсии, пускали поезда под откос. У нас были очень хорошие результаты.

Обычно я ходил там в форме польского железнодорожника. Приходил на станцию, разговаривал с железнодорожниками. Выдавал себя за поляка, уроженца Вильно — я там учился, служил и поэтому город знал хорошо. Таким путем я узнавал, какой состав куда пойдет, что он будет везти. И эти сведения передавал в наш отряд.

В то время я уже почти забыл, что был когда-то учителем, гражданским человеком. Но я чувствовал, что никогда им уже и не буду. И я понял, что мое профессиональное призвание – это разведка, диверсионная работа с обязательным настроем на победу.

— Настоящей легендой стала проведенная под вашим руководством операция по спасению Кракова в январе 1945 года.

— В конце 1944 года моей группе удалось захватить поляка, инженера-картографа из штаба тыловых подразделений немецкой армии. У него оказались карты оборонительных сооружений города Новы-Сонча, это рядом с Краковом, где в старинном Ягеллонском замке находился огромный склад взрывчатки и боеприпасов. Они предназначались не только для борьбы с нашими войсками, но и для уничтожения исторического центра Кракова, плотины на реке Дунаец и мостов. Вывод был один – надо было взорвать склад со взрывчаткой и не допустить уничтожения плотины.

Потом мы вышли на другого поляка, который там служил у немцев и имел чин гауптмана. Мне удалось его убедить пронести в замок английскую мину со взрывателем. 18 января 1945 года рано утром прогремел взрыв. Такой мощный, что погибло примерно четыреста гитлеровцев.

Тем самым и наша армия смогла без лишних боев беспрепятственно идти вперед, и Краков остался целым. Но, конечно, это заслуга всей партизанской группы, хоть и я ей командовал.

— Алексей Николаевич, в вашей биографии есть удивительный факт – вы, действуя в крайне опасной обстановке, прошли войну вообще без ранений. Получилось, как в известном выражении "смелого пуля боится".

— Наверное, бог меня хранил. Но все-таки один раз пуля зацепила кожу на виске, шрам после этого на всю жизнь остался.

— Многие поражаются вашему здоровью. Как вы сейчас себя чувствуете?

— Я совсем недавно вернулся из госпиталя. У меня ведь, как говорят автомобилисты, пробег очень большой. Пришлось кое-что подправить. Спасибо докторам: они прекрасные специалисты, все устранили.