Четверть века прошло после острейшего внутриполитического конфликта в истории современной России, который завершился путчем 1993 года и чуть было не привел к гражданской войне. Занимавший на тот момент пост замминистра безопасности, российский политический деятель Сергей Степашин рассказал в интервью РИА Новости, какие шаги, по его мнению, стали отправной точкой в разжигании конфликта, что лично задело президента России Бориса Ельцина, какие ошибки совершили участники этих событий, о чем он сожалеет и почему поддерживает амнистирование главных зачинщиков путча.
— Прошло 25 лет с событий 1993 года. Изменилось ли как-то ваше отношение к тем событиям?
— Что касается моей оценки тех событий, она не изменилась, потому что уже в начале 1993 года было понятно, что конфликт членов президиума Верховного Совета и президента Бориса Ельцина дошел до грани, но, конечно, решать этот вопрос нужно было политически. В марте 1993 года я с группой депутатов предложили испанский вариант решения конфликта: когда умер Франко, в Испании был принят так называемый пакт Монклоа — пример компромисса, когда и франкисты, и социалисты, и все остальные политические силы договорились между собой о необходимых шагах для стабилизации общества и предотвращения гражданской войны в Испании. Я выступил с таким предложением, подготовил меморандум, который заключался в очень простом варианте — это досрочные выборы и президента, и Верховного Совета. К сожалению, это предложение не поддержали, в первую очередь против был Руслан Имранович Хасбулатов. Он не хотел идти на компромисс, считал, что у него будет огромная поддержка в регионах, чего не было, откровенно говоря, поэтому ситуация в стране 1993 года подогревалась. Был еще и личностный момент между Ельциным и Хасбулатовым. Я помню публичное выступление Хасбулатова, где он про Ельцина говорил, что тот недееспособен, намекая на то, что он пьет. А ведь именно Ельцин настоял на том, чтобы Хасбулатов стал председателем Верховного Совета. Хасбулатов должен был понимать, кто его вырастил. И, конечно, вот этот личностный аспект задел Ельцина чисто по-мужски. Это такой фактор личностный.
Плюс надо понимать, что съезд народных депутатов себя изжил. Я сам был депутатом и видел, что на съезде, где более 1000 человек, принимать законы, Конституцию, рассматривать несколько сот поправок было невозможно… К сожалению, и Борис Николаевич сделал большую ошибку, когда отозвал из Верховного Совета многих своих сторонников, которые перешли на административную работу, например, Сергей Филатов, который возглавил его администрацию, а был первым зампредом Верховного Совета. Тогда многие его сторонники ушли. Обстановка накалялась и из-за тяжелой экономической ситуации, реформы шли плохо, провели неудачную ваучеризацию, мягко говоря, была огромная безработица — поводов критиковать Ельцина у оппозиции было много. И, конечно, указ номер 1400 "О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации" стал отправной точкой для разжигания событий октября 1993 года: можно было обойтись без таких жестких формулировок…
— Хотя история не терпит сослагательного наклонения, но все-таки, если бы было возможно вернуться назад, что бы вы поменяли? Чего, на ваш взгляд, не следовало делать?
— Если говорить, что не следовало делать, то я убежден, что без стрельбы уже можно было обойтись. Два дня я находился в Верховном Совете, когда развернулись события 1993 года. Несмотря на то, что Совет был распущен, там состоялся съезд. Я на нем выступил в зале уже при свечах, потому что свет уже отключили. Я тогда сказал, что Хасбулатов тоже много сделал, чтобы довести до такого острого конфликта, и нельзя пытаться втянуть армию в эти разборки. Я как генерал и председатель комитета Верховного Совета по обороне и безопасности снял с себя полномочия и ушел. Никто меня не тронул. Я ушел, и меня назначили первым заместителем министра безопасности и поручили заниматься работой с депутатским корпусом. Потом я ходил в Белый дом и встречался там и с Александром Руцким, и с Виктором Баранниковым…
— Вы сказали, что встречались с Руцким уже после того, как ушли от протестующих и перешли на сторону Ельцина. А вам не было страшно идти к Руцкому?
— Честно говоря, я об этом не думал тогда. Еще все свои были, два дня прошло, как я ушел из Верховного Совета. Сейчас я понимаю: шлепнули бы за пять секунд, а тогда этого не ощущалось. Я встречался с Руцким на третий день после того, как стал заместителем министра безопасности. Мне потом рассказывали, когда я ушел после встречи, что у Руцкого спрашивали, почему он меня не убрал.
— Какие ошибки были совершены тогда, на ваш взгляд?
— Если брать сторону так называемой оппозиции, то ошибка это, конечно, штурм мэрии и штурм Останкино, когда Макашов и компания пошли на штурм телецентра. Я помню выступление Николая Сванидзе, Егора Гайдара, призывавшего москвичей встать на защиту демократии. Тогда настроение резко изменилось, стало понятно, что можно обойтись без силового варианта.
— Почему решили все-таки вводить танки в Москву? Это было решение Александра Коржакова?
— Нет, не знаю, кто это предложил. Не думаю, что Коржаков. Ему было достаточно работы с группой А ("Альфа"). Ребята-альфисты вошли без боя в Белый дом. Кстати, стреляли по Белому дому не боевыми снарядами. Я это знаю потому, что одна из болванок попала в мой рабочий кабинет. Я потом это долго вспоминал. Были бы боевые снаряды, здания не было бы. Это был акт устрашения. Кстати, ни один депутат не пострадал… Конечно, внешне штурм Белого дома выглядел безобразно. Я сейчас считаю, что без пальбы из танков можно было обойтись сто процентов, никто меня не переубедит в этом.
— Как вы считаете, после окончания всех событий нужно было судить главных зачинщиков событий, это же была попытка госпереворота?
— Да, госпереворот, с одной стороны, но указ Ельцина был признан Конституционным судом не конституционным, и с юридической точки зрения указ был на грани фола. Если брать чисто правовую часть, неконституционными были действия двух сторон, поэтому когда Госдума проголосовала за амнистию и арестованных выпустить, это было по закону. Нравится это или не нравится, но это было по тогдашнему закону.
Помню, потом звонит Ельцин, спрашивает, почему арестованных выпустили из Лефортово? Я ему сообщил, что это решение Госдумы и Генпрокурора — пришло предписание, и министр безопасности дал соответствующее распоряжение. После министерство безопасности разогнали. С гуманистической точки зрения — отпустили и отпустили. А где эти люди теперь? Кто о них помнит? А то сидели и были бы героями…
