Окончательное решение о свержении Временного правительства было принято на заседании ЦК РСДРП(б) 10 октября. Из 21 члена Центрального комитета присутствовало только 12 человек. Но главное, там был Ленин, прибывший на важнейшее в его жизни заседание в парике, очках и без бороды. За восстание из 12 членов ЦК проголосовало десять, то есть меньшинство от всего состава Центрального комитета партии большевиков.
Не менее красноречива и аргументация, которая подвигла "десятку" на столь важный, поистине исторический шаг:
"ЦК признает, что как международное положение русской революции (восстание во флоте в Германии как крайнее проявление нарастания во всей Европе всемирной социалистической революции, затем угроза мира империалистов с целью удушения революции в России), так и военное положение (несомненное решение русской буржуазии и Керенского с К° сдать Питер немцам)… — все это в связи с крестьянским восстанием и с поворотом народного доверия к нашей партии (выборы в Москве), наконец, явное подготовление второй корниловщины… — все это ставит на очередь дня вооруженное восстание".
То, что Троцкий именно на этот тезис обращает внимание, не случайно. Ставка на мировую революцию и сблизила после Февраля старых противников – Ленина и Троцкого.
Оба, каждый чуть по-своему, нашли, как им казалось, идеальный способ обойти классический марксизм с его четко прописанными этапами подхода к социалистической революции.
Теория Троцкого именовалась "перманентной революцией". Согласно этой доктрине, отсталой России было вовсе не обязательно долго "дозревать" (выражение Плеханова) до пролетарской революции. По Троцкому, русская революция должна была спровоцировать мощную революционную волну на Западе и таким образом боевой, но немногочисленный русский пролетариат приобретет массу сторонников. И Ленин писал: "Мы стоим за непрерывную революцию". Причем его идеи были настолько схожи с троцкистскими, что некоторые даже обвиняли его в плагиате. Это, думаю, ерунда, просто нетерпеливый революционный зуд, свойственный и тому и другому, подтолкнул их к самому простому из решений: "заграница нам поможет".
Мировая революция для интернационалистов Ленина и Троцкого была важнее России. Более того, Ленин был готов пожертвовать русской революцией ради революции в более развитой стране, где строить социализм, с его точки зрения, было бы проще. "Если мы верим в то, что германское движение может развиться немедленно, то мы должны пожертвовать собою, ибо германская революция по силе будет гораздо выше нашей".
Наконец, Ленин просто не верил в триумф социализма в отдельно взятой стране. "Я прекрасно знаю… что знамя [международной социалистической революции] в слабых руках и его не удержат рабочие самой отсталой страны, пока не придут рабочие всех передовых стран им на помощь".
Когда придет эта подмога, точно сказать не мог никто, даже Владимир Ильич на пару со Львом Давидовичем, поэтому справедливо сказать, что русская революция делалась в расчете на авось. Однако Ленина это не смущало. На законный вопрос, что же будет, если чуда не произойдет, эти убежденные интернационалисты-западники гордо отвечали, что все героически погибнут, зато хоть немного продвинут вперед великое дело, начатое Парижской коммуной. "Русский начал, немец, англичанин, француз доделает, и социализм победит", — писал Ленин.
Поскольку с подобной позицией не соглашались многие даже в руководстве РСДРП(б), Ленину на решающем заседании ЦК и пришлось сильно сгустить краски. "Мир империалистов", о котором говорил Ильич, на тот момент (октябрь 1917 года) об "удушении революции" в России и восстановлении царизма даже не помышлял. Союзники по Антанте хотели от русских только одного — чтобы они воевали.
Несомненное решение русской буржуазии и Керенского сдать Питер немцам — точно такой же блеф, как и то, что сам Ленин являлся германским шпионом.
Вообще, тема службы императору Вильгельму была в те дни дежурным политическим блюдом.
Корнилов тоже утверждал, что "Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном соответствии с планами германского Генерального штаба".
Не существовало в тот момент и "явного подготовления второй корниловщины". Хотя бы потому, что правые были еще полностью дезорганизованы после провала первого мятежа. Заговором занимался как раз Ленин. Как заметил по этому поводу Троцкий, "нападающая сторона почти всегда заинтересована в том, чтобы выглядеть обороняющейся".
Волнения на германском флоте, вызванные недовольством моряками качеством питания, безмерной скукой (корабль, где началась буза, почти год стоял на приколе) и строгой дисциплиной, только в горячке можно было расценить "как крайнее проявление нарастания во всей Европе всемирной социалистической революции". Немецким матросам куда больше хотелось увольнений на берег, сосисок с капустой, пива и женщин.
Крестьянские волнения, о которых мимоходом упоминается в резолюции, — явление для царской, да и послефевральской России чуть ли не постоянное, поэтому приводить этот факт в качестве предлога для "немедленного" государственного переворота по меньшей мере странно.
Впрочем, в ленинской резолюции есть и правда, которая, по убеждению Ленина, перевешивала все: это успех большевиков на выборах в Москве.
Итоги голосования говорили о том, что симпатии городских низов действительно резко качнулись в сторону большевиков. Это движение в массах и почувствовал Ленин. Выгодное, но неустойчивое положение маятника и диктовало необходимость брать власть немедленно. Под любыми предлогами. Какими бы нелепыми они ни казались.
Тем не менее колебались в руководстве РСДРП(б) многие. Луначарский в письме жене (датируется днем захвата Зимнего) признается: "Фактически борьба за власть началась… Политически я, конечно, солидаризовался с большевиками. Для меня… есть еще один выход — чисто демократическая коалиция… Но для этого нужно со всех сторон столько доброй воли и политической мудрости, что это, по-видимому, утопия".
Так, выбирая между двумя утопиями, в силу товарищеских связей и ранее принятых на себя обязательств, больше по инерции, чем по твердому убеждению, и поддержали Октябрьский переворот многие из большевиков-интеллигентов.
Красный конь революции понес их к светлому будущему.
Русские якобинцы рванулись вперед, совершая самый нелепый маневр в политической истории отечества. Под знаменем народовластия, но не уважая поднятое ими же знамя. К социалистическому обществу, но без большей части русских социал-демократов. Обожествляя марксизм, но нарушая его заповеди. Навязывая силой пролетарскую революцию крестьянской стране.
