Алексей Максимович Пешков (Горький) по советской терминологии "великий пролетарский писатель". "Великий" — дело вкуса и литературных критиков. А вот насколько "пролетарский", еще вопрос. Поскольку подразумевали под этим не столько его бесспорные симпатии к рабочему человеку, сколько горьковскую революционность, символом которой стал известный "Буревестник". И что было еще важнее для тогдашней власти – горьковский большевизм. А вот с этим как раз не так все просто.
В книге "Правда о Горьком" 1932 года издания, посвященной юбилею писателя, нерушимая связь писателя с большевиками доказывается самым тщательным образом — от ленинских и сталинских цитат до авторитетного мнения профсоюза мукомолов (Горький в юности среди прочего был и пекарем). Однако как всякое религиозное или идеологическое житие, и эта юбилейная книга сильно грешит против реальной истории. А многие события вообще тщательно вымараны из горьковской биографии.
И в первую очередь не случайно забыто отношение Максима Горького к революции 1917 года. А оно было отнюдь не большевистским.
Уже после смерти Ленина Горький, вспоминая о нем, как-то заметил: "Я любил его с гневом". Точно так же он относился и к большевизму в целом. Просто гнев и в отношении Ильича, и в отношении большевистской политики прорывался у Горького наружу не часто. Но если уж прорывался, то откровенно. Потом "буревестник революции" снова загонял этот гнев вглубь себя и опять говорил Ленину, Сталину и большевикам приятное их уху. Отчасти это было продиктовано противоречивым и многоликим характером Горького, отчасти конъюнктурой (не без этого), отчасти тем, что как многие умные люди, он был человеком сомневающимся, не раз переоценивал вроде бы уже давно выстраданное. А в последние годы жизни сказалась, похоже, весьма распространенная человеческая слабость – не каждый способен противостоять потокам елея, которым заслуженно, но далеко не всегда в меру поливают иную седую голову.
На русскую революцию Максим Горький поработал изрядно. И как пропагандист, и как спонсор большевистской партии. Это в юности он бедствовал, а когда добился успеха, стал человеком состоятельным, а потому в самые трудные для большевиков времена был одним из главных финансовых благодетелей ленинцев. Правда, когда взгляды Горького и Ленина временно расходились, а это случалось не раз, большевики тут же об этой помощи забывали.
После Февраля, чтобы иметь хоть какое-то влияние на революционные события, Горький создает газету "Новая жизнь", где и публикует статьи с критикой большевиков.
Эти статьи вошли затем в сборник "Несвоевременные мысли". После 1918 года эти "мысли" в СССР не издавались, так что многие поколения наших людей о них и не слышали.
Но поначалу на критику в их адрес ленинцы ответили травлей Горького. Предлогом стало то, что на издание газеты он взял кредит у одного из банкиров, а, следовательно, по их логике, писатель "продался". В ответ Горький, обидевшись, писал: "За время с 1901 по 1917 год через мои руки прошли сотни тысяч рублей на дело российской социал-демократической партии, из них мой личный заработок исчисляется десятками тысяч, а все остальное черпалось из карманов "буржуазии". "Искра" издавалась на деньги Саввы Морозова, который, конечно, не в долг давал, а жертвовал. Я мог бы назвать добрый десяток почтенных людей —"буржуев", которые материально помогали росту социал-демократической партии. Это прекрасно знает В. И. Ленин и другие старые работники партии… В деле "Новой Жизни" "пожертвования" нет, а есть только мой заем. Ваши клеветнические и грязные выходки против "Новой Жизни" позорят не ее, а только вас". Кстати, в 1918 году газету Горького большевики вообще закрыли.
Между словами "Буря! Скоро грянет буря!" и революцией 1917 года прошло 16 лет. За это время горьковский романтизм сильно истончал, а скептицизм, наоборот, вырос. А Февраль и Октябрь вовсе революционную романтику обнулили. Утопические мечты и иллюзии снова вернулись к Горькому лишь в 30-е годы, но стоит учесть: показывали классику в сталинские времена лишь "выставку достижений".
А в 1917-м он смотрел на происходящее вокруг еще очень пристально. В канун октябрьского переворота, под впечатлением от неприглядных картин февральских дней и июльского выступления анархистов и большевиков, Горький пишет: "Все настойчивее распространяются слухи, что предстоит "выступление большевиков" — иными словами: могут быть повторены отвратительные сцены 3-5 июля. Значит — снова грузовые автомобили, тесно набитые людьми с винтовками и револьверами в дрожащих от страха руках, и эти винтовки будут стрелять в стекла магазинов, в людей — куда попало! Будут стрелять только потому, что люди, вооруженные ими, захотят убить свой страх. Вспыхнут и начнут чадить, отравляя злобой, ненавистью, местью, все темные инстинкты толпы…"
А после Октября Горький, думая о Ленине, вспоминает черную тень террориста Сергея Нечаева. Вот некоторые фрагменты этих, конечно же, весьма своевременных "Несвоевременных мыслей":
"Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия. Слепые фанатики и бессовестные авантюристы сломя голову мчатся якобы по пути "социальной революции"…
Владимир Ленин вводит в России социалистический строй по методу Нечаева — "на всех парах через болото". И Ленин, и Троцкий, и все другие, кто сопровождает их к гибели в трясине действительности, очевидно убеждены вместе с Нечаевым, что "правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно", и вот они хладнокровно бесчестят революцию, бесчестят рабочий класс, заставляя его устраивать кровавые бойни, понукая к погромам, к арестам ни в чем не повинных людей… Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт, стремится довести революционное настроение пролетариата до последней крайности и посмотреть — что из этого выйдет?
Сам Ленин, конечно, человек исключительной силы; двадцать пять лет он стоял в первых рядах борцов за торжество социализма, он является одною из наиболее крупных и ярких фигур международной социал-демократии; человек талантливый, он обладает всеми свойствами "вождя", а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс. Неизбежная трагедия не смущает Ленина, раба догмы, и его приспешников — его рабов. Жизнь, во всей ее сложности, не ведома Ленину, он не знает народной массы, не жил с ней, но он — по книжкам — узнал, чем можно поднять эту массу на дыбы, чем всего легче разъярить ее инстинкты".
С Нечаевым Горький, возможно, и переборщил. Или – нет. Марксистская диктатура пролетариата и нечаевский террор при всем их различии тем не менее кровная родня. А в русофобии и политиканстве ленинского учителя Маркса обвиняли еще Бакунин с Герценом.
Из книги "Правда о Горьком": "Торжественное заседание в Большом театре. Такого не было. Вперемешку сидели вожди партии и правительства с писателями и поэтами. И когда выходили они, чтобы занять свои места, весь зал, поднявшись, приветствовал несмолкаемыми аплодисментами Максима Горького, Сталина, Калинина, Молотова, Кагановича, Постышева, Орджоникидзе, Микояна, Бубнова, Барбюса. Хороша акустика в советском Большом театре, хороша и во всей великой стране".
Много было сказано в том зале с "хорошей акустикой". Но ни слова о "Несвоевременных мыслях" юбиляра.
