Четверо из десяти полагали, что военный конфликт с Грузией пойдет России на пользу. В прошлом году таковых осталось лишь 28 процентов. Но, пожалуй, еще интереснее другая прошлогодняя цифра: 48 процентов, почти половина опрошенных, считают, что война не принесла нашей стране ни вреда, ни пользы. Как будто ее и не было.
А вот и совсем свежий опрос Аналитического центра Юрия Левады: каждый второй россиянин считает, что признание независимости Абхазии и Южной Осетии вообще ничего не дало России – "не принесло ни пользы, ни вреда".
В августе 2008-го могло показаться, что со стороны России война носит персональный характер. Российская власть заявляла: пока у власти останется Михаил Саакашвили, никаких дел с Грузией не будет. Президент Дмитрий Медведев предлагал тогда своему грузинскому визави испытать к России чувство благодарности за то, что ее армия не дошла до Тбилиси. Сейчас, пять лет спустя он подчеркивает, что, как верховный главнокомандующий, никогда не давал установку "зайти в Тбилиси, поменять там политический режим и казнить Саакашвили".
Но россияне пять лет назад объясняли для себя военный конфликт во многом личностным фактором. А также, как явствовало из тогдашней социологии, фактором американского влияния, желанием Грузии и ее президента уйти на Запад и в НАТО – что, похоже, считалось в российском обществе достаточным поводом для военных действий.
Но, конечно, все началось задолго до Саакашвили. И даже до того, как в начале 90-х летчики авиации, называвшейся абхазской, бомбили разношерстное воинство, называвшееся грузинской армией. До того, как все живое и интернационально-веселое в Грузии пригнулось под тяжелым взглядом ее первого президента Звиада Гамсахурдиа – но и он отнюдь не был предтечей нынешних проблем.
Идиллическая Грузия, хоть царских времен, хоть советских – обратная сторона вечной фронды, готовой вырваться в бунт, в абречество или на площадь. Или в нескончаемое советское диссидентство, которое даже в конформистской среде грузинской интеллигенции было необходимым признаком принадлежности к ней.
Грузия была в первом эшелоне этой диссидентской фронды, вместе с Балтией и Украиной. Гамсахурдиа, Шеварднадзе или Саакашвили, такие разные по своему стилю, – это и разные понимания одного и того же антиимперского порыва.
Внутри которого жила тоска по собственной империи, о чем проницательно предупреждал Грузию Сахаров и чего ему не могут простить даже иные грузинские либералы.
Война, которую можно было предотвратить
При Саакашвили в государственных отношениях с Россией все было плохо, но в определенной степени – просто по-честному. Что, в общем-то, и стало исходной точкой для ухудшения отношений, которое закончилось боевыми действиями.
Саакашвили сказал громко и без обиняков то, что у Шеварднадзе звучало как привычный тост за дружбу народов. Да, НАТО. Да, Запад. Да, не бывает одновременно Запада и России. Не надо никого обманывать, или – или.
Саакашвили в этом жанре позволял себе быть совсем заносчивым, но едва ли именно это оказалось решающим. Противоречие между Россией и Грузией, при всей видимой тоске части грузинского населения по ресторану "Арагви" на улице Горького, было системным и объективным.
Несмотря на заявления официальных лиц, создавалось впечатление, что к тому времени уже ни одна из сторон не считала такой способ решения этого противоречия, как война, такой уж катастрофой. Но одновременно и Москва, и Тбилиси как будто верили, что все еще можно остановить.
С июля 2008 года на границе Южной Осетии не прекращались провокации и взаимные артиллерийские обстрелы и военные с каждой стороны угрюмо объясняли, что уже никто и никогда не определит, кто стреляет первым, поскольку в таких сюжетах уже не идет речи о какой-то логике, дисциплине и предсказуемости. Важно, что в Цхинвале артиллерия была изначально, а из Тбилиси ее подтянули.
Это была очень странная война – которая должна была случиться, но которую проще простого было предотвратить. И которую предотвращали – с обеих сторон – до самого 8 августа. Не предотвратили.
Прошло пять лет, и уже никто не спорит, какого именно числа российские войска вошли на территорию Южной Осетии, почему почти совпали с началом конфликта войсковые учения Северно-Кавказского военного округа, и вообще, кто начал первым.
Похоже, что и Запад в основном определился с точкой зрения на те события.
И хотя журналисты по-прежнему спрашивают главных действующих лиц тех дней о том, что же тогда было, социологи уже перестали интересоваться мнением населения на эту тему. Пять лет назад произошедшее наполняло оптимизмом четверых из десяти. В 2012-м не набиралось уже и троих, значит, воспоминание не из тех, которым хочется гордиться. Что-то было не так.
Возможно, то, что война на самом деле была, почти по Клаузевицу, продолжением другими средствами – но не политики, а пронизанной взаимными комплексами истории отношений Грузии и России.
Геополитические изменения
Грузия так и не вступила в НАТО – но это тот случай, когда "после" не имеет никакого отношения к тому, что "вследствие". Грузия и в 2008-м не могла вступить в Североатлантический блок, и даже перспективы были крайне туманны, о чем совершенно недвусмысленно еще весной 2008 года было дано всем понять на бухарестском натовском саммите.
К августу 2008-го у Грузии (и Саакашвили лично) накопилось достаточно проблем с уставшим от грузинского президента Западом, и особенно с отчаявшимися скрыть эту усталость американцами.
И Буш, и Кондолиза Райс без лишней деликатности, как рассказывали осведомленные люди в Тбилиси, объясняли Саакашвили: если в Южной Осетии или Абхазии у вас сдадут нервы, про нас забудьте и на нас не рассчитывайте.
Если не считать того, что Грузию окончательно избавили от Абхазии и Южной Осетии.
Война не пошла на пользу никому
После августа Саакашвили, пусть ненадолго и не очень убедительно, но укрепил свою власть. В первые дни в общем порыве вынуждена была выступить с ним рядом даже оппозиция.
Она, впрочем, довольно скоро обнаружила, что президент вовсе не воспринимается спасителем отечества, скорее, наоборот. Но тот уже успел более или менее эшелонировать политическую оборону и продержался еще целых четыре года.
После войны, как отмечают в Грузии, у президента окончательно пропал реформаторский драйв. Но едва ли кто-то может записать это в чей-либо актив или как военные итоги.
А в Грузии происходит то, что пять лет назад могло выглядеть для России одной из целей: Саакашвили уходит. Казалось бы, теперь можно отменить мораторий на общение с Тбилиси, но… говорить-то по-прежнему не о чем, как и раньше.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
