Художественный феномен – это единство настоящего, прошедшего и сослагательного. Тогда остается место для пятнадцатого камня (имеется в виду сад камней). Внешние атрибуты поглощаются правдой, выученные истины твердеют, становятся декламацией, патетикой, они мертвы, как мертвы в механическом потоке слова о “слезинке ребенка”, о “твари дрожащей” и о том, что “если Бога нет, то все разрешено”, а то будто мы не знаем, какие преступления творились его именем. Очень любят повторять кантовское о моральном законе в себе, даже слышал, что в Думе кто-то сказал об этом. Это хрестоматийный курс молодого бойца для довольствования собой, когда есть правило, и ты безгрешен. В твердых истинах, не переработанных твоим личным переживанием, нет места воображению. Мы желаем удовлетвориться завершением: не потому ли все правители-олигархи так привержены к фотографической живописи, к обласкивающему натурализму, поскольку он несет прилежные черты прилежной декламации? Мы не желаем проходить за его пределы к чему-то недоступному для нашего воображения.
Катерина Гордеева: Не могли бы вы посоветовать, как сейчас, в то время, когда свобода очень условна, нам всем очертить для себя эту возможную свободу? Что делать для того, чтобы она появилась, хотя бы внутренняя?
Юрий Норштейн: Для того, чтобы не погрузиться в сладость ощущения, что я-де свободен, тебе необходимо ежедневное личное переживание. Очень хорошо освежает человека память о смерти. Если бы олигарх каждый день возвращался к этому понятию, мы жили бы сейчас в другой стране. Но ему кажется, что он вечен, как это кажется всем тиранам. А поведение олигарха по отношению к своей собственной стране – это поведение тирана, для которого сообщество, в котором он живет, – сырье, из которого он будет доить деньги. Вот если б каждый день возвращаться к этим мыслям переживания за себя и за своих близких!
Еще очень хорошо освежают хорошие тексты, а текстов у нас в русской литературе, слава Богу, предостаточно. Так что с нами все в порядке! Нам только нужно проявить свое собственное желание, свою активность и усилие. Оно должно быть ежедневным.
Когда началась работа над “Шинелью”, я понял, что я идиот. Я туда вломился сдуру. Был бы поумнее – отставил бы это дело. Но, как говорит моя жена, глаза страшатся, а руки делают. В этом смысле она, конечно, мудрый человек, и успокаивает меня всегда. Но как бы руки ни делали, ты все равно пребываешь в состоянии неустойчивости. Сильно действующее состояние, зато как хорошо, когда вдруг, однажды, на экране ты увидел то, что совпадает с твоим далеким ощущением, о котором ты забыл. Когда я начал работать над Акакием Акакиевичем, я понял, что нужно прагматизм превратить в чувства. А как это происходит? Как это сделать в мультипликации, где ты все время находишься на уровне прагматизма?
Вот зайчик, который снимался у нас в фильме. Вот проза: он сделан из фольги. С чего это началось? С кефирных крышек на бутылках. Я когда увидел эту крышку, сказал: ”Франя, надо сделать Зайчика на этом материале”. Он не будет трепаться по краям. В студии тут же началось: вечно ты все делаешь не так, как другие.
Из меня диссидент вышел бы тот еще. Я все время был в несогласии. Я был в несогласии с мультипликацией, которая делалась. При этом я обожал Хитрука, это моя любовь до конца жизни. Но меня постоянно точило: есть что-то другое. Может, оттого, что у меня не получилось заниматься живописью всерьез, и произошел момент перехода энергии из одной области в другую.
Как говорит Бродский: “Если трудно, надо взять на полтона выше”. Не опуститься, а взять выше. Если в следующем фильме ты попадаешь в обстоятельства предыдущего – все, твоему делу конец. Но у тебя всегда есть выбор: или ты забываешь обо всем, гонишь потоком, ненавидишь своих товарищей, которые ушли вперед и задают себе следующие вопросы вслед сделанному фильму, или идешь к истине, но никак до нее не можешь добраться. Искусство вообще не должно до нее добираться. Это наука устанавливает ответы естественным путем многократного повтора опыта. Но и наука не останавливается на этой границе, она идет дальше. А что до искусства, неопределенность дает необыкновенное чувство внутреннего простора.
