В защиту от кого вывела на улицу тысячи своих приверженцев Русская православная церковь, титульная религия, на молебны которой ходят самые главные люди страны? Мне почему-то показалось, что от трио панков, двух сумасшедших, пары-тройки мелких хулиганов и еще – от меня. Хотя лично от меня православная церковь однажды уже защитилась.
Я выросла в типичной советской семье развитого социализма – православные и церковные бабушка с дедушкой, папа – убежденный атеист, мама – новообращенная протестантка. В нашей семье не принято было вести пропаганду (про и контра) и вообще разговоры о религии. "Вырастешь – поймешь", – говорила мне, пионерке, долго и неизлечимо страдающая мама.
Я не стала дожидаться, когда вырасту. После ее смерти я решилась зайти в белый храм на холме. Мне казалось, что там, за тогда запретным порогом, откроются другие истины о жизни и смерти, о смысле бытия и о той самой милостивой любви, которой так просила детская душа.
"Куда прешь, проститутка?!", – выскочила мне наперерез старушка, замахнувшись клюкой, когда я от волнения замешкалась на пороге. И я увидела себя, словно, с высоты белой колокольни – нескладную растрепанную рыжую девочку на потрескавшемся старом асфальте, в полосатой майке и перешедших от старшей сестры бордовых вельветовых джинсах – отторгнутую от одного своего вида, оскорбительного и отвратительного для тех, кто в храме.
Теперь, уже без обиды, я понимаю, что тогда церковь держала оборону от государства и реакция самых истовых верующих могла быть инстинктивно такой, точно у загнанной в угол кошки.
Пришли иные времена – без ломки и покаяний коммуно-атеистическая советская номенклатура стала повально капиталистической православно-христианской и даже моя дальняя родня имеет обыкновение упрекать меня за то, что так и не приняла крещения: "Ну и что ж с того, что не уверовала, а ты окрестись!"
"Все от гордыни", – сокрушенно качает головой наша нянюшка Алевтина, бывшая восторженная почитательница Елены Рерих и "Живой этики", уверовавшая в святую троицу, уже когда нянчила мою младшую дочь. На шее у дочери – простецкий металлический крестик и живет она с ощущением православности, хотя в разъездах по разным странам начинает терять церковность. Мне кажется, ей должно быть легче – не надо выбирать свою маленькую веру, как это делаем мы, необращенные в детстве, сомневающиеся, ищущие, примеряющиеся в душе, прислушивающиеся к внутренним отглоскам и вспархивающие, словно спугнутые птицы с ветки, когда нас пытаются привязать за лапку к определенной жердочке.
Я много встречала таких же агностиков – и на родине, и в Нью-Йорке, где на Манхэттене количество храмов и конфессий практически не уступает изобилию торговых домов с соответствующей конкуренцией за потребителя пищи духовной. Здесь наши соотечественники могут неожиданно податься в кальвинисты, объяснив, что певчая группа храма покорила душу, или в лютеранство – по воскресеньям в полупустующем соборе в районе Юнион-сквер волшебно играет орган. Протесты в Нью-Йорке, где в 2001 году от атаки исламских радикалов погибли почти три тысячи человек, не стали поводом, чтобы запретить строительство мечети в двух кварталах от мемориала... Вспыхнувшие педофилическпие скандалы в стенах католической церкви никак не сократили численность последователей великого учения Иисуса Христа.
Мое поколение, рожденное в атеистической традиции, пока еще ищет свою маленькую веру. И я ищу. Душа улыбается, вспомнив батюшку в крошечной деревянной церкви Суздаля, радостно и безо всякой напыщенности встречавшего странников на пороге. Мое воображение захватывали древние храмы индийского Нагпура, где поклонялись кобре, и учения новых гуру, к примеру, сливших воедино индуизм и ислам. Таким был ответ местного духовника на жестокую резню, сопровождавшую раздел Индии в середине прошлого века – тогда жертвами межрелигиозных столкновений стали почти полмиллиона индийцев. Местность эта, кстати, родина Маугли, воспетая в "Книге джунглей" Киплинга.
Я искала истину в беседах с обнаженными жрецами джайнов, асболютно разделяя Ахимсу – ненасилие, и Апариграху – нестяжательство. Только эти последователи великих аскетов в храме, окруженном нищими хибарами, собирали деньги на отлитие в золоте фигур всех 24 своих учителей. Знали бы это тиртханкары – "нашедшие путь к спасению" – считавших грехом протянуть ладонь даже за самой мелкой монеткой.
Меня зачаровывали звучащие на санскрите мантры буддистов и идея самосовершенствования человека, способного воспарить до божества, пусть не за одну жизнь. Поразил Далай-лама – в нем не было нисколько назидания, и проповеди он прерывал от переполнявшего его счастливого смеха.
Я пекла лепешки в сикхской гурдваре, где странник любой веры может найти хлеб и приют. И не без умиления слушала звуки раковины-рога в святилищах кришнаитов, которые обиженно спрашивали меня – а почему в Москве не разрешают построить храм и недобро отзываются о наших божествах, только за цвет кожи? Индийские газеты семь лет назад много писали о том, как титульная религия в России подавляет другие верования.
Я созерцала. А наш офисный водитель индиец Майкл, обращенный христианин, истово целовал ступени любого храма, куда бы в наших путешествиях следом за мной ни ступала его нога. Неправильно это, не по православному канону, пыталась урезонить его неверующая я.
"Бог везде. Мы просто молимся по-разному ", – весело пожимал плечами улыбчивый Майкл, носитель дарованной ему легкости веры и неабсолютизма.
Майкл оказался на уличном рынке в районе Шанти-пас, "проспекта мира" Нью-Дели, в ноябре 2005 года, когда прогремел один их трех взрывов, устроенных радикальной религиозной группировкой. Всей семьей они выбирали новый телевизор в канун шумного индуистского "праздника огней" Дивали. Тело его 13 летнего сына опознали сразу, но ничего не сказали жене, которая иногда приходила в сознание. У нее оторвало почти полтела и она мучилась еще неделю. От самого Майкла не нашли ни следа.
Бог везде, соглашаюсь я с ним. Я просто не нашла своего храма. Или боюсь фанатичной толпы.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
