Ренат Давлетьяров: покушения на первенство Гагарина в нашем фильме нет

Как комедия может превратиться в головокружительный ребус, почему для фильмов, формирующих культурную идентичность, нужен отдельный конкурс и госпрограмма, об иррациональности успеха, а также подлинном смысле патриотического кино, в интервью РИА Новости рассказал президент Гильдии продюсеров России, режиссер Ренат Давлетьяров. Беседовала Мария Полякова.

— Премьера вашего фильма "Человек ниоткуда" о космонавте из 60-х, попавшем в наше время, состоялась 30 октября, а со 2 ноября картина выйдет в широкий прокат. Если нам, наоборот, вернуться немного в прошлое: с чего вы начинали работу над этим проектом?

— Здесь все смешно получилось: мы решили написать комедию о том, как человек из 1960 года попадает в наше время. Нам это показалось забавным: он будет ошеломлен гаджетами, скоростями, телевидением, интернетом. Стали писать. Вдруг поняли, что смешно не получается — выходит как-то загадочно, тревожно для главного персонажа. Когда сценарий перевалил за половину, я говорю: мы не будем делать комедию, но, по-моему, получается очень интересная история, необычная. Мне нравится, я буду это снимать сам.

Когда вы пишете, вы не выбираете жанр. Вы описываете события, произошедшие с героем, его судьбу. А уж дальше… Что-то в нем есть ироничное, что-то трагичное, что-то лиричное. Каждый зритель вольно или невольно, когда начинаются детективные загадки, начинает разгадывать этот ребус. Он роет свой туннель в поисках того, что бы могло произойти. Иногда мы специально даем какие-то эпизоды, чтобы направить его попытки отгадать в другую сторону. Это сделано сознательно — пускай помучится.

— Какое участие в картине принимал "Роскосмос?"

— Мы обращались за консультативной помощью. Они предоставляли нам некоторые материалы. Плюс, космос, который вы видите в кино, реальный, он не нарисован.

— На Байконур не приезжали?

— Нет, Байконур был хитро придуман. Построить Байконур 1960 года стоило бы миллиард долларов, а современный – совсем другое. Кстати, верблюды, которые есть в кадре, там остались. Это было предчувствие! Картина открывается видом Байконура: стоит ракета, герои. Я понимаю, что чего-то не хватает. Предложил поместить верблюда. Казахстанские степи, теоретически там могут быть верблюды. Привезли, сняли. Через десять дней в ленте новостей вижу репортаж о запуске современной ракеты: в кадре ракету транспортируют, а перед ней пробегает верблюд.

— Этот год в российском кино уже ознаменовался космической темой. Весной на экраны вышел фильм "Вызов". Как, на ваш взгляд, он может повлиять на вашу картину?

— "Вызов" – прекрасный фильм, но нельзя сравнивать картины с бюджетом 1,5 миллиарда и в 15 раз меньше. Мы сняли фильм "Вызов" для продюсеров с ограниченным бюджетом (улыбается).

Что касается влияния, то да, первоначально в сценарии было написано, что в корабле ломается какая-то деталь и космический корабль терпит крушение, однако после "Вызова" я понял, что этому эпизоду не хватает зрелищности. Так мы придумали метеориты, летящие навстречу кораблю и пробивающие его обшивку. Метеориты не нарисованные, а настоящие. Оказывается, они бывают небольших размеров. Мы нашли такие и сняли на специальную камеру метеоритный дождь.

— Главный герой "Человека ниоткуда" — космонавт, полетевший в космос до Юрия Гагарина…

— Я хочу сказать очень важную вещь: космонавту засчитывается полет в космос, если он сделал полный орбитальный полет вокруг земли. Наш герой не может считаться полноценным космонавтом, потому что он его не совершил. Это важно понимать: никакого покушения на первенство полета в космос Гагарина в нашем фильме нет. Он – первый. Кстати, когда наш герой в современном мире открывает интернет, ему говорят: вот, смотри, что произошло за эти 60 лет. Естественно, нам показалось, что первым он должен увидеть полет первого человека в космос. В монтаже было два кадра с Гагариным, но нам запретили использовать его изображение даже в таком абсолютно нейтральном смысле. Мне это показалось диким. Гагарин, безусловно, принадлежит своей семье, но одновременно и всему миру.

— Гагарин — герой своего поколения и многих поколений после. Но у современных детей и подростков кумирами становятся вымышленные супергерои из голливудских фильмов и комиксов. Может ли отечественный кинематограф противопоставить им своих супергероев, основываясь на отечественной культуре?

— Я считаю, что русская цивилизация не может обходиться без своей кинематографии. Великая русская культура накопила множество образов и героев — тех же Ивана-дурака и Ивана-царевича, например, или Елену Прекрасную и Кощея Бессмертного. Национальные сказки для детей очень важны для формирования личности, имеющей национальную идентичность.

Мы в Гильдии продюсеров обсуждали это. На наш взгляд, мы должны проводить отдельный конкурс для детских сказок, военных и исторических фильмов. Стоимость этой программы приблизительно 5 миллиардов рублей. В год должно выходить 10-15 фильмов. Как вы понимаете, не факт, что все они будут хорошими. Но этот конкурс должен проводиться на постоянной основе, только тогда это имеет смысл.

Однако даже если такие деньги завтра появятся, у нас нет столько сценариев. Для того, чтобы профинансировать 10 картин, нужно иметь 30-40 сценариев и из них выбирать лучшие. Проблема не в том, что не хватает талантов, а в том, что их никто не пишет. Ведь вы не можете писать сценарий к фильму, который стоит полмиллиарда рублей, будучи уверенным, что эти деньги невозможно получить.

— Это проблема только современной российской сценарной школы?

— В достаточной мере хороших сценариев не было никогда, и в СССР тоже. Этот разговор длится уже очень давно. Есть такое ретроспективное впечатление, что советское кино идеально: сценаристы, артисты, фильмы. Однако мы смотрим примерно 300-350 картин, кинофонд за 80-90 лет, а в год создавалось примерно 400 фильмов. Да, там были выдающиеся картины, но сценарный голод был всегда.

— Россия сейчас осталась в определенном смысле в изоляции. Может ли это стать положительным фактором для поиска национальной идентичности в российском кино?

— Я очень на это надеюсь. Это не значит, что мы замыкаемся, в современных условиях невозможно замкнуться. Если общество и государство сосредоточится, чтобы создавать смыслообразующие, зрительские фильмы, я очень надеюсь, что это даст свои плоды.

— Сейчас интерес к российскому кино у зрителей растет. Как вы считаете, сколько времени должно пройти, чтобы, выбирая на какой фильм пойти, россияне отдавали предпочтение отечественной картине?

— Совершенно неожиданные фильмы могут стать востребованы у зрителя. Успех во многом иррационален. Мы в нашей студии лет 15 назад запустили франшизу, ставшую легендарной, — "Любовь-морковь". Она собирала огромные по нынешним временам деньги, огромные. Легкомысленная, как пузырьки шампанского, комедия. И этот фильм был дико востребован.

С другой стороны, существует экспериментальное камерное кино, которое достаточно часто востребовано международными и российскими кинофестивалями и синефильской общественностью.

— Вы обозначили три наиболее важных, на ваш взгляд, направления в кинематографе: детское, военное и историческое. А что вы думаете о патриотическом кино?

— Я категорически против термина "патриотическое кино". "Калина красная" Шукшина – это не патриотическое кино? Или "Москва слезам не верит", а "Кавказская пленница"? Под этот термин порою шифруется конъюнктурная бездарность.

Если снимаешь о своем народе, о его судьбе на русском языке, о волнующих людей проблемах — это и есть патриотическое кино. Я не люблю, когда мои военные фильмы "А зори здесь тихие…", "Донбасс. Окраина", "Летчик" называют патриотическими. Я российский режиссер, продюсер и, надеюсь, все, что я делаю, – это патриотично.