Член СПЧ Алексей Мельников: милосердие – часть естества российского народа

На полях Петербургского международного юридического форума (ПМЮФ) немало говорили о российских местах принудительного лишения свободы, ресоциализации осужденных и новом законе о пробации. О самых острых проблемах российских тюрем в интервью РИА Новости в кулуарах форума рассказал член Совета по правам человека при президенте РФ, ответственный секретарь Общественной наблюдательной комиссии Москвы Алексей Мельников. Беседовала Дарина Хануна.

– Алексей Владимирович, на сессии Петербургского международного юридического форума вы заявили о необходимости изменить административный надзор сотрудников полиции за освободившимися заключенными. Не могли бы рассказать подробнее о вашей инициативе?

– Да, действительно, я считаю, что нам необходимо проработать вопрос о возможном изменении административного надзора над освободившимися из мест принудительного содержания гражданами. На мой взгляд, в данном вопросе может помочь цифровизация. Возможно, через приложение, в котором освободившийся гражданин сможет "отмечаться". Например, женщина отсидела восемь лет, освободилась и теперь вынуждена подвергаться "издевательствам" со стороны сотрудников полиции: они могут прийти в 11 ночи, в 4 утра, чтобы проверить, находится ли она на месте. При этом нужно понимать, что женщина может спать и не открыть дверь, однако в таком случае полицейские ставят отметку о ее нарушении.

Более того, людям, освободившимся из мест принудительного содержания, довольно трудно найти работу, а с такими условиями – это почти невозможно. Хотя, на мой взгляд, если человек сумел трудоустроиться, то это, бесспорно, показатель того, что он хочет вернуться к нормальной жизни, а значит ему нужно не препятствовать, а помочь, и надзор со временем в отношении таких граждан, безусловно, должен сокращаться.

Я бы хотел добавить, что не менее важно проработать систему взаимодействия уголовно-исполнительных инспекций (ФСИН), на которые возлагается обеспечение пробации, и подразделений МВД, осуществляющих административный надзор.

– В январе 2024 года в России вступит в силу закон о пробации. Скажите, до этого времени как происходит социальная адаптация, как мы над этим работаем?

– Как это не удивительно, но мы сейчас наблюдаем, насколько быстро у нас в стране развивается система исправительных центров. На мой взгляд, исправцентры – это важнейший элемент социальной адаптации осужденных. Более того, уже сейчас в ряде регионов работают НКО, деятельность которых направлена на ресоциализацию и адаптацию бывших заключенных. Например, в ХМАО работает НКО, которая желающих в пробации забирает из колонии и везет в центр – общежитие, которое они сами построили для бывших заключенных. Там люди могут получить временную регистрацию, медпомощь, одежду, продукты питания и предметы первой необходимости. Сотрудники этой НКО помогают освободившимся адаптироваться в новом мире, научиться жить по-другому, но, конечно, самое главное – они помогают найти работу. Эта организация работает несколько лет, и из 200 человек, прошедших через этот проект, вновь совершивших преступления и оказавшихся, так скажем, за решеткой, лишь пять человек. То есть меньше 2,5%. Подобные НКО, опыт которых нужно учитывать после вступления закона о пробации, также есть в Сургуте, Тверской области и еще нескольких регионах.

При этом, я уверен, что для успеха пробации, развития и гуманизации пенитенциарной системы необходимо увеличить денежное довольствие сотрудников ФСИН. Вот наглядный пример: младший инспектор ФСИН в ряде регионов зарабатывает около 23 тысяч рублей, в Москве – до 35 тысяч рублей. При этом у них нет почти никаких льгот и довольствий. Поэтому, на наш взгляд, необходимо приравнять сотрудников ФСИН к сотрудникам полиции со всеми соцгарантиями, а также развивать жилищную программу.

– На полях Петербургского международного юридического форума впервые прозвучала фраза о том, что пробация будет добровольной: заключенный сам должен захотеть и подать заявление. При этом главная цель пробации, как заявляют ФСИН и Минюст, – сокращение рецидива преступности. Какая же судьба ждет тех, кто не захочет проходить ресоциализацию?

– Думаю, что у них все будет как раньше. Но те, кто соглашается, получают дополнительные возможности и помощь. Им будет значительно легче адаптироваться к жизни на свободе, у них будет больше шансов устроиться на подходящую работу и в целом начать жизнь заново.

– А как и кто будет оценивать, насколько эффективно работает система пробации, и в случае, если будет признано, что пробация бывшему заключенному не помогла, кто будет нести за это ответственность?

– На мой взгляд, мы будем вынуждены три или пять лет, вряд ли меньше, пристально наблюдать за тем, как во всех регионах России реализуется этот закон. И только после этого можно будет делать какие-то выводы о том, где в системе существуют белые пятна, которые не были учтены при принятии закона. И только тогда ФСИН, Минюсту и правозащитникам предстоит очередная большая работа по доведению этого закона "до ума".

– А что будет с тем бывшим заключенным, участником системы пробации, который все же оступился и вновь совершил преступление?

– Здесь как раз все просто. Совершенно ясно, что он будет исключен из системы пробации. А так как она предоставляется всего один раз и длится в течение года, то получается, что свой шанс на новую жизнь он упустил. И раз он совершил преступление, то в действие вступает Уголовный кодекс РФ, а значит дальше судьба его совершенно понятна.

– В прошлом году был принял закон об ужесточении наказания за пытки. Расскажите, изменилась ли как-то ситуация после этого? Стало ли меньше случаев пыток?

– Случаев стало меньше, но, на мой взгляд, это не связано с принятием закона. На протяжении 10 лет мы фиксируем снижение количества случаев пыток в местах лишения свободы, но после принятия закона их число, по-моему, не стало сокращаться быстрее. На мой взгляд, большую роль играет появление в УК РФ таких статей, как 210.1 УК РФ (Занятие высшего положения в преступной иерархии), а также иных статей и нормативно-правовых актов, касающихся борьбы с тюремной субкультурой.

– Ранее поднимался вопрос о наделении региональных омбудсменов, членов аппарата уполномоченного по правам человека и СПЧ возможностью посещать колонии, изоляторы. Как вы на это смотрите? Есть ли в этом необходимость?

– Главный институт контроля – это общественные наблюдательные комиссии регионов РФ. ОНК – это уникальный правозащитный институт гражданского общества, аналогов которому в мире нет. Поэтому мы должны направить больше усилий на развитие взаимодействия СПЧ, уполномоченных, ОП с региональными ОНК и помогать правозащитникам в решении их проблем, но главное – нужно уделять больше внимания формированию комиссий, чтобы все члены ОНК были задействованы в работе.

– Скажите, а поступают ли вам сообщения от россиян, которые содержатся в тюрьмах или СИЗО за рубежом? Европа часто критикует российские места принудительного содержания граждан, что вы можете ответить на это?

– Не часто, но такие обращения нам поступают. К сожалению, мы не можем достаточно эффективно помочь. Однако то, что нам порой пишут, поражает. Нам сообщают об ужасающих условиях содержания, и после этого становится удивительно, что в тех странах, откуда к нам обращаются, еще смеют что-то говорить про наши изоляторы и тюрьмы.

Конечно, все озабочены проблемами российских тюрем, мы в РФ озабочены проблемами наших тюрем, и Запад почему-то озабочен проблемами наших тюрем. Но Западу и США надо бы взглянуть на свои колоссальные провалы, например, на уровень оказания медпомощи в тюрьмах. Российский летчик Константин Ярошенко в беседе с нами рассказывал, что в американской тюрьме его каждый раз выдворяли в карцер после общения с журналистами. И это лишь малая часть всего того, что ему пришлось пережить в американской колонии.

Безусловно, нам есть над чем работать, а для гуманизации системы уголовно-исполнительной системы РФ и формирования положительного образа ведомству, конечно, необходимо быть более открытым к российским правозащитникам, которые живут и работают здесь во благо нашей страны.

Но тем, кто утверждает, что права человека – это что-то прибывшее к нам с Запада, я хочу напомнить, что истории правозащитного сообщества в России больше 200 лет. Права человека и милосердие – это часть естества нашего народа и христианской культуры.