Первый африканский иерей РПЦ: срывая на нас злобу, греки не победят

Угандиец Герман Эдиянгу, рукоположенный в 2018 году в Александрийском патриархате в сан диакона, был одним из первых африканских клириков, который подал прошение о переходе в Русскую православную церковь после признания патриархом Феодором II украинского раскола. А совсем недавно он прошел священническую хиротонию и стал первым африканцем, рукоположенным Русской православной церковью в священники на континенте. В эксклюзивном интервью РИА Новости он рассказал о том, в чем нуждаются прихожане и клирики Африки, об отличиях русской литургии от греческой, и о том, на каких языках служит православное духовенство в Уганде.

– Отец Герман, что вы чувствуете, став первым рукоположенным в Русской церкви священником из Африки?

– Я чувствую себя благословенным, я смиренен и очень, очень счастлив. Для меня это – очередной шаг вперед в том, чтобы участвовать в духовном развитии нашего народа, в том, чтобы спасти больше душ в будущем. Я преисполнен надежд!

­– Экзархат существует уже целый год. Что нового он привнес в жизнь приходов в Африке? Как изменилась ваша богослужебная практика?

– Русская литургия куда детальнее греческой. Когда я смотрю на греческую службу, я вижу, что ряд ее фрагментов был изъят, что она стала короче. Русская же содержит все шаги, которые существовали в литургии в прошлом. Она длиннее, в ней больше деталей.

– А на каких языках вы служите?

– Мы используем наши родные языки. Лично я служу на атесо – это язык, на котором говорят в нашей части благочиния Сороти. Но на севере Уганды служат на очоли, на ланго – языках коренных народов тех мест. Тем не менее, иногда мы пользуемся и английским, просто для того, чтобы лучше понимать друг друга: например, если на службе есть прихожане, которые не знают местного языка, то для них мы переходим на английский.

– Вы перешли в Русскую церковь из Александрийского патриархата. Почему решили влиться в нее? Что вы знали о России и Русской церкви до перехода?

– Я был рукоположен в диаконы в Александрийской церкви в 2018 году. Когда начался раскол, когда была признана отколовшаяся ПЦУ, мы осознали, что это противоречит канонам, и что по этой причине Русская православная церковь сохраняет свой статус. Определившись с этим, я для себя решил, что буду следовать учению, которое она практикует, и выразил желание перейти в нее. Сейчас я прошел обучение и в Русской православной церкви, я получил священническую хиротонию, и благодарю Бога за это.

– А что о Русской церкви знали ваши прихожане и угандийцы в целом?

– Люди в нашей стране знают, что Русская православная церковь – самая широко распространенная в России, что она строится на традициях священнослужения, учении и вере, которые сохраняет с апостольских времен. Важно, чтобы знание об этом распространялось. Большинство людей, к которым мы обращаемся с проповедью, воспринимают Русскую церковь положительно, и принимают ее омофор, потому что их привлекает ее позитивная консервативность в традиции и догматике.

– Как живут угандийские приходы? В чем они нуждаются: транспорте, зданиях для молитвы, воде, образовании или чем-то еще?

– Будучи третьим миром, Африка, конечно же, нуждается во многом. Я начну с тех проблем, с которыми сталкиваются клирики, такие как я, особенно в Уганде: серьезное испытание для нас – это отсутствие транспорта. У нас нет не то что автомобилей – мотоциклов. Автомобиль позволяет отправиться в путь даже в дождь: например, если нужно провести похороны или литургию, то без него дождь приходится пережидать. Для Африки это первостепенная проблема, и с транспортом нам пригодилась бы любая помощь.

Со многими вызовами сталкиваются и прихожане – люди, которым мы служим. Один из них – недостаток качественного образования. Мир организует гуманитарные образовательные программы, но это только способствует росту безработицы. На мой взгляд, народам Африки сейчас нужно вовлечение в профессиональные технические курсы. Они очень важны, потому что с момента завершения позволяют работать по специальности, зарабатывать деньги. Я убеждаю людей идти учиться на строителей, портных, механиков, плотников – все это очень уважаемые профессии.

Большая проблема – вода и доступ к ней. Артезианских скважин мало, во многих поселениях есть только колодцы, и зачастую вода там непригодна для питья – люди болеют.

Не хватает и качественных медучреждений. Болезни свирепствуют, а госпитали обычно расположены вдалеке от деревень, и даже в них часто не бывает лекарств. Например, если у вас диагностировали малярию, то за лекарствами вас все равно отправят в частные аптеки. Так что в медицинских учреждениях наши поселки и приходы испытывают острую необходимость.

– Могут ли, по вашему мнению, помочь в преодолении этих нужд Русская церковь и ваши единоверцы в России? Могут ли помочь в этом российское образование, российские специалисты?

– Да, потому что когда мы учимся у людей из развитых стран, таких, как Россия, мы развиваемся и сами. Я уверен, что с их прибытием улучшатся даже сферы их работы: я знаю, что они хорошо подготовлены и могут предоставить качественные услуги. Уганда ждет их с распростертыми объятиями, это страна с хорошим климатом и замечательным, приветливым народом.

Помощь верующих из России, конечно, тоже была бы очень важна для нас. Это может быть как сбор средств, так и продвижение в государстве проектов по строительству, например, госпиталей. Хотя бы по одному госпиталю на севере, юге и востоке страны – и жизнь людей серьезно улучшилась бы. В том числе и духовная: у здорового человека есть возможность посвятить любое время прославлению Господа.

– Каковы сейчас отношения с прихожанами, которые остались в Александрийском патриархате?

– На межличностном, низовом уровне, агрессия минимальна, ее почти нет. Ведь это – все еще люди, которые живут единым сообществом, разделяя друг с другом все, кроме литургии.

– А как структуры Александрийского патриархата отреагировали на присоединение клириков к Русской церкви? Столкнулись ли вы и ваши единоверцы с угрозами, дискриминацией или насилием с их стороны?

– Поначалу Александрийская церковь была очень агрессивна в отношении тех, кто перешел в Русскую. У нас забрали облачения, у нас забрали литургические принадлежности, даже выставили из школ детей, которым пришлось сидеть дома. Это сильно повлияло на их обучение, потому что многие родители рассчитывали на церковные стипендии. Но сейчас, на мой взгляд, в Александрийской церкви начинают осознавать, что, срывая на нас злобу, победы они не достигнут: победителями в таком случае можем остаться только мы.