Счет 8:0 в пользу Ангелины Вовк:

— У меня и телевизора не было, что вы! Я не знала, что это такое. Чтобы посмотреть любимый футбол, в юности бегала к соседям.

— Да. Теперь все аэродромы за заборами, а тогда было по-другому. Ходила в лес за земляникой, взлетно-посадочная полоса — в пяти метрах. Я смотрела в небо и ждала папу. Думала: сейчас прилетит. Поэтому решила стать стюардессой. Но мама сказала — нет.

— Да, но со мной все время боролись. Когда только пришла на телевидение, не нравились мои длинные волосы. Говорили также, что слишком много улыбаюсь. Однажды для интервью с югославским певцом Ивицей Шерфези мне в Доме моделей заказали модный туалет со шнуровкой на груди. Председатель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин увидел меня в эфире и спросил, почему нет пуговиц. Тут же разнесли слух, что Лапину не нравится Вовк.

Но в целом меня на телевидении очень любили и все время куда-то приглашали.

— Нет. С софитами у меня, кстати, связана одна история. Когда умерла Екатерина Фурцева, я должна была сообщить об изменениях в программе в день похорон. Начала читать свой текст — и вдруг лопнула лампа. Я вздрогнула, но продолжила. Через несколько секунд лопается другой прибор. После того как взорвался третий, я залезла под стол и сказала: "Советское телевидение прекращает на этом свою работу".

— А что делать? Стекла сыплются — боялась, изранят лицо.

— Только информационные. Так и объяснила Игорю Леонидовичу Кириллову: "Вы сами говорили, что улыбаюсь много. Как же я со своей улыбкой буду сообщения о пленуме ЦК читать?" А вообще я соглашалась вести любые передачи, да и работу за кадром обожала.

Даже когда меня убирали с основных каналов, с удовольствием работала на "Орбиту". За что убирали — я, правда, не понимала. Мои замечательные педагоги Нина Кондратова и Ольга Оборина говорили: "Линочка, не переживай, бог все расставит на свои места!" Действительно, проходило время, и гонения прекращались.

— Переживала. Но я понимала, что уже можно было уйти в тень. Появились песни, которые мне не нравились, исполнители, которых я не понимала, исчезла атмосфера, к которой я привыкла.

— Вы знаете, немножко обижена на Игоря Крутого. Все-таки передачу получил из моих рук. И он, как хозяин проекта, должен был все сделать красиво. Но не сделал. Ну и бог ему судья. А обиды все надо прощать.

— Я никогда не вынашивала планов мести, никогда никому не наушничала, не подговаривала сделать кому-то бяку. Я просто шла в церковь и подавала записку о здравии людей, которые меня обижали.

— Наверное, во многом благодаря моему второму мужу, чешскому художнику Индржиху Гетцу. Он привозил мне из-за границы роскошные наряды. Причем они садились на меня так, как будто только вчера мы с Индре прошлись по магазинам и я все примерила.

— Много слагаемых было. И то, что, конечно, там я была бы одна, без друзей, а здесь я востребована. И то, что мама у меня болела. А я всегда считалась в доме добытчицей, потому что, как известный человек, могла что-то достать, как раньше говорили, помочь близким.

И потом я очень любила всегда свою страну, да и сейчас люблю. И когда мы собирались в Чехии на какое-то застолье с его знакомыми и они начинали смеяться над Советским Союзом… Я вставала и уходила. Как так можно? Ты в гостях, а тебя начинают упрекать какими-то нашими недостатками, высказывать, как будто к ним Брежнев приехал. И люди сидели вполне культурные и воспитанные — режиссеры, художники. Я понимаю, почему они так делали после 1968 года, но я с ними ссорилась все время, это было неприятно.

А простые люди там хорошо относились ко мне. Правда, иногда в магазине какая-нибудь глупая маленькая чешка не хотела меня обслуживать потому, что слышала мой русский акцент. Ну я считаю, что это недостаток духовного состояния, воспитания.

Да и муж не желал переезжать в Россию. У него в Праге был огромный дом с великолепным видом. Индре говорил: я не понимаю, почему ты не можешь, не хочешь переехать в Чехию, здесь хорошо, посмотри какой дом мы построили, у тебя все есть. Купил мне красивую машину — шутил еще, что это "Линочкина сумочка".

Он, кстати, был помешан на машинах! В Москве меня подвозил как-то на работу на французском авто, открывал дверь в белых перчатках прямо перед дикторской — у всех на глазах. Девушки, конечно, завидовали. Подходили и на полном серьезе говорили: "Отдай мне своего Индре, ты ведь и так успешная!" Я была в шоке.

— Не жалею. Я просто знаю, что вернулась бы обратно в Москву все равно. А здесь бы у меня уже тоже ничего не было, понимаете? Но я жалею, что у нас не сложилась с ним жизнь — та, о которой оба мечтали. Мы очень любили друг друга, он был прекрасным человеком.

— Да. Понимаете, у нас с Индре была какая-то духовная общность. Гена, мой первый муж, — коллега, диктор. Мы учились вместе в институте, это юношеская моя любовь. Но я была с ним все время в каком-то подчиненном положении, должна была все время спрашивать разрешения, что я могу сделать, что не могу. Так же нельзя жить, правда?

— Да, он говорил, что меня там — в театре — сожрут, что там нужны когти и локти. Когда меня приглашали в другие города на кинопробы, я ездила с мужем. И вот, помню, однажды меня хотели взять на очень сложную роль. И я так блистательно отработала сложные сцены! Он говорит: "Потрясающе! Но сниматься все равно не будешь".

— Он меня просто ненавидит!

— Как в песне Вячеслава Добрынина "Не сыпь мне соль на рану": я не могу забыть эту ночь, когда ты встала и просто ушла из дома навсегда. Вот это как про меня и про него. Даже вещи не забрала! Бывают такие мгновения, когда человек делает решительный шаг и растворяется в этой темноте, да. И, конечно, мужчины очень не любят, когда так поступает женщина. Наверное, он меня любил сильно, раз до сих пор ненавидит.

— Этого я не знаю, свечку не держала. Хотя, по-моему, мужчины не изменяют, только если они импотенты. Поэтому все возможно.

— Да, после Индре невозможно встретить мужчину, за которого бы я захотела выйти замуж.

— К Мише очень хорошо отношусь, но как к другу. Я ведь внутри ощущаю себя молодой девушкой — понимаете, у человека меняется только внешность. Вот поэтому и тянет их, наверное, ко мне — к моей молодой душе, к каким-то позитивным качествам, и я с ними с удовольствием общаюсь.

Но мы никогда не переходим какую-то грань. Не понимаю, как можно влюбиться в мальчика и выйти за него замуж!

И потом уже, вы знаете, я перевернула все эти страницы.