Дмитрий Рогозин: через санкции – к звездам

Мировая общественность давно обсуждает вопрос продления работы Международной космической станции до 2028 или до 2030 года. Однако последний год, наоборот, идут разговоры о возможном прекращении функционирования МКС в ближайшей перспективе. О позиции российской стороны по этому вопросу, разработке новой российской орбитальной станции и возможном сотрудничестве со странами БРИКС гендиректор "Роскосмоса" Дмитрий Рогозин рассказал в интервью корреспонденту РИА Новости Денису Кайырану в преддверии Дня космонавтики

– Недавно вы получили ответы от глав НАСА, ЕКА и Канадского космического агентства по поводу требований снять незаконные санкции с российских предприятий и сказали, что дальнейшее решение будет принято после того, как "Роскосмос" продумает некую стратегию и доложит о ней руководству страны. Когда состоится этот доклад, и когда может быть принято конкретное решение?

– Мы действительно обратились к НАСА, Европейскому космическому агентству и Канадскому космическому агентству с требованием принять все необходимые меры для того, чтобы отменить санкции, которые были введены странами Евросоюза, США и Канадой в отношении российских предприятий. Это РКЦ "Прогресс" – изготовитель ракет семейства "Союз-2", Акционерное общество "Российские космические системы" и, конечно, наш головной институт ЦНИИмаш, в состав которого входит Центр управления полетами. Без этих трех ключевых организаций говорить о безопасной эксплуатации МКС невозможно.

Глава НАСА сенатор Нельсон ответил, что продолжит взаимодействовать с ЦНИИмаш и РКЦ "Прогресс" несмотря на санкции, аналогичное письмо пришло и от руководительницы Канадского космического агентства. Письмо руководителя Европейского космического агентства Йозефа Ашбахера иное. В нем он говорит, что просто передал наше обращение странам-участницам ЕКА.

Надо иметь в виду, что правительство Российской Федерации несколько лет тому назад подтвердило, что партнерство по МКС продлевается по 2024 год. До этого фигурировал 2020 год. Мы также ранее, еще до этих событий, говорили, что рассмотрим заявку НАСА о продлении до 2030-го. На сегодняшний момент наша позиция практически сформирована, но говорить о ней публично преждевременно. Мы начали процедуру согласования этой позиции с правительством Российской Федерации, после чего она будет доложена президенту.

Вопрос нашей позиции на днях обсуждался на набсовете "Роскосмоса", в состав которого входят представители ключевых министерств и ведомств, связанных с работой "Роскосмоса", а возглавляет его профильный вице-премьер. Планируем доложить нашу позицию президенту в ближайшее время.

– Когда может быть принято окончательное решение о партнерстве России по МКС?

– Вопрос сотрудничества по МКС является предметом межправительственных соглашений между Россией, США, Канадой, странами Евросоюза и Японией. Поэтому данный вопрос будет решен на уровне правительства РФ.

– Действительно ли срок затопления МКС займет три года, и если будет принято решение о прекращении сотрудничества в 2024 году, до 2027 года надо будет отправлять туда экипажи?

– Технически понижение орбиты МКС – не очень быстрый процесс, подготовка к ее затоплению в заданном участке мирового океана потребует времени. Вопрос сроков будет безусловно решаться с участием России, от нас здесь очень многое зависит – доставка топлива на МКС, поддержание орбиты и увод станции от опасных сближений с космическим мусором. Очевидно, что речь не может идти о каком-то демарше и быстром бегстве России с МКС, у нас есть свои международные обязательства. Над Землей летает 500-тонная конструкция, и во многом от нас зависит, чтобы она неожиданно не "приземлилась" на Париж или Лондон.

Если будет принято решение о сворачивании нашей деятельности на МКС и развертывании российской орбитальной служебной станции (РОСС), то в соответствии с прописанными процедурами мы заранее оповестим партнеров. Соответственно, они должны будут принять решение. Если не согласятся и попытаются сохранить станцию без участия России, то им потребуется компенсировать наше отсутствие техническими средствами, которых у них пока нет. Возможно, они со временем появятся, но им придется потратить и деньги, и время, чтобы заместить Россию. Как у них получится – не знаю. Это очень сложно технически. К тому моменту это будет уже, скажем так, устаревающая, тихо умирающая станция, потому что без России на МКС полноценной работы не будет никогда.

– Думаете, если поднажмут, то успеют к 2024 году получить такие технические средства?

– Это невозможно. Да, вездесущий Илон Маск как обычно шумно и под визг своей группы арт-поддержки провозгласит: "Я это сделаю!", но сделать это очень сложно и затратно. Но есть еще один вариант – они могут на коммерческой основе с нами решать вопросы, которые мы раньше решали за счет нашего персонального вклада в работу станции. То есть, грубо говоря, перейти на коммерческие отношения, покупать наши услуги. Ради спасения станции от неуправляемого падения на Землю мы могли бы, думаю, пойти навстречу.

– За рубли?

– Конечно же за рубли.

– Если Россия примет решение прекратить свое участие в МКС после 2024 года, не получится ли так, что вошедшие в ее состав в прошлом году модули "Наука" и "Причал" не успеют реализовать свой потенциал?

– Конечно, не хотелось бы самые свежие модули МКС обрекать на верную погибель. Но это вопрос проектирования РОСС, которым занимается РКК "Энергия". Есть разные варианты. Это может быть станция на полярной орбите с наклонением 97-98 градусов. Может быть другая орбита, а может быть и сохранение станции на наклонении МКС путем отделения той части российского сегмента, которая находится в хорошем состоянии – это модули "Наука" и "Причал", с последующим присоединением к ним новых модулей, в том числе научно-энергетического модуля, который сейчас находится в высокой степени готовности.

Мы будем исходить из наиболее эффективного функционального назначения новой российской станции – что она должна видеть под собой, на что должна быть нацелена научная аппаратура: либо на Северное полушарие и территорию Российской Федерации, либо для станции будет важно сохранить возможность полета над такими регионами, как Китай, Индия, Ближний Восток, страны Европы. Думаю, что мы постараемся найти какие-то решения, которые позволят продлить работу новых модулей МКС.

– Нет ли необходимости поставить РКК "Энергия" задачу ускорить эскизное проектирование?

– "Роскосмос" заинтересован в определении позиции технических специалистов, но представители РКК "Энергия" говорят, что им нужно больше времени. Перед ними стоит задача завершить работу в третьем квартале 2023 года и приступить к разработке конструкторской документации.

– Как продвигается обсуждение сотрудничества в области пилотируемой космонавтики с другими странами, например, БРИКС?

– БРИКС – самый естественный для нас партнер. У Китая и Индии очень развитая космонавтика. Мы в курсе тех решений, которые они намереваются реализовать в ближайшее время. Думаю, что в ближайшие месяцы мы проведем очную встречу с руководствами китайского и индийского космических агентств. Мы готовы как участвовать в кооперации по их проектам, так и реализовывать новые совместные проекты.

– То есть их участие возможно и в новой российской орбитальной станции?

– Я не думаю, что на данном этапе есть смысл говорить о каком-то иностранном участии в работе российской орбитальной служебной станции. Потому что мы бы хотели придать ей гораздо более прагматичный смысл и военно-прикладное значение.

Пилотируемая космонавтика нужна там, и только там, где мы не можем решить вопрос автоматическими системами и комплексами. Экипажи наших пилотируемых миссий должны обеспечивать проведение регламентных работ на новой станции, поддержание дееспособности ее прикладных и научных систем на орбите. То есть прилетели, доставили целевую аппаратуру, установили ее, включили, проверили, что-то заменили, вернулись на Землю. Если будет принят такой вариант, станция будет все-таки национальной.

Но пилотируемая космонавтика не лимитируется околоземной орбитой. Установка исследовательского оборудования, например, на Южном полюсе Луны потребует в том числе и пилотируемых полетов на Луну. В рамках таких миссий я как раз вижу гораздо больше смысла в международном сотрудничестве, потому что такие полеты опасны, очень дорогостоящи и технически сложны. Здесь надо чувствовать плечо партнера.

Что касается околоземных задач, то здесь, я думаю, можно в большей степени полагаться на национальные ресурсы. Российская Федерация после эйфории 90-х годов, когда царили "мир, дружба, жвачка", когда и появилась идея МКС, вернется к истокам создания пилотируемых станций, которые должны быть максимально функциональны и полезны стране.

Наша главная претензия к МКС состоит в том, что в основном все эксперименты проводятся внутри гермообъема самой станции. Это, прежде всего, медико-биологические эксперименты. При этом в данном направлении накоплен колоссальный опыт в наших ключевых институтах, в том числе, в Институте медико-биологических проблем РАН. Мы много что знаем о работе человеческого организма в космосе. Настало время использовать человека не для опытов, а как инструмент для решения прикладных задач. Поэтому и сама станция, как мы предполагаем, должна стать, прежде всего, платформой, которая несет на себе полезную целевую нагрузку.

– То есть оптимальный вариант, это когда есть национальная военно-прикладная станция и существующие параллельно с ней международные проекты в дальнем космосе?

– Я бы сказал, что низкие околоземные орбиты предназначены сугубо для прагматичных задач, которые должны решаться короткими полетами, короткими миссиями. В таком случае отпадает необходимость создания колоссальных систем жизнеобеспечения, спортивных тренажеров, вибрация от которых передается на борт и мешает работе научной аппаратуры.

Если мы говорим о дальнем космосе – исследованиях Луны, а в будущем и Марса, то это совершенно иные задачи, которые надо решать совместно ведущим космическим державам. Может быть, и Соединенные Штаты тогда уже станут другими, лет через 15, через 20. Может, они к тому времени научатся сцеживать яд и сдерживать свою агрессию к России и другим странам. Может, у них бомбы закончатся. Я не знаю, но помечтаю. Тогда и состав участников может быть расширен. То есть концепция следующая: международные миссии в дальнем космосе и национальные миссии в ближнем космосе. Короче, мы прорвемся: через санкции – к звездам.

– Заинтересовался ли кто-то из зарубежных инвесторов участием в российской миссии на Марс?

– Давайте будем действовать последовательно. Сначала я хотел бы все-таки получить от европейцев наш десантный модуль. Мы оценим его состояние, способен ли именно он быть запущен снова в следующее пусковое окно, или же нам придется создавать новый десантный модуль, насыщать его дополнительным исследовательским оборудованием. Тогда и определимся, будет ли эта миссия национальной или международной.

– То есть вернуть его все-таки удастся?

– Он принадлежит России, они должны его вернуть. Конечно, в условиях, когда они устраивают провокации в средствах массовой информации в отношении действий наших Вооруженных сил, сложно говорить, что мы можем пересечь таможенную границу и вернуть модуль. Решение вопроса потребует какого-то времени, может быть месяц-два-три. Когда получим модуль обратно – вернемся к этому вопросу.

– Вы рассмотрели предложение "Андроидной техники" по оснащению десантного модуля ровером-кентавром вместо европейского ровера?

– Я внимательно ознакомился с материалами. После 2019 года, когда первая их машина была отправлена на орбиту, они серьезно продвинулись в области космической робототехники. Предложение от "Андроидной техники" по созданию марсохода – довольно интересное. Торсовый робот-аватар облегчает координацию действий оператора. Это удобно для работы с грунтом, с какими-то находками, которые могут оказаться на поверхности Луны или Марса.

Но в настоящее время мы больше работаем с этой организацией по другому проекту – роботу "Теледроид" для работы на внешней поверхности станции РОСС. Робот будет находиться постоянно на внешнем борту станции и проводить регламентные работы с научным оборудованием.

Если говорить про робота-кентавра, то это следующий этап, и, наверное, такая машина может появиться. Можно параллельно вести эти работы, но сначала предложения "Андроидной техники" должен рассмотреть научно-технический совет "Роскосмоса".

– Какая дата запуска миссии сейчас рассматривается, 2026 или 2028 год? В 2024 году не успеете?

– Думаю, что в 2024 году это вряд ли возможно, о 2026 годе можно поговорить. Европейцы оценивают свои потери очень драматично, они считают, что такой десантный модуль, который был создан на НПО имени Лавочкина, они самостоятельно смогут сделать не раньше, чем через шесть лет, то есть, получается, их пуск возможен в 2028 году. У нас все технические возможности есть, поэтому нам потребуется времени меньше, чем ЕКА, но тут возникает вопрос финансирования. Сможем ли мы его получить в непростой для страны момент?

– Какую полезную нагрузку выведет "Протон-М", который освободился после приостановки миссии на Марс?

– Сейчас на космодроме Байконур находятся три тяжелых ракеты "Протон-М". Всего у нас созданы комплектующие для 14 ракет. Часть из них уже полностью изготовлены. Две машины улетят в этом году, третья должна была улететь с ExoMars, для нее будет определена другая полезная нагрузка.

В целом мы имеем из 14 машин нагрузку на семь "Протонов". Нагрузка для остальных ракет будет найдена. Учитывая, что мы стоим на пороге создания многоспутниковых группировок, скорее всего, "Протоны" будут использованы именно для этого.

– В какие сроки в 2022 году планируются пуски "Протонов"?

– Первый пуск, скорее всего, будет летом, второй – поздней осенью.

Вторая часть интервью с Дмитрием Рогозиным будет опубликована во вторник, 12 апреля