– Есть у вас ощущение, что сложный этап работы в условиях пандемии пройден?

– Я думаю, что самое сложное и интересное только начинается. Это новая реальность, с которой нужно считаться.  Новые проблемы, новая публика и новое сознание. Я сейчас читаю некоторые пьесы, которые мне нравились до пандемии, и понимаю, что они безнадежно устарели.

– То есть это коснулось даже выбора пьес? Не только заполняемости зала?

– Технически все просто и понятно. Нам сказали про 25% – мы заполнили зал на 25%. Нам сказали вакцинироваться – мы сделали.

– Вы не были среди тех, кто возмущался введением QR-кодов?

– Я возмущаюсь тем, что мой ребенок сидит в гаджетах. Но я должен это принять. Я возмущаюсь, что мои студенты не смотрели фильмы Германа, а когда я их показываю – эти картины ничего для них не значат. У них другой культурный код. Надо принять это и вступить с ними в контакт. Даже с инопланетянами вступают в контакт, по крайней мере в фантастических романах.

– Как у вас сейчас заполнен зал?  

– У нас половина зала. Возможно, на некоторых спектаклях мы проведем эксперимент и заполним зал полностью по QR-кодам. Но выбор Театра Пушкина таков: пока нужно придерживаться 50%, с масками, социальной дистанцией и другими необходимыми мерами. Сами зрители не готовы возвращаться к полному залу: они хотят приходить в театр на встречу с искусством, а не думать о том, настоящий ли QR-код у соседа. Хотя, конечно, для нас такая заполняемость экономически невыгодна.

– Но мы же всегда знали, что может прекратиться.

– Мы об этом забывали. Я сам очень долго жил с ощущением, что жизнь прекрасна и смерти нет. Это помогало мне ставить спектакли – по большей части они были жизнерадостные. Сейчас это стало гораздо сложнее. И не потому, что возраст, и в глазах больше знаний и грусти. А в связи с экстремальностью, остротой, нервозностью ситуации в сегодняшнем мире. Даже в нашем театре, в нашем маленьком государстве что-то такое чувствуется, хотя мы – островок стабильности. В этом смысле мне кажется, что приходит время больше Шекспира, нежели Чехова.

– Шекспир более тревожен, чем Чехов?

– У Чехова все происходит внутри, ссоры не выходят за пределы семьи, дома. Жизнь вокруг остаётся неизменной, идёт своим чередом. У Шекспира всё иначе – скандалы публичны и как будто весь мир участвует в трагедии человека.  Я недавно перечитывал «Короля Лира» и думал: какой кошмар, как унизительно, что Корделия – вроде бы положительный персонаж – в начале пьесы оскорбляет отца прилюдно. Если бы она всё тоже самое сказала ему лично, получилась бы совершенно другая история.

–  В связи с этим вы как-то скорректировали планы на этот сезон?

– Планы мы формируем задолго, так что их я не изменил. А вот подход, взгляд на пьесу – это может измениться. Если говорить про себя, то приведу пример, связанный с другим театром. Во второй половине сезона я буду ставить в Театре Наций мюзикл «Кабаре». Он про хаос, агонию и безудержное веселье на фоне разрастающейся катастрофы. На мой взгляд, эта история очень созвучна сегодняшнему времени и требует переосмысления.

– Вы открылись «Заповедником» Довлатова, премьера которого состоялась в декабре 2020 года. Я думала, что вы делаете этот спектакль к юбилею Довлатова, а выяснилось, что это ­– о Пушкине?..

– Если бы «Заповедник» ставили не в театре имени Пушкина, то Пушкина там было бы, наверное, меньше. Для нас же Пушкин является одним из главных героев, мы даже «вытащили» его на сцену, правда, только в виде изображения. И, конечно, в юбилей Довлатова, 3 сентября, сыграем этот спектакль. Он идет с большим зрительским успехом, но есть у него и другое достоинство: он очень объединил труппу. После долгого вынужденного перерыва из-за пандемии в этой постановке собрались артисты разных поколений. Мы снова почувствовали себя театром. И я хочу поблагодарить за это автора инсценировки и режиссёра Игоря Теплова.

– У вас там задействовано очень много молодых актеров, которые еще и поют и играют на музыкальных инструментах вживую.

– Конечно! Это мои выпускники, очень талантливый курс. Со многими мы продолжаем сотрудничать, пятерых в этом году приняли в труппу. Уверен, вы еще услышите о них: Лиза Кононова, Валерия Ёлкина, Никита Пирожков, Данила Казаков и Антон Гращенков. Принимать новых артистов в труппу всё сложнее, штат растет – уходить из театра Пушкина никто не хочет! Тем не менее, приток молодежи необходим. В какой-то степени этот сезон я посвящаю молодым, чтобы они укрепились, заявили о себе во весь голос, а также, может быть, привлекли в театр новую публику.

– Вы сказали о том, что у молодежи «другой культурный код». А как они воспринимают Довлатова – и зрители, и актеры?

– Мы даем шанс молодым познакомиться с Довлатовым. Кто-то захочет узнать о нем больше, прочтет что-то еще и тогда, надеюсь, в нашем легком, веселом спектакле они увидят второй план, лучше поймут контекст.  

Когда молодые актеры говорят со сцены так же, как их ровесники на улицах – в этом есть узнаваемость, но какого-то «фокуса» театрального я в этом не вижу. Когда восемь лет назад я поставил «Женитьбу Фигаро», то принципиально сделал это в исторических костюмах, в большой многоэтажной «исторической» декорации, с музыкой Моцарта. А играли молодые артисты – на стыке традиции и сегодняшнего языка и манеры подачи.

– Но и возрастные актеры тоже должны продолжать выходить. Мы очень часто видим, как порой в театрах пожилой актерский состав оказывается незадействованным. У вас нет такой проблемы?

– У нас «старики» в почете. Как худрук театра, я не могу устраивать несколько государств в одном. Нельзя делить труппу. Если мы говорим о театре-доме, о репертуарном театре, то мы должны работать со всей труппой.

– А что касается «возрастных» спектаклей – как вы определяете, что постановку нужно снимать? Или пока идут зрители, вы держите?

– Это самый простой коммерческий ход. Он определяющий, но не единственный.
Конечно, театр «кормят» такие спектакли, как «Женитьба Фигаро» или незатейливая комедия «Семейка Краузе»: сколько ни ставь в сезоне, она будет собирать зал, и из театра будут выходить счастливые люди. Но иногда суть театра определяет не тот спектакль, на который самые высокие цены и на который ломится публика. Например, «Добрый человек из Сезуана» – наш художественный хит, публика на него собирается всегда – но один раз в месяц. Или «Дом, который построил Свифт», спектакль со сложной интонацией. Или какие-то постановки нашего филиала, который не приносит никакого дохода, потому что сейчас там можно разместить всего 30 зрителей. Но они – самые верные, преданные и нуждающиеся в театре люди.

– Первая премьера этого сезона – спектакль «Костик» в постановке Дмитрия Крымова, мне показалось это неожиданным репертуарным решением.

– В июне мы сыграли предпоказы в рамках Чеховского фестиваля, с 6 по 8 сентября премьерные спектакли. И сказать, что я доволен – это ничего не сказать! Я внутренне тревожился, поскольку Дмитрий Анатольевич последнее время очень часто выпускает спектакли, и буквально за два месяца до нашего предпоказа состоялась премьера в Мастерской Петра Фоменко. Но у нас получился совсем другой спектакль, хотя и не менее замечательный. Он по-новому раскрыл артистов, возникли новые театральные и художественные идеи. И мне кажется, что Крымов сегодня режиссер номер один, он ломает все правила, даже самые модные.

– А это необходимо?

– Это так нужные сегодня энергия, нерв и риск! Как режиссер он переживает невероятный подъем. Когда он ставил спектакли в Школе драматического искусства, мне казалось, что он прекрасен в небольших пространствах и для особенной публики. А сейчас он почувствовал другое дыхание и начал делать спектакли большой формы, где зазвучало в полный голос то, о чем он «нашептывал» в маленьких пространствах.

И я предчувствую большой зрительский успех «Костика». Выдающиеся роли у Виктории Исаковой, Александра Матросова, Саши Дмитриева, Бориса Дьяченко и, конечно, Насти Мытражик, сыгравшей Нину Заречную. Она работает в театре шесть лет, и никогда не было сомнений, что она очень хорошая актриса. Но то, что она способна на такое откровение – это невероятное открытие Крымова.

– Какие еще важные новые спектакли будут в этом сезоне?

– Сразу после «Костика» в филиале состоится премьера «Швейцарии» режиссера Татьяны Тарасовой. Это дуэт Веры Воронковой и Федора Левина. Потрясающий психологический триллер на два часа, затягивающий нас в сложный мир писательницы Патриции Хайсмит, автора романов о мистере Рипли. Это фантазия австралийского драматурга Джоанны Мюррей-Смит о том, как в конце жизни человек, сотворивший литературного монстра, встречается с его реальным воплощением.

Потом выйдет спектакль «Машалава» по пьесе Маши Конторович в постановке Владимира Киммельмана с участием моих выпускников. Это их дипломная работа в Школе-студии МХАТ, имевшая такой невероятный успех и гастрольную жизнь, что я принял решение, внеся некоторые коррективы, перенести его на сцену филиала.

На этом мы не остановимся. В ноябре будут «Стражи Тадж-Махала» по пьесе Раджива Джозефа в постановке Алексея Золотовицкого. Этот спектакль вырос из лаборатории прошлого сезона, когда мы устраивали читки-презентации современных зарубежных пьес.

После этой серии премьер в филиале представим спектакль на основной сцене. Это будет пьеса Джона Мисто «Мадам Рубинштейн», которую я поставлю к юбилею Веры Валентиновны Алентовой, нашей ведущей и любимой актрисы. Полубиографическая история о королеве косметики Хелене Рубинштейн и ее сопернице Элизабет Арден (пока держу в секрете, кто ее сыграет). После гигантских спектаклей, которые я ставил «на стороне», радостно вернуться к «человеческой» по масштабу пьесе, к тексту, где много смешного и драматического. Очень соскучился по такой плотной работе с актерами.

– А читки пьес будете продолжать в этому году?

– Да, но в этом сезоне идея немного иная. Меня не оставляет мысль о работе с наследием Камерного театра (Камерный театр располагался в здании, которое теперь занимает Театр имени Пушкина. Был ликвидирован в 1949 году. – Прим. ред). Мы решили почитать и презентовать не новые пьесы, а обратиться к его репертуару. Выбрали девять произведений, большинство из которых нигде не ставились, кроме как в Камерном театре. Провели большую исследовательскую работу, собирали эти тексты по крупицам, иногда часть одного произведения могла находиться в одной библиотеке, часть – в другой. Мы все это хотим предъявить публике и подумать, может ли какая-то из этих пьес быть воплощена сейчас на сцене.

У меня это отношение, наверное, от Олега Павловича Табакова. Он чувствовал себя частью истории МХАТа, с трепетом относился к людям, стоявшим у его истоков.  Для него было важно не прерывать живой связи с прошлым. Я тоже считаю это неотъемлемой частью своей жизни и жизни театра Пушкина.
 
Как говорил Табаков: «Чтобы поезд двигался вперед, надо, чтобы постоянно работали кочегары». Театр требует как раз такой безостановочной работы. У нас есть не только спектакли и проекты, но и свои внутренние праздники, которые мы не продаем и не рекламируем. Они полны энергии, любви и желания проживать жизнь вместе не только на сцене. Это то, что невероятным образом переносится и в спектакли. Я вижу, что артистам нравится играть здесь – и считаю это, пожалуй, главным своим завоеванием.