Евгений Миронов: зрителям наскучили прямые решения, им хочется глубины

Народный артист России Евгений Миронов, творческая биография которого насчитывает десятки ролей в театре и кино, впервые выступит в амплуа следователя в сериале "Пробуждение", премьера которого состоится 1 июля. В интервью РИА Новости артист поделился, почему эта роль показалась ему интересной, рассказал, как он провел в бассейне четыре часа, и какие "инфантильные мысли" его при этом посещали, а также сообщил, что помогает ему все успеть. Беседовала Нелли Бондаренко.

— Евгений, скоро выходит новый сериал "Пробуждение", где вы исполнили главную роль. Хочется вас с этим поздравить. Хотя проектов у вас очень много, наверное, каждый из них – событие?

— Для меня – да, потому что все роли очень разные. Честно говоря, последние годы мне редко предлагают современные истории. Режиссеры почему-то чаще видят меня в ролях исторических персонажей, поэтому я с интересом отнесся к предложению создателей "Пробуждения". Кроме того, я никогда не играл следователей. Поскольку сериалов про них очень много на телевидении, мне казалось, что на эту тему уже все сказано.

— Почему же согласились в этот раз?

— В "Пробуждении" была интересная задача: это психологический триллер. Я бы даже сказал, что в сериале смешено много жанров: и мистика, и драма, и мелодрама, и детектив – все в одном. Мне казалось, что артистам в триллерах делать нечего: по большей части нахмурить лоб, сделать серьезное лицо, достать свой пистолет, а дальше за него все сделают экшн-сцены. Здесь же у главного героя есть куча проблем в личной жизни, которые он решает на протяжении всех серий, раздвоение реальности, и на этом фоне ему нужно расследовать дело. Меня это очень заинтересовало, такого я, действительно, еще не играл.

— Сюжет знаком по американской версии сериала с Джейсоном Айзексом в главной роли. А в чем особенность российского сериала?

— Вы знаете, мне не понравилась американская версия. Сама идея там очень интересная, но то, как драматургически она разработана, для меня было неубедительно, я не верил. Не верил я и артистам: мне было трудно представить, как нормальный человек (а наш следователь – человек "от земли", у него тяжелая работа), с которым случается череда драматических событий, может так просто на все реагировать – с ним же случаются немыслимые вещи! Нужно было это оправдать, и я поставил условие – должны быть очень хорошие консультанты, настоящие следователи.

— И у вас был такой консультант?

— У нас их было два. Замечательные следователи, с которыми мы буквально сроднились. Один, к сожалению, уже ушел из жизни, так случилось... Когда мы с ними повстречались, я увидел, что это никакие не крутые перцы, а мужики, которые занимаются каждодневной рутинной работой. Причем эта работа очень медленная, что тоже для меня оказалось открытием. Вы ведь знаете, что мы, киношники, всегда хотим все обострить и показать максимально эффектно, а тут весь эффект — в кропотливости, терпеливости и очень медленном методе, потому что ошибка грозит, как вы понимаете, смертью. Кроме того, эти наши следователи тоже поставили мне условие: если я хочу погрузиться в материал и работать с ними, то мне нужно начать с морга. И я поехал в центральный московский морг.

— Неужели?

— Да, первый раз в своей жизни. На меня это произвело неизгладимое впечатление. Я понял, что если кто-то не верит в бога, то он должен побывать в морге. Тогда будет понятно, что просто так человек умереть не может. Я понял, что так следователи работают практически каждый день, и это повлияло на характер моего персонажа.

— С какими еще вызовами вы столкнулись при работе над фильмом?

– Я совсем не люблю подводное плавание. Но так получилось, что одна из сцен должна была сниматься под водой, в бассейне шестиметровой глубины. Чтобы красиво снять, как я тону, на ноги мне навесили гири. Конечно, на площадке был аквалангист, который подплывал с кислородной маской, я дышал, и съемки продолжались дальше. Но тем не менее, всплыть самостоятельно я не мог, и всякие инфантильные трусливые мысли не давали покоя. В голове крутилось: "А успеет ли подплыть ко мне человек с кислородом? Что, если они закончат съемку и забудут про меня?" Так мы проработали часа четыре. Когда всплыл, лицо мое было трудно узнать, оно слилось по цвету с водой (смеется).

— А наиболее приятным что было?

— Самым приятным было сниматься в семейных сценах с Натальей Вдовиной. Мы с ней и с Михаилом Шведовым, который играл нашего сына, стали семьей. Наверное, такие сцены мне ближе в том смысле, что это семейные отношения, это любовь к сыну и жене, боязнь их потерять.

— А с режиссером Эдуардом Парри раньше работали?

— Никогда. Для меня это еще одно открытие, пожалуй, главное. Молодой парень, который уже снял хорошие фильмы, но которому еще не совсем везет с популярностью. А он этого заслуживает, безусловно. Важно было не только не запутаться в этих двух реальностях сериала, но и очистить сюжетную линию. Мы часами, днями, месяцами, сидя в кабинете со сценаристами, продумывали всю эту историю. Не было ни одной мелочи, которую бы Эдуард не заметил и проскочил, хотя усталость была колоссальная. Абсолютное владение жанром, замечательная работа с артистами, я для себя просто открыл еще одного очень крупного, очень перспективного режиссера.

— С возможной перспективой на будущее сотрудничество?

— Да, я очень хотел бы с ним еще поработать, и уже есть такие мысли.

— Жанр психологической драмы сейчас стал очень популярен, как вы думаете, почему?

— Наверное, зрителям наскучили чересчур прямые решения, им хочется глубины, ведь нет ничего интереснее психологизма. Прошло время, когда были интересны только сюжетные линии без оправдания поступков героев.

— Этот психологизм вам лично чем-то помог?

— Первое, что я понял для себя – мне нужно срочно вернуться в семью. В этом помогла пандемия: я три месяца жил бок о бок со своими родными. Да простят меня многие люди, которые пострадали от пандемии, но я был просто счастлив. Я открывал какие-то новые и новые чувства в себе, это было для меня уроком.

— Если говорить в целом про развитие сериалов, кажется, будто в последнее время они вышли на качественно новый уровень…

— Да, это пошло от американцев, когда лучшие артисты и режиссеры ушли в сериалы. Невозможно стало серьезным художникам работать в блокбастерах, там просто нечего делать, потому что все делают спецэффекты. Артисты ушли туда, где есть интерес. Сериалы пришли к нам по одной простой причине: там можно высказываться свободно, практически нет ограничений. В том числе, нет оглядки на зрительскую аудиторию. Наоборот, некоторые проекты, которые не сделаны по законам зрительского кино, привлекали самое большое внимание, и наоборот. Там есть свобода, а это самое главное для художника, поэтому сейчас у нас очень хороший период для сериального жанра.

— А вам сериальный жанр дальше интересен?

— Конечно, я сейчас как продюсер разрабатываю несколько таких историй. Одна из них – про Владимира Клавдиевича Арсеньева, открывателя Дальнего Востока. Это начало прошлого века, тоже, думаю, будет совмещение разных жанров: это и историческая драма, и приключение, и мелодрама. Мы пока только пишем сценарий.

— Невозможно не затронуть вашу театральную деятельность. Что касается Дальневосточной программы: помню ваше обращение к президенту на совете по культуре, после этого было поручение кабмину проработать меры. На каком этапе вопрос сейчас?

— В сентябре в Хабаровске состоится уже Второй региональный фестиваль театров Дальнего Востока, а во Владивостоке в конце сентября откроется Первый международный тихоокеанский театральный фестиваль, который мы проводим вместе с генеральным директором Международного театрального фестиваля им. А.П. Чехова Валерием Шадриным. Приедут участники из Японии, Таиланда, Китая, Южной Кореи, а Театр Наций представит спектакль "Дядя Ваня" французского режиссера Стефана Брауншвейга. За два года она показала себя хорошо, был проведен фестиваль, грантовая поддержка молодых режиссеров тоже сделала свое дело, в репертуаре театров появились новые названия, репертуарная политика меняется – это хорошо. Дальше нам необходимо за три года закрепить эту программу, безусловно, уже есть новые задачи. Например, одна из них (это сложно сделать законодательно, и, тем не менее, может получиться) — набирать целевые актерские курсы московским вузам, потому что в театрах Дальнего Востока остро стоит вопрос смены поколений, новых творческих сил, и мы над этим думаем сейчас.

— Вы также занимаетесь благотворительностью, являетесь соучредителем фонда "Жизнь в движении". Какие планы в этом направлении?

— Это фонд, который занимается протезированием для детей. Мы на частные пожертвования открыли первый в стране детский центр, где не только проводим протезирование и последующую реабилитацию, но и повышаем квалификацию врачей — отправляем их на стажировку к лучшим зарубежным специалистам. Мы делаем протезы такого качества, что дети не чувствуют себя в чем-то ограниченными, они бегают, катаются на горных лыжах и чувствуют себя абсолютно здоровыми и современными. За два года нам удалось помочь больше, чем ста детям из разных регионов. Планы у нас очень большие: мы надеемся начать протезирование верхних конечностей, что намного сложнее и дороже.

— У вас так много проектов: кино, театр, благотворительности… Как все успеть?

— Великая вещь – структурирование. Это касается абсолютно всего. У меня всю жизнь было много работы и много самых разных интересов — так уж я устроен. И если бы не научился структурировать мысли, то ничего бы не успевал.

— Еще один вопрос про тайм-менеджмент, но уже не про ваш. Юлия Пересильд задействована в нескольких спектаклях Театра Наций, ее участие в космическом проекте не нарушит репертуарный план?

— Она занята в спектаклях "Дядя Ваня", "Грозагроза", "Шведская спичка" и "Рассказы Шукшина". Но репертуар не пострадает. Более того, мы планируем новую премьеру с Юлией на весну следующего года. Надеюсь, к этому моменту она вернется с орбиты и восстановит силы. Конечно, новость об ее полете в космос была для меня шоком. Третий раз в своей жизни я видел такое лицо у Юли: первый, когда она была беременна, второй, когда она была беременна вторым ребенком, и вот… Она зашла ко мне в кабинет, я спрашиваю: "Ты беременна?", она говорит: "Да, космосом". И я понял, что отговаривать ее уже бесполезно, ее даже семья не смогла отговорить. Она очень целеустремленный человек. Репетиции начнутся весной, так что Юля нас не подведет.

— А над какими проектами сейчас работаете вы?

— Я продолжаю сниматься в фильме "Нюрнберг" режиссера Николая Лебедева. Натурные съемки проходили в Чехии в разгар пандемии, и мне пришлось пять дней просидеть на карантине, прежде чем выйти на площадку. Сейчас снимаем в павильоне "Мосфильма", а в августе, если все пойдет по плану, поедем в Нюрнберг. Что касается Театра Наций, то мы готовимся к ноябрьской премьере спектакля "Мастер и Маргарита", который ставит канадский режиссер Робер Лепаж. Я сначала хотел сыграть Понтия Пилата, но у Робера оказались другие планы. Так что репетирую мастера. Учу текст.