https://ria.ru/20200416/1570095671.html
Марина Литвинович: по статистике, около 30% людей в СИЗО невиновны
Марина Литвинович: по статистике, около 30% людей в СИЗО невиновны - РИА Новости, 16.04.2020
Марина Литвинович: по статистике, около 30% людей в СИЗО невиновны
Любая система должна работать так, чтобы права человека внутри нее не нарушались, даже в тех случаях, когда он сам преступает закон. Тюремная система — одна из... РИА Новости, 16.04.2020
2020-04-16T12:00
2020-04-16T12:00
2020-04-16T17:04
интервью - авторы
https://cdnn21.img.ria.ru/images/07e4/04/0f/1570096232_0:206:768:638_1920x0_80_0_0_74cce017c2266e3368aa65ebd1bce181.jpg
Любая система должна работать так, чтобы права человека внутри нее не нарушались, даже в тех случаях, когда он сам преступает закон. Тюремная система — одна из самых закрытых и табуированных. О том, что происходит за стенами колоний и изоляторов, оставалось только догадываться или же доверять информации из случайных источников. Завеса приоткрылась в 2008 году, когда туда допустили правозащитников. Теперь за тем, соблюдаются ли права заключенных, смотрит Общественно-наблюдательная комиссия (ОНК). Правозащитники выслушивают жалобы сидельцев, следят, чтобы тюрьма исправляла, но не калечила. Член столичной ОНК Марина Литвинович рассказала РИА Новости о нарушении прав человека за решеткой, почему в "Лефортово" сидельцы не могут общаться с родными, как достать для заключенных чайник и капли в нос, в каком СИЗО самые вкусные булочки, как в изоляторах читают намаз и почему без единой службы пробации невозможно бороться с рецидивами. Беседовала Анастасия Нечаева.— Марина, расскажите, как и почему решили стать членом ОНК?— Если честно, я не ожидала, что меня изберут. Система выборов непрозрачная и закрытая – в этом проблема. Меня всегда волновал вопрос реформирования системы ФСИН, особенно в случае применения насилия к заключенным. Важно еще, чтобы тюрьмы и колонии перестали воспроизводить преступность, чтобы тюрьма не калечила человека, а возвращала в современное общество.— Что не так с системой выборов? Есть какие-то упущения в самом законе об ОНК?— Да, и сейчас как раз обсуждается внесение изменений в закон об ОНК. Мы предлагаем поправки, которые расширят институт ОНК и его возможности в защите прав человека. Первое – в законе должна быть четко прописана процедура выборов в комиссию. Далее – должны быть указаны четкие критерии выбора, чтобы не возникало вопроса, почему кого-то взяли, а кого-то нет. Третье — информация о кандидатах, их биография, опыт правозащитной деятельности должны быть известны обществу. А то сейчас получается, что на обычных выборах разных уровней мы имеем полную информацию о кандидатах, вплоть до имен членов их семей и счетов в банках, а вот при выборах общественных представителей, правозащитников мы ничего о них не знаем. Это неправильно.Второе важное и необходимое изменение в законе об ОНК: вне нашего контроля по-прежнему остается весь транспорт для перевозки заключенных, в первую очередь автозаки и спецвагоны. Именно в автозаках люди находятся долго, и никто не может зайти и проверить, что с ними там происходит. Мы знаем о случаях применения насилия внутри автозаков и в других местах. Мы также настаиваем, чтобы членам ОНК также разрешали посещать конвойные помещения судов. Там много проблем.— Например, какие?— За последние месяцы мы получили несколько жалоб от заключенных, которые были избиты в конвойных помещениях Мосгорсуда, а также Зеленоградского, Мещанского и Басманного судов, поэтому контроль за конвойными помещениями сейчас едва ли не самый важный. Мы пытаемся сейчас решать эту проблему вместе с МВД, которому подчинен конвой, но пока не очень успешно.— Можно ли еще какими-то способами усилить мобильность членов комиссии, чтобы все случаи нарушения прав отрабатывались оперативно?— Да, есть одна интересная инициатива, и она как раз об этом. Речь идет о создании Федеральной ОНК, которая бы следила за соблюдением прав заключенных по всей стране и могла бы выезжать в любой регион. Ведь местные ОНК есть не во всех регионах, а в некоторых они неэффективно работают. Кроме того, в некоторых регионах колонии находятся настолько далеко от крупных городов, что в эти "медвежьи углы" просто никто не доезжает. Бывают случаи, когда в СИЗО или ИК происходят инциденты, которые требуют немедленной реакции правозащитников.— Перед вами возможные убийцы, насильники. Вы просите для них лекарства, делаете их условия комфортнее. Срабатывает ли тут моральный фактор?— Вне зависимости от того, что совершил человек, он должен содержаться по закону. Закон не должен нарушаться в ответ против того, кто сам преступил его — это порочный круг.Кроме того, люди еще не осуждены судом, поэтому вина их не доказана. И самое важное — по статистике правозащитников, в СИЗО находится около 30% невиновных людей, и мы всегда об этом помним.— Вы уже заметили какую-то конкретную пользу от своей работы?— В любой момент, когда мы приходим в места заключения, мы помогаем, просто помощь эта может быть разной. Есть совсем простые примеры, которые для нас с вами кажутся пустяком. Вот представьте, сидят семь человек в карантине СИЗО – им не приходят передачки, никакой связи с родственниками и адвокатами. У них даже нет кипятильника, чтобы попить чай. Мы как-то зашли и видим этих изголодавшихся по чаю людей. Я закрываю дверь камеры. Прошу у сотрудника ФСИН, который нас сопровождал: "У вас чайничка запасного нет? — Есть. — А можно эту проблему прямо сейчас решить?". Через минуту он заносит в камеру этот чайничек. В камере начали радоваться, как дети малые, и даже хором закричали: "Ура!".А бывают сложные проблемы, например, связанные со здоровьем, когда человеку долго не оказывается медицинская помощь. Или когда мы находим в СИЗО человека, который сильно был избит в полиции. Мы стараемся помочь всем, сделать все, что возможно в рамках закона.— Вы уже нашли эффективные способы, с помощью которых ОНК может препятствовать произволу среди правоохранителей?— Мы уже и методику свою выработали, как находить побитых. В основном бьют при задержании или уже в самих отделах полиции, поэтому мы всегда спрашиваем заключенного, применяли ли к нему силу при задержании.Если человек согласен написать заявление, мы собираем все показания, фотографируем телесные повреждения. После всех процедур оглашаем жалобу в СМИ и обращаемся в СК с требованием расследовать.— Есть какие-то конкретные примеры?— Возвращаясь из суда, люди часто приезжают в СИЗО побитые. Последний случай – избиение в Басманном суде. В один день там избили нескольких человек, один из них даже согласился подать заявление. Теперь, когда мы столкнулись с множественными случаями избиения в конвойных помещениях судов, мы попросили руководителей СИЗО тщательно фиксировать все повреждения, с которыми люди приезжают после заседаний.А еще мы узнали, что избиения в основном происходят или в туалете конвойного помещения, или в слепых зонах, которые не попадают на видеокамеры.Сейчас самый действенный способ, чтобы привлечь внимание к делу, публично сообщить о нем в СМИ.— К заключенному ведь нужен особый подход. Вы вырабатывали какую-то схему, которая помогает заслужить доверие сидельцев?— Да, вы правы, это непростая задача. Когда я захожу в камеру, мне нужно за короткое время представиться и установить контакт с людьми, чтобы они рассказали мне о своих проблемах. Жаловаться в тюрьме не принято, поэтому я начинаю разговор издалека — спрашиваю у людей, как дела, улыбаюсь. Этот неформальный вопрос обычно срабатывает, потому что люди видят во мне человека извне системы и больше доверяют. Сейчас, спустя уже несколько месяцев после начала работы, стало проще, поскольку люди уже нас узнают, ведь мы приходим к ним не первый раз. Если удается помочь хотя бы один раз, люди с большим доверием начинают с нами общаться. Недавно я поняла, что и я сама уже начинаю узнавать людей в камерах — и по лицу, и по фамилии, и по имени. И даже по статье обвинения.— Было ли такое, что вам запрещали войти в СИЗО?— Да, например, в изолятор временного содержания в СВАО нас три раза не пускали для проведения проверки. В один момент нас даже заперли в классе боевой подготовки. Мы написали развернутую жалобу в прокуратуру, была проведена проверка, и после этого все исправили.— Есть ли во ФСИН или в полиции те, кто по-прежнему не знают о существовании ОНК?— Во ФСИН знают почти все. Многие в МВД не знают о нас, часто мы приходим в отделы полиции, а они смотрят на нас удивленными глазами.— После массовых акций часто заходите в полицию?— Когда задерживают много людей после массовых акций, очень часто в отделах полиции начинают нарушать их права: подолгу держат людей в автозаках, не пускают адвокатов, не передают воду, отбирают телефоны, грубят. Иногда применяют силу. В таких случаях мы приезжаем в отделы полиции, заходим туда и пытаемся решить проблемы задержанных, разъясняя в том числе сотрудникам полиции права задержанных.Когда меня спрашивают, на что похожа моя работа, я отвечаю – это "скорая помощь", связанная с широким кругом нарушаемых прав.— Назовите самые частые нарушения прав заключенных?— Здоровье. Однозначно здоровье. В тюрьме заключенные начинают болеть: от плохого питания, нервов, обстановки, малого количества воздуха, света и движения. Врачей мало, а проблем со здоровьем у сидельцев много. Бывает и такое, что не все лекарства закупают, а иногда нет и простого нафтизина. Так и важных лекарств вовремя просто не оказывается под рукой.— Соблюдается ли свобода вероисповедания в СИЗО и колониях?— В СИЗО часто приходят православные батюшки, и они могут выводить людей в церковь. К сожалению, желающих больше, чем возможностей. Приходят и раввины. Часто, когда мы заходим в камеру, мы становимся свидетелями совершения намаза. Недавно мусульмане нам жаловались, что у православных в маленьких церквях на территории СИЗО бьют колокола, а для них не включают азан (Призыв на молитву. – Прим. ред.).— Получается, что мусульмане лишены ежедневного ритуала?— Мусульмане сами решают эту проблему: один из них подходит к окну и очень громко, на всю территорию СИЗО, начинает читать азан. И в камерах начинают намаз.Однако проблемы тут тоже есть. Например, когда одного из наших подопечных избили в конвойном помещении Зеленоградского суда, конфликт начался с того, что он прибыл туда со своим рюкзачком, где среди вещей лежал коврик для молитвы. Сотрудники конвоя, по его словам, достали коврик и грубо бросили на пол. Им все равно, а для него это оскорбление. После этого как раз и произошел конфликт – в результате заключенного избили. Но это скорее частность, а не правило.— Пытались сидельцы вами манипулировать?— Есть такое желание у них, но к этому я отношусь спокойно. Тут нужно стараться объективно относиться, основывая свои выводы на фактах, вне зависимости от своих личных предпочтений.— Часто бывает такое, что вы заходите, а камеры переполнены?— Однажды мы пришли в больницу СИЗО "Матросская тишина" и обнаружили, что в двух камерах люди спят на полу, потому что им просто не хватило кроватей.Раньше такое было повсеместно в московских СИЗО, особенно в 90-х годах, когда, как нам рассказывали, при открывании двери в камеру в "Бутырке" люди просто оттуда вываливались, потому что в камере можно было только стоять. Сейчас нехватка спальных мест – это всегда эксцесс.— Часто жалуются, что голодают?— В целом да, говорят, что голодно, хотя качество еды сильно зависит от изолятора.— Вы сами пробовали тюремную похлебку?— Да, мы сами стараемся постоянно осматривать пишу, а иногда и пробовать. При осмотре мы изучаем содержание и консистенцию супа, не пустой ли он. Смотрим на гарнир – не сильно ли он разварен, не черная ли картошка. Смотрим на мясо – есть ли в нем хоть что-то, что можно съесть. Чаще всего пробуем хлеб, на него бывает много жалоб – то муку некачественную привезут, то не допекут в печи и он выходит сырой и невкусный. Бывают и несъедобные блюда – например, мы долго боролись с совершенно несъедобными рыбными биточками, они даже пахнут неприятно. Или с неясным блюдом, куда порублена гниловатая капуста и мясо. Или с супом из пшенки. Одна из лучших кухонь – в СИЗО "Лефортово", недавно я пробовала там ужин: пюре с рыбой. Пюре, конечно, без молока и масла, этакое "диетическое", а вот рыба вполне оказалась вкусной. А вот в женском СИЗО №6 пекут очень вкусные булочки – нас иногда ими угощают.— Вспомним историю с экс-главой Серпуховского района Александром Шестуном, который объявил голодовку, а потом, чтобы не дать ему погибнуть в СИЗО, его начали принудительно кормить. В каких случаях это выход? Насколько осторожным нужно быть правоохранителю в случае тюремной голодовки?— Смотря как относиться к голодовке. Если дело касается, например, известного заключенного, то часто это отношение халатно – все думают, что он только для пиара голодает. Например, так было с Шестуном. Я к нему приходила несколько раз и видела его голодовку в динамике. Мне было очевидно, что он это делает всерьез: он терял вес, силы, анализы стремительно ухудшались. В какой-то момент стало понятно, что он может вот-вот умереть. Эту информацию подтвердили и медики СИЗО. Когда ситуация стала совсем близкой к плохому финалу, Шестуна стали принудительно кормить через капельницу и зонд.Хотя, честно сказать, серьезных голодовок бывает не так много, все-таки это серьезное испытание, не все к нему готовы.— Было ли такое, что жаловались на запрет коммуникаций в СИЗО, например, в общении с родственниками, в доставке писем?— Да, это как раз история с СИЗО "Лефортово". Там сидят известные люди по резонансным делам, там другие порядки и правила – условия очень строгие.В "Лефортово" не работает всем известный и удобный сервис – ФСИН-письмо. Поэтому в этом СИЗО самая частая жалоба касается писем: бывает, что они не приходят по 2-4 месяца. Представьте, что при этом следователь не дает разрешения на телефонные звонки и свидания с женой и детьми. Человек оказывается в полной изоляции, особенно если он сидит в камере один. Письма не ходят ни к нему, ни от него. Бывший член Совета Федерации от Карачаево-Черкесии Рауф Арашуков, например, говорил, что ему следователь больше года не дает позвонить жене и детям.В том же "Лефортово", если учесть, что сидельцы там "резонансные", в камерах открытая уборная. Небольшая загородка, конечно, есть, но она низкая и, по сути, ничего не закрывает. То есть человек не может уединиться ни единой секунды. Кроме того, в камерах всегда горит свет. Это серьезное испытание для психики человека.— Не чувствует ли член ОНК ответственность перед заключенным после освобождения? Адаптация и профилактика рецидивов может стать его миссией?— Сейчас ОНК не ставит перед собой такую задачу. В государстве должна быть создана единая служба пробации. В идеале туда нужно набирать людей с правозащитным опытом, в том числе из организаций, которые сейчас занимаются этой работой как общественники. Если этой службы не будет, то проблема рецидивов не решится, люди все равно вернутся в тюрьму, поскольку не приспособлены к обычной жизни.— Служба должна быть создана на общественных началах или все же это дело государственных структур?— Должна быть служба, созданная государством. Это должно быть социальное учреждение, которое целенаправленно работает с каждым человеком. Должны быть пересмотрены и многие нормы и законы, которые сейчас делают, например, прием на работу только что освободившегося человека практически невозможным. Без специальной поддержки человек, который провел за решеткой много лет, не вырвется из порочного круга.
https://ria.ru/20200318/1568789372.html
https://ria.ru/20200310/1568404250.html
https://ria.ru/20200114/1563412428.html
https://ria.ru/20200226/1565196599.html
https://ria.ru/20200228/1565334157.html
РИА Новости
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
2020
РИА Новости
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
Новости
ru-RU
https://ria.ru/docs/about/copyright.html
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
РИА Новости
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
https://cdnn21.img.ria.ru/images/07e4/04/0f/1570096232_0:134:768:710_1920x0_80_0_0_10362c7e03bb593e2d516927ebf87c9b.jpgРИА Новости
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
РИА Новости
internet-group@rian.ru
7 495 645-6601
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
интервью - авторы
Любая система должна работать так, чтобы права человека внутри нее не нарушались, даже в тех случаях, когда он сам преступает закон. Тюремная система — одна из самых закрытых и табуированных. О том, что происходит за стенами колоний и изоляторов, оставалось только догадываться или же доверять информации из случайных источников. Завеса приоткрылась в 2008 году, когда туда допустили правозащитников. Теперь за тем, соблюдаются ли права заключенных, смотрит Общественно-наблюдательная комиссия (ОНК). Правозащитники выслушивают жалобы сидельцев, следят, чтобы тюрьма исправляла, но не калечила. Член столичной ОНК Марина Литвинович рассказала РИА Новости о нарушении прав человека за решеткой, почему в "Лефортово" сидельцы не могут общаться с родными, как достать для заключенных чайник и капли в нос, в каком СИЗО самые вкусные булочки, как в изоляторах читают намаз и почему без единой службы пробации невозможно бороться с рецидивами. Беседовала Анастасия Нечаева. — Марина, расскажите, как и почему решили стать членом ОНК?
— Если честно, я не ожидала, что меня изберут. Система выборов непрозрачная и закрытая – в этом проблема. Меня всегда волновал вопрос реформирования системы ФСИН, особенно в случае применения насилия к заключенным. Важно еще, чтобы тюрьмы и колонии перестали воспроизводить преступность, чтобы тюрьма не калечила человека, а возвращала в современное общество.
— Что не так с системой выборов? Есть какие-то упущения в самом законе об ОНК?
— Да, и сейчас как раз обсуждается внесение изменений в закон об ОНК. Мы предлагаем поправки, которые расширят институт ОНК и его возможности в защите прав человека. Первое – в законе должна быть четко прописана процедура выборов в комиссию. Далее – должны быть указаны четкие критерии выбора, чтобы не возникало вопроса, почему кого-то взяли, а кого-то нет. Третье — информация о кандидатах, их биография, опыт правозащитной деятельности должны быть известны обществу. А то сейчас получается, что на обычных выборах разных уровней мы имеем полную информацию о кандидатах, вплоть до имен членов их семей и счетов в банках, а вот при выборах общественных представителей, правозащитников мы ничего о них не знаем. Это неправильно.
Второе важное и необходимое изменение в законе об ОНК: вне нашего контроля по-прежнему остается весь транспорт для перевозки заключенных, в первую очередь автозаки и спецвагоны. Именно в автозаках люди находятся долго, и никто не может зайти и проверить, что с ними там происходит. Мы знаем о случаях применения насилия внутри автозаков и в других местах. Мы также настаиваем, чтобы членам ОНК также разрешали посещать конвойные помещения судов. Там много проблем.
— За последние месяцы мы получили несколько жалоб от заключенных, которые были избиты в конвойных помещениях Мосгорсуда, а также Зеленоградского, Мещанского и Басманного судов, поэтому контроль за конвойными помещениями сейчас едва ли не самый важный. Мы пытаемся сейчас решать эту проблему вместе с МВД, которому подчинен конвой, но пока не очень успешно.
— Можно ли еще какими-то способами усилить мобильность членов комиссии, чтобы все случаи нарушения прав отрабатывались оперативно?
— Да, есть одна интересная инициатива, и она как раз об этом. Речь идет о создании Федеральной ОНК, которая бы следила за соблюдением прав заключенных по всей стране и могла бы выезжать в любой регион. Ведь местные ОНК есть не во всех регионах, а в некоторых они неэффективно работают. Кроме того, в некоторых регионах колонии находятся настолько далеко от крупных городов, что в эти "медвежьи углы" просто никто не доезжает. Бывают случаи, когда в СИЗО или ИК происходят инциденты, которые требуют немедленной реакции правозащитников.
— Перед вами возможные убийцы, насильники. Вы просите для них лекарства, делаете их условия комфортнее. Срабатывает ли тут моральный фактор?
— Вне зависимости от того, что совершил человек, он должен содержаться по закону. Закон не должен нарушаться в ответ против того, кто сам преступил его — это порочный круг.
Кроме того, люди еще не осуждены судом, поэтому вина их не доказана. И самое важное — по статистике правозащитников, в СИЗО находится около 30% невиновных людей, и мы всегда об этом помним.
— Вы уже заметили какую-то конкретную пользу от своей работы?
— В любой момент, когда мы приходим в места заключения, мы помогаем, просто помощь эта может быть разной. Есть совсем простые примеры, которые для нас с вами кажутся пустяком. Вот представьте, сидят семь человек в карантине СИЗО – им не приходят передачки, никакой связи с родственниками и адвокатами. У них даже нет кипятильника, чтобы попить чай. Мы как-то зашли и видим этих изголодавшихся по чаю людей. Я закрываю дверь камеры. Прошу у сотрудника ФСИН, который нас сопровождал: "У вас чайничка запасного нет? — Есть. — А можно эту проблему прямо сейчас решить?". Через минуту он заносит в камеру этот чайничек. В камере начали радоваться, как дети малые, и даже хором закричали: "Ура!".
А бывают сложные проблемы, например, связанные со здоровьем, когда человеку долго не оказывается медицинская помощь. Или когда мы находим в СИЗО человека, который сильно был избит в полиции. Мы стараемся помочь всем, сделать все, что возможно в рамках закона.
— Вы уже нашли эффективные способы, с помощью которых ОНК может препятствовать произволу среди правоохранителей?
— Мы уже и методику свою выработали, как находить побитых. В основном бьют при задержании или уже в самих отделах полиции, поэтому мы всегда спрашиваем заключенного, применяли ли к нему силу при задержании.
Если человек согласен написать заявление, мы собираем все показания, фотографируем телесные повреждения. После всех процедур оглашаем жалобу в СМИ и обращаемся в СК с требованием расследовать.
— Есть какие-то конкретные примеры?
— Возвращаясь из суда, люди часто приезжают в СИЗО побитые. Последний случай – избиение в Басманном суде. В один день там избили нескольких человек, один из них даже согласился подать заявление. Теперь, когда мы столкнулись с множественными случаями избиения в конвойных помещениях судов, мы попросили руководителей СИЗО тщательно фиксировать все повреждения, с которыми люди приезжают после заседаний.
А еще мы узнали, что избиения в основном происходят или в туалете конвойного помещения, или в слепых зонах, которые не попадают на видеокамеры.
Сейчас самый действенный способ, чтобы привлечь внимание к делу, публично сообщить о нем в СМИ.
— К заключенному ведь нужен особый подход. Вы вырабатывали какую-то схему, которая помогает заслужить доверие сидельцев?
— Да, вы правы, это непростая задача. Когда я захожу в камеру, мне нужно за короткое время представиться и установить контакт с людьми, чтобы они рассказали мне о своих проблемах. Жаловаться в тюрьме не принято, поэтому я начинаю разговор издалека — спрашиваю у людей, как дела, улыбаюсь. Этот неформальный вопрос обычно срабатывает, потому что люди видят во мне человека извне системы и больше доверяют. Сейчас, спустя уже несколько месяцев после начала работы, стало проще, поскольку люди уже нас узнают, ведь мы приходим к ним не первый раз. Если удается помочь хотя бы один раз, люди с большим доверием начинают с нами общаться. Недавно я поняла, что и я сама уже начинаю узнавать людей в камерах — и по лицу, и по фамилии, и по имени. И даже по статье обвинения.
— Было ли такое, что вам запрещали войти в СИЗО?
— Да, например, в изолятор временного содержания в СВАО нас три раза не пускали для проведения проверки. В один момент нас даже заперли в классе боевой подготовки. Мы написали развернутую жалобу в прокуратуру, была проведена проверка, и после этого все исправили.
— Есть ли во ФСИН или в полиции те, кто по-прежнему не знают о существовании ОНК?
— Во ФСИН знают почти все. Многие в МВД не знают о нас, часто мы приходим в отделы полиции, а они смотрят на нас удивленными глазами.
— После массовых акций часто заходите в полицию?
— Когда задерживают много людей после массовых акций, очень часто в отделах полиции начинают нарушать их права: подолгу держат людей в автозаках, не пускают адвокатов, не передают воду, отбирают телефоны, грубят. Иногда применяют силу. В таких случаях мы приезжаем в отделы полиции, заходим туда и пытаемся решить проблемы задержанных, разъясняя в том числе сотрудникам полиции права задержанных.
Когда меня спрашивают, на что похожа моя работа, я отвечаю – это "скорая помощь", связанная с широким кругом нарушаемых прав.
— Назовите самые частые нарушения прав заключенных?
— Здоровье. Однозначно здоровье. В тюрьме заключенные начинают болеть: от плохого питания, нервов, обстановки, малого количества воздуха, света и движения. Врачей мало, а проблем со здоровьем у сидельцев много. Бывает и такое, что не все лекарства закупают, а иногда нет и простого нафтизина. Так и важных лекарств вовремя просто не оказывается под рукой.
— Соблюдается ли свобода вероисповедания в СИЗО и колониях?
— В СИЗО часто приходят православные батюшки, и они могут выводить людей в церковь. К сожалению, желающих больше, чем возможностей. Приходят и раввины. Часто, когда мы заходим в камеру, мы становимся свидетелями совершения намаза. Недавно мусульмане нам жаловались, что у православных в маленьких церквях на территории СИЗО бьют колокола, а для них не включают азан (Призыв на молитву. – Прим. ред.).
— Получается, что мусульмане лишены ежедневного ритуала?
— Мусульмане сами решают эту проблему: один из них подходит к окну и очень громко, на всю территорию СИЗО, начинает читать азан. И в камерах начинают намаз.
Однако проблемы тут тоже есть. Например, когда одного из наших подопечных избили в конвойном помещении Зеленоградского суда, конфликт начался с того, что он прибыл туда со своим рюкзачком, где среди вещей лежал коврик для молитвы. Сотрудники конвоя, по его словам, достали коврик и грубо бросили на пол. Им все равно, а для него это оскорбление. После этого как раз и произошел конфликт – в результате заключенного избили. Но это скорее частность, а не правило.
— Пытались сидельцы вами манипулировать?
— Есть такое желание у них, но к этому я отношусь спокойно. Тут нужно стараться объективно относиться, основывая свои выводы на фактах, вне зависимости от своих личных предпочтений.
— Часто бывает такое, что вы заходите, а камеры переполнены?
— Однажды мы пришли в больницу СИЗО "Матросская тишина" и обнаружили, что в двух камерах люди спят на полу, потому что им просто не хватило кроватей.
Раньше такое было повсеместно в московских СИЗО, особенно в 90-х годах, когда, как нам рассказывали, при открывании двери в камеру в "Бутырке" люди просто оттуда вываливались, потому что в камере можно было только стоять. Сейчас нехватка спальных мест – это всегда эксцесс.
— Часто жалуются, что голодают?
— В целом да, говорят, что голодно, хотя качество еды сильно зависит от изолятора.
— Вы сами пробовали тюремную похлебку?
— Да, мы сами стараемся постоянно осматривать пишу, а иногда и пробовать. При осмотре мы изучаем содержание и консистенцию супа, не пустой ли он. Смотрим на гарнир – не сильно ли он разварен, не черная ли картошка. Смотрим на мясо – есть ли в нем хоть что-то, что можно съесть. Чаще всего пробуем хлеб, на него бывает много жалоб – то муку некачественную привезут, то не допекут в печи и он выходит сырой и невкусный. Бывают и несъедобные блюда – например, мы долго боролись с совершенно несъедобными рыбными биточками, они даже пахнут неприятно. Или с неясным блюдом, куда порублена гниловатая капуста и мясо. Или с супом из пшенки. Одна из лучших кухонь – в СИЗО "Лефортово", недавно я пробовала там ужин: пюре с рыбой. Пюре, конечно, без молока и масла, этакое "диетическое", а вот рыба вполне оказалась вкусной. А вот в женском СИЗО №6 пекут очень вкусные булочки – нас иногда ими угощают.
— Вспомним историю с экс-главой Серпуховского района Александром Шестуном, который объявил голодовку, а потом, чтобы не дать ему погибнуть в СИЗО, его начали принудительно кормить. В каких случаях это выход? Насколько осторожным нужно быть правоохранителю в случае тюремной голодовки?
— Смотря как относиться к голодовке. Если дело касается, например, известного заключенного, то часто это отношение халатно – все думают, что он только для пиара голодает. Например, так было с Шестуном. Я к нему приходила несколько раз и видела его голодовку в динамике. Мне было очевидно, что он это делает всерьез: он терял вес, силы, анализы стремительно ухудшались. В какой-то момент стало понятно, что он может вот-вот умереть. Эту информацию подтвердили и медики СИЗО. Когда ситуация стала совсем близкой к плохому финалу, Шестуна стали принудительно кормить через капельницу и зонд.
Хотя, честно сказать, серьезных голодовок бывает не так много, все-таки это серьезное испытание, не все к нему готовы.
— Было ли такое, что жаловались на запрет коммуникаций в СИЗО, например, в общении с родственниками, в доставке писем?
— Да, это как раз история с СИЗО "Лефортово". Там сидят известные люди по резонансным делам, там другие порядки и правила – условия очень строгие.
В "Лефортово" не работает всем известный и удобный сервис – ФСИН-письмо. Поэтому в этом СИЗО самая частая жалоба касается писем: бывает, что они не приходят по 2-4 месяца. Представьте, что при этом следователь не дает разрешения на телефонные звонки и свидания с женой и детьми. Человек оказывается в полной изоляции, особенно если он сидит в камере один. Письма не ходят ни к нему, ни от него. Бывший член Совета Федерации от Карачаево-Черкесии Рауф Арашуков, например, говорил, что ему следователь больше года не дает позвонить жене и детям.
В том же "Лефортово", если учесть, что сидельцы там "резонансные", в камерах открытая уборная. Небольшая загородка, конечно, есть, но она низкая и, по сути, ничего не закрывает. То есть человек не может уединиться ни единой секунды. Кроме того, в камерах всегда горит свет. Это серьезное испытание для психики человека.
— Не чувствует ли член ОНК ответственность перед заключенным после освобождения? Адаптация и профилактика рецидивов может стать его миссией?
— Сейчас ОНК не ставит перед собой такую задачу. В государстве должна быть создана единая служба пробации. В идеале туда нужно набирать людей с правозащитным опытом, в том числе из организаций, которые сейчас занимаются этой работой как общественники. Если этой службы не будет, то проблема рецидивов не решится, люди все равно вернутся в тюрьму, поскольку не приспособлены к обычной жизни.
— Служба должна быть создана на общественных началах или все же это дело государственных структур?
— Должна быть служба, созданная государством. Это должно быть социальное учреждение, которое целенаправленно работает с каждым человеком. Должны быть пересмотрены и многие нормы и законы, которые сейчас делают, например, прием на работу только что освободившегося человека практически невозможным. Без специальной поддержки человек, который провел за решеткой много лет, не вырвется из порочного круга.