Игорь Макаров: COVID-19 сильнее обострит социальное неравенство

COVID-19 поставил мировую экономику на паузу. Ситуация с пандемией и борьбой с COVID-19 похожа на ситуацию с изменением климата: чем быстрее будут приняты меры, тем меньше будут последствия. Насколько страны отложат "озеленение" экономик, кто легче всего переживет кризис, хватит ли у государств сил спасти бизнес, как будет меняться мир, чтобы избежать повторения рецессии из-за COVID-19, рассказал корреспонденту РИА Новости Наталье Парамоновой руководитель департамента мировой экономики ВШЭ Игорь Макаров.

— В чем сходство между проблемой изменения климата и противостоянием COVID-19?

— Во-первых, изменение климата — это как коронавирус на длинной дистанции. Сейчас все страны предпринимают большие усилия, чтобы сгладить кривую заболеваемости. Скорость здесь имеет принципиальное значение: чем быстрее предпринимаются меры, тем больше эффект от них и эффективнее борьба с эпидемией.

То же самое касается борьбы с изменениями климата. Чтобы предотвратить катастрофические изменения в будущем, надо предпринимать действия сейчас, приближая пик выбросов. То есть мы хотим скорее пройти пик заболеваемости — на тысяче случаев или на двух, так и с выбросами — мы хотим, чтобы те выбросы, которые сейчас есть, были пиком, а потом только снижались. Чем дальше тянуть, тем серьезнее будут последствия.

Во-вторых, в отношении и коронавируса, и климата правительства сталкиваются с развилкой, что делать приоритетом: поддержание экономического роста или обеспечение общественных благ. В отношении вируса страны в большинстве своем пожертвовали экономическим ростом ради решения глобальной проблемы и обеспечения общественного блага – здоровья населения.

Необходимость усилий для борьбы с COVID-19 всем понятна, а в отношении изменения климата она в основном декларируется учеными, лишь в отдельных случаях отражается в серьезных действиях правительств. Хотя общая логика в обоих случаях одинакова, но в отношении климата она работает на горизонте десятилетий, а в отношении коронавируса за пару недель. Это имеет принципиальное значение при принятии решений.

— Какие последствия для экономики заметны сейчас?

— Одно из самых заметных — безработица. В США последняя недельная статистика показывает более 6,5 миллиона обратившихся за пособием по безработице. Это гигантская цифра, которая в десять раз превышает то, что было в 2008-2009 годах. В США уже говорят о возможном уровне безработицы в 20-30%, а в некоторых европейских странах он может быть и еще выше: в Европе вообще безработица традиционно выше.

— Насколько России угрожают такие цифры безработицы?

— В России о безработице гораздо сложнее судить: у нас она официально очень маленькая, но у нас большая скрытая безработица, когда люди просто не обращаются за пособием, или же работают на полставки, или "в серую", поэтому в цифрах в России безработица не вырастет так сильно, как в Европе или США. Но по сути она все равно вырастет, и уже сейчас это происходит. Эффект кризиса на рынок труда будет сильнее, чем в 2008-2009 годах.

— Какие самые уязвимые отрасли для COVID-19?

— В России, как и во всем мире, это сфера услуг: рестораны, торгово-развлекательные центры, салоны красоты, парикмахерские, туризм. Среди населения особенно пострадают индивидуальные предприниматели, самозанятые, те, кто получают зарплату в "серую", а также те, у кого доходы сдельные – зависят от объема предоставляемых товаров и услуг.

— Вы отмечали, что эпидемия вывела неравенство в качестве главной социально-экономической проблемы?

— На самом деле неравенство и так была одной из ключевых проблем последнего десятилетия. После предыдущего экономического кризиса оно особенно ярко проявилось и стало частью политической повестки. На выборах и в США, и в ряде стран Европы выиграли популистские силы – это результат неравенства.

До 2009 года в неразвитых странах оно маскировалось ростом потребления среди среднего класса и бедного населения. Люди брали кредиты для покупки квартир, машин, гаджетов и так далее. Дешевеющий кредит компенсировал стагнацию доходов. Как только в 2008 году все рухнуло и люди остались ни с чем, неравенство заиграло новыми красками. Сейчас коронавирус его обострит еще сильнее, особенно это будет заметно по выходу из карантина.

— Как будет выглядеть обострение?

— Сейчас люди сидят по домам. Потом они выйдут из режима карантинов и поймут, что у них нет средств к существованию, что их сократили или они будут получать меньшую зарплату, или их лишат "серой" части зарплаты, если она была. Это выльется в возмущение, в том числе политическими элитами, богатыми, олигархами и так далее – в зависимости от страны. Я ожидаю новую волну антиистеблишментских настроений во многих странах.

Сам COVID-19 не смотрит на богатство, бьет по всем одинаково – обеспеченные люди болеют не реже бедняков. Но экономически нынешняя ситуация бьет по бедным: по тем, кто был занят на временных подработках, работникам сферы услуг, малому бизнесу – всем тем, у кого не было запасов на черный день. Они будут особенно уязвимы.

— Вы также говорили, что после пандемии производители захотят уйти от зависимости в иностранной дешевой рабочей силе и автоматизируют все возможные процессы? Это хорошее или плохое последствие пандемии?

— Это не плохо и не хорошо. Это некая данность, которая наблюдалась и до коронавируса: есть тенденция замещения низкоквалифицированных рабочих мест в традиционных промышленных отраслях на автоматы и роботов. Многие производства и до коронавируса начинали перемещаться обратно в развитые страны из развивающихся, из Китая например.

Раньше в Китай переносились производства, потому что там была дешевая рабочая сила. Сейчас, во-первых, она уже не такая уж и дешевая, а во-вторых, зачем нужна дешевая сила, если роботы еще дешевле? Как следствие, начался возврат производств в западный мир. Эпидемия придаст ему новый импульс, потому что к экономическим соображениям добавятся соображения безопасности и страхования рисков. У компаний усилится желание ориентироваться на компоненты, которые производятся у тебя под боком и делаются роботами, а не на компоненты, которые производятся далеко, и цепочка поставок может разорваться в любой момент. Кроме того, роботы, в отличие от людей, не уязвимы перед болезнями.

— Есть ли шанс у России избежать рецессии?

— Вопрос о том, будет ли рецессия, уже не стоит, и не только в России, но и в мире в целом. Это будет масштабный кризис. Сейчас неизвестно, насколько глубоким будет падение и сколь быстрым будет выход. В некоторых странах возможна V-образная схема, то есть глубокое падение и затем достаточно быстрое восстановление. Активы, обесценившиеся в период кризиса, физически никуда не исчезли. У нас по-прежнему остаются существовать бары, рестораны и отели — просто ими сейчас никто не пользуется. Как только болезнь позволит снять ограничения, заведения сразу заработают. Но проблема в том, что пока болезнь позволит, они могут просто разориться.

Если это произойдет, а это, скорее всего, произойдет, особенно если правительства не помогут спасти эти бизнесы, тогда будет скорее не V-образный, а L-образный кризис. Последний вариант предусматривает долгий выход из кризиса.

— То есть без помощи государства бизнесы не выдержат?

— Те, которые я назвал, нет. Сейчас правительства во всех ведущих странах как раз и нацелены на то, чтобы максимально поддержать тот бизнес и то население, которое в период кризиса оказалось наиболее уязвимо. Надо выиграть время: в идеале, как только закончится карантин, люди снова получат рабочие места, многие бизнесы снова заработают. Надежда на такое развитие событий во многих странах еще есть, но она уменьшается по мере того, как усугубляется ситуация с коронавирусом.

— У государства может не хватить денег?

— Конечно, возможности государств не безграничны. Их может хватить на несколько недель, может на 1,5-2 месяца в зависимости от страны. Чем больше будет длиться карантин и другие ограничительные меры, тем сложнее будет государству избежать массовых банкротств и критического роста задолженностей.

Одновременно проблема усугубляется неизбежностью роста дефицита бюджета и госдолга во многих странах. Все это потом придется разгребать.

— Может ли кризис нанести серьезный удар по евро?

— В еврозоне и до коронавируса были серьезные проблемы. Они проявились особенно ярко в 2010-2012 годах, вылившись в долговой кризис: спасали Грецию, были огромные проблемы Италии, Испании, Португалии, Ирландии и так далее. Тогда уже встал вопрос, насколько евро в долгосрочном плане устойчивая валюта. Проблема еврозоны в том, что у стран-участниц есть единая валютная политика, но нет единой фискальной и бюджетной политики. Единая валютная политика, осуществляемая Европейским центральным банком, может давать разные эффекты в разных странах еврозоны: в одних странах она может быть полезной, а в других, с другими параметрами экономики, государственного бюджета, налоговой системы, цикла экономической активности и так далее, она может оказаться вредной. Эта проблема еще сильнее обострится после коронавируса, который рассинхронизировал развитие экономик европейских стран.

Страны, которые в наибольшей степени пострадали от кризиса, например Италия, в качестве одного из стандартных способов выхода из кризиса могла бы использовать девальвацию. Но у Италии этой опции нет, так как нет своей валюты – она же не может девальвировать евро сама по себе. Евро будет под большим ударом. Я не готов предсказывать, что еврозона обязательно разрушится, кто-то из нее выйдет, но очевидно, что во многих странах желание покинуть еврозону, а может быть, и ЕС, усилится. Тем более что наблюдается некоторое разочарование по поводу того, как Европейский союз на кризис реагирует. Многие говорят о кризисе европейской солидарности, о том, что той же Италии не помогли. Это правда, ей действительно не помогли. То есть в дополнение к экономическим проблемам, которые точно будут, в Евросоюзе будут проблемы и идейно-политические.

— Есть у вас какие-то прогнозы по снижению ВВП России?

— Пока рано говорить, мы не знаем масштабов эпидемии. Очевидно, что мы будем в минусе по ВВП за этот год, но насколько будет большой минус, это предсказать пока невозможно.

Мы все еще находимся только на входе в эпидемию. Многое будет зависеть от государственной политики, насколько она будет активна. Если удастся поддержать на плаву уязвимые сектора, то удастся сгладить падение, а затем ускорить восстановление.

Вообще, российская экономика особенно уязвима, так как в дополнение к проблемам эпидемии и карантина на нее сильно воздействует снижение мирового спроса. Падает спрос на нефть и газ – наши основные экспортные товары.

В то же время у нас есть и очевидные плюсы: в России есть доступные финансовые ресурсы для проведения активной госполитики: есть Фонд национального благосостояния, который копили последние годы, есть высокие золотовалютные резервы, у нас низкий уровень внешнего государственного долга. Теоретически российская экономика готова к кризису. А дальше уже встает вопрос государственной политики и того, как правительство использует имеющиеся ресурсы. Повторюсь, возможности реагировать активно с тем, чтобы смягчить удар, есть.

— Насколько в сегодняшней ситуации правительства и бизнес будут думать о "зеленых" технологиях?

— Сейчас главный приоритет во всем мире – это борьба с коронавирусом. Все остальное – "зеленое" или "незеленое" — отошло на второй план в равной степени. О приоритетах можно будет говорить на выходе из кризиса, и от их выбора будет зависеть очень многое.

Я не исключаю, что отдельные государства будут использовать совершенно нестандартные для современной мировой экономики ходы: где-то будут введены общественные работы, чтобы бороться с безработицей, где-то введен прогрессивный налог. Некоторые страны будут осуществлять огромные вливания в те сектора экономики, которые дадут наибольшее количество рабочих мест. Независимо от конкретных мер, возникнет очень много возможностей структурной перестройки экономики.

Например, те же самые общественные работы могут реализовываться в области развития "зеленых" технологий и возобновляемой энергетики. Если при восстановлении ведущие страны не отойдут от приоритета развития "зеленой" экономики, который сформировался в последние годы, то есть предпосылки к тому, чтобы "зеленая" трансформация после кризиса только ускорилась.

В конце концов кризис – это всегда время перемен, и многие из них могут быть спроектированы. Великая рецессия 2008-2009 годов, точнее, масштабные пакеты антикризисных мер дали большой толчок развитию "зеленых" технологий в США, Китае и ЕС и ускорили перестройку мировой экономики в сторону "зеленого" развития. И этот кризис может быть таким же. Тем более что коронавирус сделал совершенно очевидной необходимость обеспечения общественных благ, которые часто могут быть важнее, чем экономический рост.

— Когда нефть сильно подешевела, казалось, что вложения в возобновляемую энергетику (ВИЭ) будут более выгодными, но потом нефть снова подорожала. О чем это говорит, будет ли приток инвестиций в ВИЭ?

— Такое шатание нефтяных котировок скорее играет в пользу выбора ВИЭ: они просто более стабильны, а это ценится инвестором.

— Если насчет "зеленых" технологий есть какие-то сомнения, то насчет диджитализации экономики вы говорите уверенно? После кризиса она станет больше?

— Конечно, цифровая экономика лишь ускорит свое развитие. Кстати, она может потянуть за собой и "зеленую" энергетику. Если ускорится внедрение цифровых решений, то мы получим быстрое развитие "умных" сетей, "умных" домов, распределенной генерации. Все это, кстати, и в России широко обсуждается, и постепенно в этом направлении даже появился некоторый прогресс.

Цифровизованная энергетика — это совершенно другая энергетика по сравнению с современной. Те же ВИЭ, развивающиеся параллельно с цифровизацией и являющиеся, например, частью "умных" сетей, имеют гораздо больший потенциал, чем ВИЭ отдельно от нее.

— Почему вы думаете, что от Китая зависит судьба будущей мировой экономики?

— Китай — ключевая страна с точки зрения ребалансировки мировой экономики. Коронавирус может усилить тенденцию структурной перестройки экономики Китая, которая объявлялась как приоритет государственной стратегии как минимум с 2012 года. Китайская экономика должна меньше ориентироваться на экспорт и госинвестиции, а больше на развитие потребления внутри страны. Сейчас экспорт не может выступать двигателем китайской экономики. Но одновременно, как и везде, встает вопрос создания рабочих мест. Как именно они будут создаваться? Будут они создаваться на "зеленых" технологиях или на традиционных для Китая мегастройках мостов, бескрайних жилых районов и дорожных развязок.

— Вы говорили также, что пандемия в мире сместила фокус: раньше страны смотрели, как делает Запад, а теперь все смотрят на Восток.

— Да, со времен окончания холодной войны весь мир в своем развитии ориентировался на Запад, то есть США и Европу, как самые передовые экономики. Их социально-экономические, поведенческие, культурные модели активно имитировали во всем мире. В последнее десятилетие эта тенденция стала ослабевать, фактически остановилась. А сейчас мы видим, что с кризисом коронавируса успешнее справляется Китай, Сингапур, Тайвань, Япония и Южная Корея, и именно они впервые за долгие годы стали образцами для подражания. Бывшие ученики в одночасье стали учителями. И этот поворот не может пройти бесследно.