Ольга Ярославская: в "группы смерти" вступают несчастные дети

Детский омбудсмен Москвы Ольга Ярославская рассказала в интервью РИА Новости о том, почему родители должны следить за социальными сетями детей и как предотвратить буллинг в школах. Кроме того, она объяснила, почему между родителями и детьми существует информационная пропасть, как уберечь ребенка от "групп смерти", какие есть проблемы в системе исполнительной власти и как их можно решить. Беседовала Маргарита Булгакова.

— По каким вопросам и от кого к вам чаще всего поступают обращения?

— Обращений поступает много, их все можно разделить на экстренные и системные, связанные с нарушением прав детей исполнительной властью на местах. Не всегда к нам обращаются напрямую: иногда мы узнаем из СМИ, из социальных сетей о фактах нарушения прав ребенка. И тогда мы разбираемся в ситуации, стараемся оказать помощь.

Еще одна болезненная тема – права ребенка при разводе родителей. Много случаев, когда родители разводятся и не могут решить, с кем ребенок останется. Люди пишут уполномоченному по правам ребенка и просят вмешаться. Но я не могу за них решить этот вопрос: если люди несколько лет прожили вместе и не могут между собой договориться, то как я смогу? Здесь только один вариант – действовать по закону, обращаться в суд и там уже разбираться. Таких обращений много, за каждым обращением – ребенок, который страдает от действий родных ему людей.

Ко мне не так часто, но приходят обращения от родителей, чьи дети страдают от редких заболеваний. Родители хотят получить для своего ребенка какое-то новое лекарство, еще не получившее сертификацию в России. Есть назначение врача, но родители ищут более действенное лечение и просят помочь. Их можно понять — у многих заболеваний есть лимит времени на действенную помощь: если не пролечить редким, не сертифицированным или дорогим препаратом до определенного возраста, то можно упустить возможность спасти ребенка. Помочь с такими лекарствами зачастую могут только благотворительные фонды, поэтому я рассказываю о них, направляю.

— С какими еще вопросами обращаются москвичи?

— Опыт работы с детьми дает мне возможность находить системные проблемы. Например, я считаю, что можно изменить ситуацию с проблемой речевых отклонений у детей. Ведь если не помочь ребенку с дислексией, то он будет иметь массу проблем во время учебы в школе. Раньше в поликлиниках была ставка логопеда, и если ребенок в 1,5-2 года не заговорил, то логопед осматривал и начинал заниматься с ним. Теперь же этих специалистов в поликлиниках нет, так как логопед — педагогическая профессия. Чтобы сегодня ребенок начал заниматься с логопедом, родители сами должны получить заключение Центральной психолого-медико-педагогической комиссии (ЦПМПК). А если они не пойдут в комиссию? Заставить их никто не может. Тогда школа не пропишет индивидуальные занятия, потому что нет заключения ЦПМПК. В итоге ребенок, конечно, вырастет, повзрослеет, но будет находиться в состоянии постоянного неуспеха, потому что ему трудно читать, писать без ошибок и даже разобрать слово по звукам, потому что он неправильно их слышит! Все речевые дефекты обычно хорошо корректируются в дошкольном возрасте и в начальной школе, потом они закрепляются и справиться с ними почти невозможно. Ребенок накапливает неуспешность: начинает плохо учиться, ненавидеть школу, а дальше… весь ком проблем легко представить.

— Как вы видите разрешение данной ситуации?

— Можно рассмотреть возможность проведения речевого аудита для каждого ребенка в 3, 5 и 7 лет. Такая практика должна лечь в основу работы логопеда. Вместе с городским психолого-педагогическим центром, с депутатом МГД Маргаритой Русецкой сегодня мы пытаемся реализовать эту идею. Нам необходимо поторопиться с этим проектом, чтобы успеть поработать с детьми, которые собираются в 1 класс. Моя задача как омбудсмена наладить работу уже существующей системы, чтобы все играло ровно и не фальшивило, а право ребенка на здоровую и успешную жизнь было соблюдено.

— Как часто к детскому омбудсмену обращаются сами школьники?

— У нас есть очень интересный проект, который перешел ко мне от Евгения Абрамовича (Бунимовича, бывшего детского омбудсмена Москвы – прим. ред.), — Детский общественный совет. Дети участвуют в Совете с большим энтузиазмом. Недавно у нас с ними состоялся разговор на тему социальных лифтов: я хотела узнать, понимают ли ребята, какие возможности у них есть в нашем городе. Зачастую они даже не догадываются, что еще в школе можно стать членом команды или сообщества, которые приведут тебя к предпрофессиональной деятельности. Есть необходимость создания единого городского контента детских социальных лифтов в какой-то интерактивной форме, в виде комиксов или мультфильмов, чтобы ребенок легко понял, что может предложить ему город. Задача — достучаться до каждого ребенка. И мое особое внимание будет приковано к тому, чтобы дети из группы социального риска, семейного неблагополучия были вовлечены во все эти увлекательные процессы и знали, что есть возможность создать свое прекрасное будущее.

— Вы говорили, что на посту детского омбудсмена намерены особое внимание уделять проблеме буллинга. Расскажите, к каким вопросам вы уже приступили и на каком этапе находится решение этих проблем?

— Департамент образования и науки Москвы разработал в свое время очень хорошую методическую рекомендацию по созданию школьных комиссий по урегулированию споров. Отличная история! Я считаю, что в комиссию необходимо включать учеников, родителей и неудобного для администрации педагога, который бы не боялся озвучивать проблемы. Сейчас некоторые родители не доверяют школе и при проблемах сразу начинают жаловаться наверх. Они имеют на это право, но зачем, если вопрос в любом случае решать будут не где-то наверху, а в школе. Родители, дети и педагоги – это равнозначные участники образовательного процесса, и решать надо сложные вопросы на месте, переформатировав проблемы в задачи.

Что касается детского буллинга, то я и моя коллега, уполномоченный по правам ребенка Подмосковья Ксения Владимировна Мишонова хотим создать единую программу, которая включает в себя такие компоненты: комиссию по урегулированию споров, алгоритм взаимодействия школы с комиссией по делам несовершеннолетних, а также рекомендации, как действовать школе в той или иной ситуации. Мы все зациклились на образовании, на успехах и баллах по ЕГЭ. Но надо думать и про тех детей, кто не хочет в школу, кто ее ненавидит. Что делать с таким ребенком, у которого прекрасные мозги, но нет желания идти в класс? Это потенциальный риск для самого ребенка и для системы в целом.

— Какие еще есть проблемы в школах в Москве?

— Дети плохо едят школьную еду. А почему? Для ребят просто не вкусно, потому что в детском питании практически нет соли, ведь оно диетическое. Опять вопрос школы – нужно объяснить, почему это полезно. Тогда вопросов станет меньше. Необходимо включить в меню школ питание для детей, страдающих пищевой аллергией.

— Сейчас идет активная программа по борьбе с продажей снюса несовершеннолетним. Считаете ли вы, что применяемые меры достаточны, чтобы продажи бестабачной никотиносодержащей продукции несовершеннолетним прекратились? Какие вопросы еще необходимо проработать? Есть ли у вас предложения по совершенствованию законодательства в сфере продажи такой продукции?

— Создана рабочая группа, в которую входят представители законодательной и исполнительной власти, МВД, эксперты. Мы говорим о том, что необходимо четко прописать в законе, какие вещества запрещены — это никотиносодержащие, табакосодержащие продукты. Сейчас это называется снюс, но его легко переименовать во что-то другое. Я буду делать все от меня зависящее, чтобы закон этот был принят как можно скорее. Поправки к закону находятся на рассмотрении во втором чтении в Государственной думе. Хочу отметить, что это тот редкий случай, когда с распространением этой заразы уже сейчас эффективно борются. Здесь очень хорошо сработали сотрудники МВД и участковые. Возбуждено много уголовных и административных дел.

— Как вы оцениваете ситуацию с подростковой преступностью в Москве? Как она изменилась за несколько лет?

— Подростковая преступность стала ниже, но это связано не с количеством преступлений, а с изменениями в Кодексе административных правонарушений, которые позволили часть правонарушений квалифицировать иначе и наказывать штрафами. Я считаю, что многие правонарушения ребята совершают потому, что не понимают их правовых последствий. Вспомните, как подростки летом выходили на протесты. Мы потом с ними разговаривали — половина не понимает своей ответственности. Наша задача уберечь ребят от нарушения закона. Сегодня в МГПУ разработаны полезнейшие правовые квесты в игровой форме. Но их охват очень невелик. Надо существенно расширить доступ к квестам, добиться, чтобы их обязательно проходили дети, которые стоят на учете. Для этого можно использовать возможности московской электронной школы.

— Все чаще мы слышим новости о нападениях и драках в школах, или недавний случай, где старшеклассник ударил учительницу из-за требования снять наушники. Можно ли говорить о том, что современные школьники стали агрессивнее?

— Нет, дети стали лучше. Куда агрессивнее они были, когда шли годы перестройки. Тогда все ценности разом пропали, из школ массово уходили учителя – им не платили зарплату. Расцвел рэкет. На вопрос, кем бы ты хотел стать, дети отвечали, что бандитом. Не удивительно – в то время сытно ели именно они. Мы это пережили, удержали страну. Сейчас дети очень хорошие. Единственное, мы не можем их понять, потому что между взрослыми и ребятами существует информационная пропасть, и она растет в геометрической прогрессии. Мы — аналоговое поколение, они информационное. Они быстрее и прагматичнее.

— А из-за этой пропасти между родителями и детьми не становится ли ребенок уязвим? Есть много примеров, когда дети знакомились в интернете с плохими людьми и попадали в неприятные ситуации или под дурное влияние. Вспомнить хотя бы "группы смерти".

— А кто дает ребенку доступ в интернет?Посмотрите, сколько раз, когда ребенок плачет, мама дает ему смартфон, это сплошь и рядом. Но я рада, что появилось разумное родительство, когда родители убирают телевизоры из квартир и редко используют интернет. Я никогда не поверю, что если в семье есть эта разумность, то ребенок стал интернет-зависимым .Сейчас есть все возможности, чтобы закрыть доступ в интернет или на сомнительные ресурсы. Мы можем выстроить безопасную среду для детей, и главная в этом деле – это семья. Суицидальные наклонности никогда не возникают на пустом месте, и группы в социальных сетях тут ни при чем. Вступление в группу — это уже шаг горя ребенка, он уже несчастен и считает, что его никто не понимает и не любит. Вот тут и находится группа, которая "подсказывает", что делать, если ты несчастен. По моему мнению, родители должны следить за социальными сетями детей. Им надо понять, а что произошло с ребенком. Хорошо, если школа увидела состояние ребенка и дала сигнал. А если нет? Родитель должен смотреть ребенку в глаза и быть осторожен в словах. Это вопрос семейного благополучия.

— Во всем мире сейчас идет борьба с коронавирусом, в некоторых странах принято решение о закрытии социальных учреждений для предотвращения распространения вируса. В Москве пока не принято решение о закрытии детских садов и школ. Как вы считаете, в какой момент необходимо закрывать дошкольные учреждения и школы?

— Почему нам так подробно рассказывают, что делают на границе с Китаем? Чтобы люди понимали, что с нами ничего страшного не произойдет, все находится под контролем. Но ведь есть и другие поводы для беспокойства. Например, в стране большая заболеваемость туберкулезом, подпитываемая в том числе отказами от прививок. И неизвестно, что опаснее – коронавирус, который еще должен к нам добраться, или наш "домашний" туберкулез.

По поводу карантина — есть нормы посещаемости. Если в классе 30% заболевших – закрывается класс, 30% в школе – закрывается школа. Здесь нам помогает МЭШ, потому что мы сразу видим, сколько детей заболело. И принимаем решение. Но я бы хотела напомнить, что есть профилактика заболеваний, закаливание, которыми нельзя пренебрегать.

— В последнее время участились случаи, когда родители бросают детей в непригодных условиях или вовсе на улице. Из недавних случаев – отец оставил двоих детей в Шереметьво или нашумевший скандал с девочкой-маугли. Как вы считаете, есть ли необходимость ужесточить наказания для таких родителей?

— Здесь надо рассматривать проблему не с конца — какое наказание необходимо придумать, а понять, где система не сработала, почему человек оказался в такой ситуации.

— В ноябре планировалось внести в Госдуме законопроект, который наделяет регионы правом самостоятельно принимать решение об установке бэби-боксов или отказе от них. Нужны ли в Москве бэби-боксы?

— Надо понять, почему в Москве решили отказаться от этой практики. Я планирую встречу с руководителями роддомов, чтобы разобраться. Но думаю, что когда женщина принимает решение не рожать в больнице, то это сигнал – она приняла некое жесткое решение. Если вы думаете, что, родив ребенка дома или в подвале, она повезет его в бэби-бокс, то вы ошибаетесь. Никто не запрещает отказаться от ребенка в принципе — можно прийти в больницу, родить там в безопасности и написать заявление об отказе. Надо проводить работу, пояснять это мамочкам, которые априори не хотят знать своих детей.

— Недавно суд вынес решение относительно девочки, которая прожила все пять лет своей жизни в перинатальном центре. Довольны ли вы результатом? Что будет с остальными детьми этой семьи?

— Дети, три мальчика, учатся на семейной форме обучения и живут с мамой. Никаких претензий нет, изымать их нет оснований. Я удовлетворена исходом дела. Судьба девочки все же удивительно сложилась. Когда поступило сообщение от медицинского учреждения, девочка по закону должна была быть изъята и помещена в приют. Но все вокруг понимали, что в интересах ребенка не исполнять закон, не травмировать ее психику. Хорошо, что у людей хватило ума и сердца дождаться решения суда, который ограничил родителей в правах. Теперь решается, с кем будет девочка.