Ян Чарногурский: никто не хотел допустить крови во время событий 1989 года

В конце 1989 года в Восточной Европе была популярной поговорка: "Польша освобождалась от пут коммунизма 10 лет, Венгрия – 10 месяцев, а Чехословакия – 10 дней". О событиях того времени, о том, почему ноябрьская революция в Чехословакии получила название "бархатной", о своем стремительном перемещении из тюремной камеры на пост первого зампреда федерального правительства рассказывает корреспонденту РИА Новости Александру Куранову один из лидеров диссидентов, а впоследствии видный политик Ян Чарногурский.

– Вы встретили начавшуюся 17 ноября 1989 года революцию в стране, впоследствии получившую за свое мирное развитие название "бархатной", в братиславской тюрьме. Я помню, что одним из требований к властям на начавшихся по всей Чехословакии массовых митингах было ваше освобождение из застенков, куда вы попали за издание нелегального антикоммунистического журнала. Как вы сами узнали об этих событиях?

– Мне рассказал о них мой адвокат, а потом я прочитал об этом в ведущих газетах страны, которые получал в тюрьме. Те газеты, еще коммунистические, писали о протестах весьма скупо и малопонятно, но я умел читать между строк. А потом в открытое окно моей камеры начали доноситься скандирования с митингов на главной площади Братиславы, носящей имя Словацкого национального восстания (СНВ).

Поскольку к тому времени я уже знал о событиях, происходивших в Польше, Венгрии, ГДР, Болгарии, где коммунистические власти все больше уступали под напором оппозиции, то мне было понятно, что и у нас в республике началось то же самое. Ну а 25 ноября президент страны Густав Гусак, уступая требованиям демонстрантов, подписал мне амнистию. На другой день я уже был среди ораторов на митинге на площади СНВ, а спустя еще два дня стал членом делегации оппозиции, которая приступила в Праге к переговорам с руководством последнего коммунистического правительства во главе с премьером Ладиславом Адамецом.

– Как вы себя ощущали в тот момент?

– Политика меня всегда интересовала, я внутренне был готов к любым переменам в своей жизни и в жизни страны.

– Как вы оказались в руководстве нового правительства Чехословакии?

– Помню, что 30 ноября мне позвонили из штаба оппозиции, который размещался в пражском театре "Латерна магика", и сказали, что Вацлав Гавел, который в последние годы был фактическим лидером оппозиции в республике и возглавил возникшее на волне революции движение "Гражданский форум" (ГФ), просит меня в течение пяти минут дать ответ, готов ли я стать первым зампредом нового федерального правительства и курировать при этом права человека и силовые министерства. Я ответил, что без раздумий даю на это свое согласие. И уже 10 декабря наше новое правительство Чехословакии приступило к работе.

– Поскольку вы курировали силовые ведомства, то должны знать ответ на то, как началась "бархатная революция", с какого инцидента, скорее, даже с какой провокации…

– Да, в Праге не обошлось без этого. Дело в том, что в руководстве компартии Чехословакии (КПЧ) была группа людей, которые видели, как идет процесс перестройки в СССР, как уже забурлили события в Польше и Венгрии, и понимали, что это рано или поздно начнется и у нас в стране. Эти люди понимали, что старое, закостенелое коммунистическое руководство не пустит их к власти, но надеялись, что если они все же сумеют каким-то образом возглавить партию, то удержат в узде события в стране.

На 17 ноября, который отмечается как Международный день студентов, в честь чешских студентов – героев антифашистского сопротивления, по традиции была намечена демонстрация учащихся вузов и школ, участники которой должны были пройти через весь центр Праги до Национального проспекта. Здесь и была подготовлена провокация силами сотрудников госбезопасности (ГБ) и полиции.

Сначала студентов окружили полицейские и долгое время не выпускали из кольца. Потом они начали избивать парней и девушек дубинками, молотя без разбора по головам, спинам, ногам. А после того, как все завершилось, по Праге и по всей стране поползло известие: один студент во время избиения полицейскими скончался.

© AFP 2024 / Lubomir Kotek

Студенты стоят на коленях перед сотрудниками полиции во время одного из восстаний "бархатной революции", 19 ноября 1989

Диссидент Петр Ул, сотрудничавший с радиостанцией "Свободная Европа" и другими западными "голосами", передал туда информацию, что погиб студент Милан Шмид. Позднее выяснилось, что эту роль сыграл подосланный сотрудник ГБ Людвик Зифчак, который в начале того же 1989 года был внедрен ГБ в ряды молодежных активистов и диссидентов. Его, якобы тяжело раненого полицейскими, отвезла машина "Скорой помощи"", а потом кто-то сообщил Улу, что в больнице "студент Шмид" скончался.

Известие о том, что поздно вечером 17 ноября десятки студентов были избиты полицией, а один из них даже скончался, на другой день всколыхнуло всю страну, но прежде всего диссидентов. Они сразу начали работу по созданию организаций, которые возглавили бы антикоммунистическое движение в стране, и которые в итоге получили название "Гражданский форум" (ГФ) в Чехии и "Общественность против насилия" (ОПН) в Словакии.

– Но ошибка с "убитым студентом" весьма скоро выяснилась…

– Да, но, как говорится, поезд уже пошел. Группы активистов начали создаваться на заводах и в вузах, росло число отделений ГФ в других городах страны. Люди, до сих пор с завистью смотревшие на то, что происходит в СССР и в других соцстранах, теперь почувствовали, что могут попробовать у себя сделать то же самое.

– Коммунисты попытались подстроиться под ситуацию, сменили генсека…

– Да, избрали генсеком одного из представителей того самого "передового крыла", которые надеялись перехватить власть у "старцев", Карела Урбанека, отказались от принципа властвующей партии, приняли новую программу. Но было уже поздно.

– Руководители компартии, армии, ГБ не предполагали в те дни защищать свою власть? Мой нынешний сосед по дому как-то рассказал мне, что в разгар первых массовых демонстраций в центре Праги он в составе танкового батальона, в котором проходил срочную службу, сидел на окраине города в бронемашинев ожидании команды и при этом договорившись с товарищами, что в центр Праги они откажутся выдвигаться. Но команды так и не последовало. Вы не боялись такого развития событий?

– Ничего исключать было нельзя. Хотя мне было известно, что Гавел вроде бы договорился с главой генштаба генералом Мирославом Вацеком о том, что армия не выступит против народа. С другой стороны, трезвые головы в силовых структурах и в компартии, думаю, понимали безысходность потенциального вооруженного выступления. В случае военного вмешательства в события они не продержались бы долго в условиях полной международной изоляции. Такой режим на штыках все равно бы пал, а его лидеры пошли под суд.

Думаю, что такая перспектива не устраивала никого из возможных путчистов. Так что достаточно скоро стало ясно, что ни коммунисты, ни тем более диссиденты и их сторонники ни в коем случае не хотят допустить крови во время развернувшихся событий, порой весьма бурных.

– Почему же все-таки Чехословакия "проснулась" позже всех из соцстран, если не считать Румынию, в которой антикоммунистические выступления в декабре того же 1989 года не обошлись без человеческих жертв?

– Здесь, в свою очередь, сказались события 1968 года, подавление войсками пяти соцстран политических и экономических реформ "Пражской весны", установление на долгие два десятилетия режима так называемой нормализации. Ведь при нем из компартии были исключены полтора миллиона человек, можно сказать, что лучших ее представителей – думающих, творческих, поверивших в возможность реформ, в социализм с человеческим лицом, который провозглашал лидер компартии Александр Дубчек, сам надолго оказавшийся в домашней изоляции под присмотром ГБ и снова появившийся на публике лишь в ноябре 1989 года.

CC BY 3.0 / ŠJů /

Демонстранты на площади в Праге 25 ноября 1989 года

– Люди, исключенные из компартии после 1968 года, как и немало действующих коммунистов возлагали надежды, что именно Дубчек станет новым президентом Чехословакии, ведь всем было понятно, что Гусак вот-вот подаст в отставку на фоне происходящих в республике событий и требований митингующих. Но Дубчек в итоге возглавил федеральный парламент, а на Пражский град пришел Гавел, до той поры мало известный большинству чехов и словаков, ведь о нем коммунистические СМИ говорили не иначе, как о "буржуазном сынке" и "агенте империализма"…

– Действительно, Гавел был известен в основном узкому кругу диссидентов да политической элите стран Западной Европы, а Дубчек в республике был памятен как символ "Пражской весны". Но надо было учитывать и степень готовности обоих к посту главы государства. Проведший 20 лет практически в полной изоляции 68-летний Дубчек, живший старыми понятиями о возможности улучшения социализма, готовый опираться на прежних соратников по компартии. И 53-летний Гавел, фактически руководивший последние 20 лет диссидентским движением в стране, написавший "Открытое письмо Густаву Гусаку", объединивший всех несогласных с режимом вокруг "Хартии-77", проведший несколько лет в тюрьме.

Да, Гавел слабо разбирался, например, в экономике и в национальном вопросе, не был должным образом готов к будущим дебатам о сожительстве в рамках одной страны чехов и словаков. Но он в общем представлял себе главные цели, к которым должна стремиться новаядемократическая республика.

© AP Photo / Peter Dejong

Демонстранты держат плакат Александра Дубчека. 23 ноября 1989

– Однако, когда я пожелал Гавелу успехов в будущей президентской деятельности во время интервью с ним в конце ноября 1989 года, проходившего на сцене театра "Латерна магика", в окружении его соратников, он как-то отрицательно махнул рукой и смущенно пробормотал что-то типа "ну что вы, какое там президентство..."

– Действительно, Гавел долго предпочитал об этом не говорить вслух, хотя и соратники его активно настраивали на президентство, и западные политики, и все "голоса" из-за границы наперебой об этом постоянно говорили. Со временем и вся Прага уже была обклеена листовками с призывом "Гавел – на Град!"

Когда развернулись переговоры между диссидентами и правительством о составлении нового кабинета, то речь постепенно зашла не только о пропорциях в нем между коммунистами и некоммунистами, но и между представителями Чехии и Словакии. Постепенно мы договорились, что в случае, если правительство возглавит коммунист, то новым президентом должен стать представитель оппозиции и наоборот. То же самое касалось соотношения чехов и словаков. Если премьером будет чех, то президентом – словак.

В конце концов пришли к такому решению: президентом станет чех и некоммунист Вацлав Гавел, а премьером – словак и коммунист Мариан Чалфа. Чалфу предложил я, поскольку знал его со студенческих лет по учебе в Карловом университете. Я после вуза вернулся в Словакию, а он остался в Праге, стал юристом в правительстве и постепенно дослужился до министерского поста.

Именно Чалфа во многом способствовал фактически беспроблемному избранию Гавела президентом страны. Ведь были предложения об избрании главы государства прямым всенародным голосованием, но в таком случае наверняка большинство граждан проголосовало бы за известного им по событиям 1968 года Дубчека. Поэтому оставили в силе голосование в федеральном парламенте, где в итоге ни один депутат не проголосовал против Гавела.

– Депутаты-коммунисты боялись голосовать против Гавела под "дулами" поочередно наводимых на каждого из них телекамер, ведь эта процедура шла в прямой трансляции по ТВ?

– Это было бы слишком простым объяснением. Нет, решение проблемы кроется в опыте Чалфы, знавшего слабые и сильные стороны всех депутатов и знавшего способы их использования. Об этом, в частности, написал близкий соратник Гавела, позднее ставший чешским премьером и главой чешского сената Петр Питгарт.

© AFP 2024 / Lubomir Kotek

Вацлав Гавел приветствует толпу, собравшуюся на Вацлавской площади по случаю назначения нового правительства, 10 декабря 1989

– С какими проблемами столкнулись прежде всего члены переходного правительства во главе с Чалфой? В частности, вы?

– Проблемы встречались на каждом шагу и часто неожиданные. Например, была в растерянности полиция. Ее сотрудники не знали, как вести себя, что делать, потому что многие люди видели в них, даже в обычных регулировщиках уличного движения, представителей старого режима и порой нападали не только словесно, но и физически.

Моим коллегам по правительству приходилось решать сложнейшие экономические проблемы, возникшие при переходе от социалистической модели к капиталистической. Ведь еще вчера каждый завод знал, например, какую продукцию производить, куда ее направлять, откуда получать сырье. И вдруг все сбилось с производственного ритма. Предприятия становятся самостоятельными единицами, у них появляются частные владельцы, они находят новых потребителей…

И в жизни рядовых граждан происходили коренные перемены. Люди в ноябре шли на митинги, где поддерживали вещавших о демократии и свободе ораторов, многие ожидали, что вот-вот придет полное благоденствие, что мы догоним за пару лет по уровню жизни соседей-австрийцев, что тоже было одним из двигателей революции. Но ожидания быстро начали испаряться, стала расти безработица, падали заработки, становилось платным то, что казалось навсегда дармовым, проявлялось новое понятие – конкуренция.

– Когда впервые зашла речь о переосмыслении национального вопроса в стране, о новых взаимоотношениях чехов и словаков?

– Поначалу, во время переговоров о составе нового правительства, а затем избрания президента решались только насущные и конкретные вопросы. Но уже где-то в феврале 1990 года в Словакии начали раздаваться слова о получении ею самостоятельности. Начали приходить материалы от представителей многочисленной и сильной словацкой эмиграции на Западе, которые требовали независимости Словакии.

Президент Гавел, который, как я уже сказал, весьма слабо разбирался в национальных проблемах, решил не медлить с переменой названия страны, убрав из нее слово "социалистическая" и оставив просто: "Чехословацкая республика" (ЧСР). С этого момента начались длительные дебаты депутатов словацкого, чешского и федерального парламентов. Началось с названия, а потом перешло на принципы взаимного сосуществования, и, наконец, зашла речь о разделении. В результате за пару лет наша республика сменила несколько названий: Чехословацкая Федеративная республика, Чехо-Словацкая Федеративная республика, Чешская и Словацкая Федеративная республика, пока, наконец, 1 января 1993 года не разделилась на два самостоятельных государства – Чешскую республику и Словацкую республику.

И наше разделение тоже произошло на сугубо добровольных началах, мирным и демократическим способом. И сейчас, я думаю, нет в мире еще таких двух стран, между народами которых существуют поистине братские, дружеские отношения.