Демид Топоченок, эвенк по национальности, — из Суринды, глухого селения в Красноярском крае с населением чуть более четырехсот человек. До ближайшего села Байкит проложен зимник, но летом один вариант: вертолет. Самое высокое здание — двухэтажная школа. В большинстве домов печное отопление. Правда, свет благодаря дизельной электростанции есть круглосуточно.

Местное население («эвенки и маленько русских, кто строил поселок, да здесь и остался») живет за счет тайги. Демид раньше работал в оленеводческой бригаде, но весной уволился, теперь занимается охотой. У него, как и у всех коренных, есть участок в тайге, где он имеет право добывать зверя.

«Если хорошо поохотишься, не будешь лениться, можно заработать. Продаю в основном мясо, рога, иногда шкуры заказывают, мех. Охотимся на соболя, волка, медведя. Платят по-разному. В поселке есть люди, которые никуда не выезжают, и вот к ним приходят всякие спекулянты, они дешево покупают. А так, если платят пять тысяч за одного соболя, считается хорошо. Сдаем обычно по 50-100 штук. В октябре-декабре — на охоте безвылазно, с января по март три раза в месяц езжу на участок», — говорит Демид.

Его охотничий участок, куда он каждый год приезжает вместе с напарником и отцом, находится в ста километрах от Суринды. Недавно купили вездеход, до этого ездили на оленях или ходили пешком — дорога занимала три дня.

Каждую весну Демид с помощниками привозит на место зимовки продукты, корм для собак и бензин, оставляет два «Бурана» — в начале сезона они не понадобятся, на охоту выходят раньше, чем ляжет снег.

На участке живут в охотничьем домике, в самом отдаленном месте ставят палатку. Демид радуется, что его зону не затронули лесные пожары,  — другим повезло меньше. «Нас пронесло, а у некоторых участки погорели, «Бураны», бензин, продукты — все, что весной завезли».

Демид не видит для себя другой судьбы. «Эвенк любит свободу, ему всегда надо быть в движении. Охота — это в крови, так было из  поколения в поколение. Мы не сможем сидеть в четырех стенах», — объясняет он.

Екатерина Шмонина — эвенкийка, как и Демид Топоченок, — выросла в семье потомственных оленеводов. Ей уже за пятьдесят, с детства живет в селе Тугур на берегу Охотского моря. В ближайший город Николаевск-на-Амуре по делам, за медицинской помощью и просто в отпуск местные главным образом летают вертолетом.

«Мое детство прошло в стаде. Я была старшая, помогала отцу ходить за животными, разводить дымокуры, чтобы справиться с гнусом. Олени переходили с одного пастбища на другое, и мы с ними. Раньше в каждой семье так было, все выезжали и кочевали по побережью Охотского моря. Сегодня из всего села стадо осталось только у нас. Мой отец всю жизнь был оленеводом. Еще с царских времен стадо передается из рук в руки в нашей семье», — ведет размеренный рассказ эвенкийка.

Теперь оленями занимается в основном младший брат Шмониной. Екатерина замечает, что справляться с этим стало легче: все вещи (продукты, палатку, походную печку) можно перевозить на моторке по морю, а не на оленях, как прежде.

Сегодня село Тугур живет в основном за счет охоты и рыбалки. «У нас рыба бывает круглый год — сейчас идет кета, в ноябре-декабре навага будет, затем начинается корюшка, селедка, еще есть речная рыба. Наши мужчины выходят на сезонную охоту. Сдают по договорам соболя, хотя он не очень-то ценится, для собственного питания добывают мясо сохатого и диких оленей», — объясняет женщина.

Домашних оленей в семье Екатерины не забивают: «Лет десять назад прошел большой мор, из 250 голов осталось всего 50, поэтому мы их бережем, хотим восстановить стадо».

Чукчанка Зоя Туре живет в Санкт-Петербурге, но родилась и выросла в семье охотника на китов на Чукотке, в селе Лорино — на местном языке это значит «хорошо найденное место». 

«Основной источник питания — кит и морж. Это мясо не только для жителей, но и для собак», — говорит Зоя. Она помнит, как отец собирался на охоту: в четыре-пять часов утра из дома выходит несколько бригад, в каждой по четыре человека. Берут оружие, теплую одежду, спасательные жилеты и поплавки — «такие шары, их сейчас закупают, а раньше шили из нерпичьих шкур». Поплавки прикрепляются к веревке, что тянется за гарпуном, — так отслеживают, куда плывет кит.

Летом и осенью охотятся на моржей. «Недалеко есть промысловая база Аккани, там проходит миграция. Потом заготавливают мясо, делают кымгыт, моржовый рулет: разделывают, убирают ребра, потом берут шкуру, засовывают туда почки и печень, сшивают и кидают в яму. Зимой этим кормят собак и сами едят, много витаминов. А свежая моржовая печень у нас считается деликатесом», — поясняет Туре.

Считается, что среди народов Севера распространены анимизм и шаманизм. Впрочем, встречаются и православные. Кроме того, различные верования переплетаются в самых причудливых пропорциях.

«Дед был шаманом. Шаманизм говорит, что бог или дух есть в каждом живом существе, в растении, ветре, земле, воде. В христианстве бог един. Я верю и в то, и в другое», — признается эвенк Демид Топоченок.

Екатерина Шмонина замечает, что в условиях Крайнего Севера сложно во что-то верить. «Люди сейчас стараются придерживаться христианской веры, но не особенно. Тяжело выживать в такой отдаленности, труднодоступности, поэтому мы надеемся только на свои силы».

«У нас анимизм, мы верим в духов. Когда в мае добывают первого кита, проводят обряд благодарения. Старейшина произносит слова благодарности на чукотском языке, берет кусочки  мяса, хлеба, другой повседневной еды, кладет на землю рядом с китом, потом кидает в разные стороны и по направлению к морю. Так кормят духа кита, моря и других, обитающих вокруг. А когда охотник зимой приносит домой нерпу, жена должна встретить его с ковшиком воды, дать попить мужу,  потом — нерпе, а затем вылить остатки в сторону моря», — описывает чукчанка.

Андрей Данилов — саами, он живет в Оленегорске, это относительно большой и современный город. У Андрея есть профессия, не связанная с традиционными промыслами, однако он не представляет себе жизни без охоты, рыбалки, а еще — без колдовства.

«У саамов не было воинов. Мы брали либо переговорами, либо колдовством. Каждый саами — немножко нойда (шаман. — Прим. ред). Даже если он не практикует, у него внутри заложена эта сила, и он в определенный момент сможет ей воспользоваться и сразу поймет, как это делать», — утверждает Андрей.

Его жизнь сопровождают традиции и обряды — о большинстве из них Андрей говорить отказывается, но соглашается описать наиболее простые.

«Когда заходишь в лес, нужно спрашивать разрешения у природы. Нельзя находиться на священных местах в темноту, кричать в лесу. Не стоит покупать сувениры с символами у незнакомых людей: так ты можешь себе сделать очень плохо», — перечисляет он.

Андрей рассказывает, что знание о священных местах передается из поколения в поколение и приезжают туда только для того, чтобы провести обряды, если услышат зов: «Бывает, человек всю жизнь не может почувствовать этого, значит, ему нет нужды ехать».

Он уверен, что люди теряются в лесах, потому что забывают спросить разрешения у природы. «Вот у нас недавно потерялся молодой человек. Просто пропал: шел в пяти метрах сзади, обернулись — а его нет. Я говорю его товарищам: «Вы, когда заходили в лес, разрешения спрашивали?»  А они не знают, что это. Вот поэтому люди и теряются», — не сомневается собеседник.

Андрей Данилов добавляет, что к нему иногда обращаются за помощью, а недавно он вместе с другими шаманами проводил обряд, чтобы остановить пожары в Сибири.

В повседневной жизни представители коренных народов Севера носят обычную одежду и говорят на русском языке, однако стараются не забывать о вековых традициях.

«Моя бабушка всю жизнь проходила в саамской одежде, она никогда не надевала русскую, хотя над ней смеялись. Я сам в шестнадцать лет настоял, чтобы в советском паспорте поставили национальность «саами», хотя мне говорили: «Зачем, напиши, что ты русский». На мне всегда есть атрибут саамской одежды, например ремень, сумка, значок. Я постоянно должен идентифицировать себя как саами.  Для удостоверений фотографируюсь только в национальной одежде», — объясняет Андрей Данилов.

Зоя Туре изучала чукотский язык в Герценовском университете в Санкт-Петербурге и до сих пор занимается национальными танцами. Екатерина Шмонина основала родовую общину коренных малочисленных народов и национальную вокальную группу.

Также эвенкийка организует традиционные конкурсы и праздники: в апреле провела День оленевода.

«Проходят гонки верхом на оленях и в упряжке, бег с хореем (палка, которой погоняют оленей. — Прим. ред.), кидание маута (аркана для оленей. — Прим. ред.). В июне тоже проходит праздник: ставят чумы, готовят национальные блюда, надевают традиционную одежду», — описывает  Топоченок.

Но удаленность от крупных городов, обособленность жизни, конечно, порождает и определенные проблемы.

«Безработица у нас большая, — вздыхает Екатерина Шмонина. —  Нет предприятий, кроме рыбопромысловых, а туда народ не идет,  потому что зарплата мизерная. Почти все семьи многодетные, много дошколят, но садика у нас нет. До райцентра мы из-за безденежья десятилетиями не летаем».

Еще одна проблема — доступность медицины. «Беременные женщины должны встать на учет в Николаевске-на-Амуре. Это очень дорого. Нужно оплатить проживание, а иногда из-за погодных условий вертолеты месяцами не летают, так и сидят в городе без денег», — говорит Екатерина.

Демид Топоченок также замечает, что коренные жители из-за отсутствия культурных мероприятий и развлечений нередко злоупотребляют спиртным.