Мы двигались с наступающими боевиками на запад. Двигались весело и были уверены, что скоро будем в Триполи. «Каддафи — финиш!» — кричали нам ливийцы и кидали в машину соки и кексы.

На человека с камерой лезли с самыми экзотическими видами оружия — от старинного пистолета до новейшей французской штурмовой винтовки, похожей на музыкальный инструмент. Юноши в машине баловались с береттой. А когда появился мужик на костылях, сжимая в качестве единственного своего оружия тротиловую шашку с очень коротким фитилем, я даже не удивился. Воевать он не мог, но подорвать себя во имя революции имел все шансы.

В Бреге я встретил фотографа-японца. Мы договорились ехать с наступающими боевиками в сторону Рас-эль-Ануфа. Нам принесли еду. Ложек не было. Я ел рис руками, японцу, на его счастье, достались макароны. Поев, он бросил рюкзак в машину и ушел снимать. Через несколько часов боевики внезапно стали удирать. Я метался, не понимая, что происходит. Японец пропал.

В наступление в тот день я так и не пошел. Вернулся в отель и сдал вещи на ресепшн. Через три дня японец нашелся в госпитале, среди стонущих раненых. При встрече он обнял меня — он не надеялся, что какой-то случайный русский вернет ему его сокровища. Вскоре этот японец уехал домой, потому что там произошло землетрясение.

Адждабия, Марса-эль-Брега, Рас-эль-Ануф... В каждом городе была лишь одна гостиница. Половину номеров сразу занимали ребята из Рейтера. В оставшихся жили многочисленные итальянцы и испанцы — настоящие землячества корреспондентов, бронировавшие номера для друзей. Я все время пролетал мимо. Спать на улице не хотелось — ночью было холодно, а одеяла у меня не было. В гостинице Рас-эль-Ануфа я забрался в самый дальний угол коридора и тихонько спал в кресле, боясь, что меня обнаружат и выгонят, как какого-то бомжа. Чтобы лишний раз не вздрагивать от шагов, в уши я сунул беруши.

Ночью кто-то стал трясти меня. Передо мной стояла девушка. Белая. По гостинице с чемоданами бегали корреспонденты. Оказалось, что Каддафи внезапно перешел в наступление, и его танки скоро будут в городе. Все бежали из гостиницы и из Рас-эль-Ануфа. Появилось много свободных номеров, я мог принять душ и наконец нормально выспаться. Но вместо этого я полез в пикап, который помчался прочь из города.

Из-за сильного ветра было страшно холодно, от внезапного пробуждения — тоскливо, а от выкуриваемых натощак сигарет — просто отвратительно. У нефтяного терминала, который светился всеми огнями, как какой-нибудь Нью-Йорк, мы остановились. Оказалось, что наступление армии Каддафи — всего лишь слух.

Обратно в Рас-эль-Ануф мы вернулись на заре. В гостинице теперь можно было жить абсолютно бесплатно, выбрав любой номер, но желающих не нашлось. Персонал отеля ходил с автоматами. С разрешения хозяина корреспонденты потрошили буфет. Ничто не должно было достаться врагу!

Нам сказали, что можно попробовать проехать в Бин-Джавад, где накануне шли бои. За час до нашего возвращения оттуда привезли других любопытных — раненного в ногу французского оператора и его перепуганных коллег. Француз лежал в госпитале, давал интервью, и, как мне показалось, был доволен как вниманием, так и тем, что его командировка закончилась.

Мы ехали к Бин-Джаваду и все больше мрачнели. Дорога была пуста. Очень плохой признак. Ребята на тачанках опасались сюда заезжать — это было ясно. Кажется, мы ехали прямо в лапы Каддафи. На дороге я увидел знакомого фотографа из EPA. Вылез узнать обстановку. И моя машина укатила без меня. Потом, в обратном направлении, уехал и этот фотограф. Я оказался в глупом положении. Один посреди пустыни. Я сел на песок, в голову лезли мрачные мысли. Я озирался и курил, немедленно зажигал следующую сигарету и вглядывался в приветливые холмики, откуда мог появиться кто угодно.

Мы остановились у вышки связи, в нескольких километрах от города. В этом месте стендапились сразу две телегруппы в бронежилетах и касках. Услышав гул самолета, мы попадали на землю. Пока решали, стоит ли ехать посмотреть на сам город, раздался крик — орал и махал руками ливиец, все время посматривавший в бинокль на дорогу. Встречать нас из Бин-Джавада неслись какие-то машины. Мало кто хотел остаться и узнать, что за люди так сильно хотят нас увидеть. Меньше всего это хотели знать таксисты. Мы запрыгивали в автомобили уже на ходу. Эти ребята вполне могли бросить нас там.

Я познакомился с молодыми ливийцами, которые развозили на позиции газеты революционного комитета. У них был мощный фольксваген, бодрящая ливийская музыка, забитый продуктами багажник, сигареты и полнейшее отсутствие страха. Мы пришли в брошенный городок нефтяников возле Бин-Джавада, выбили дверь и спали возле чужих вещей, очков, пульта от телевизора, пропитанной песком одежды... Я понял, что в этом доме жил старый человек. Вечером мы варили кофе и смотрели на звезды. Рядом шумело Средиземное море. Я чувствовал себя варваром, захватчиком.

Утром опять началась война. Мы ушли и смотрели на наше жилище с минарета. Там уже хозяйничали каддафиевские. К побережью подошли катера и обстреливали город. Мы до последнего сидели в Рас-эль-Ануфе. На автостоянке варили мясо с макаронами, кофе и смотрели, как взрываются ракеты. Одна угодила в соседний дом — это был госпиталь. Мы пошли посмотреть, каких дел она натворила. Пройдя сто метров, я оглянулся и увидел, что иду уже один. Ребята-ливийцы решили, что лучше им вернуться к еде. Я пошел назад. Вторая ударила в минарет.

Снимать в этом месте было нечего. События были, а картинки не было. Если не считать нескольких боевиков, которые лежали на травке, задумчиво глядя на взрывы и стелющийся над городом дым. На этом холме они были отличной мишенью, но верили в Аллаха и кроме него не боялись ничего.
Пообедав и вымыв казан, мы решили двигать из города. Тем более что стрельба утихла. Мы сели в наш добрый фольксваген и немедленно заблудились в беспорядочных улочках Рас-эль-Ануфа. Как только мы это поняли, как по команде, на окружающие дома стали падать «Грады».

Мы пронеслись мимо чек пойнта на выезде из города. Там тоже было нехорошо. Боевики, похоже, сходили с ума. Какой-то парень бесцельно бегал с тесаком и орал. Я увидел Козырева, который прятался под стеной. Мои парни не имели малейшего желания возвращаться. Пересилив себя, я сказал им, что возвращаюсь один. «Там мои друзья, — сказал я. — Мне нужно быть с ними».

Двое фотографов, как жуки, ползали по холму, стараясь снять сидящих в ямках на его вершине автоматчиков. Те даже не стреляли, потому что по ним били из танка. «Это не моя война», — сказал мне итальянец. «Какого черта мы тут делаем», — ответил я шуткой на шутку. В тот день я старался больше улыбаться, потому что меня трясло от страха.

Мы побежали. Потом вернулись. Снова побежали. Боевики делали то же самое. Война была скучна. Я с надеждой смотрел на катящееся за горизонт солнце. Ночью я не мог снимать, и это дало бы мне право бежать окончательно.

В небе летал истребитель и, с ревом пикируя, кидал бомбы куда придется. По нему палили из зениток и пулеметов, пускали гранаты. Я лежал на земле и глядел на пролетающее надо мной брюшко, мучительно ожидая увидеть летящую бомбу. «Давай пойдем поближе к вышке, — сказал я итальянцу. — Думаю, он не будет ее бомбить». «Ты знаешь Андрея Миронова?» — спросил он меня, когда мы шли к убежищу. «Он давно умер», — ответил я. «Умер?! — воскликнул фотограф. — Это был отличный фиксер!» Я сказал, что мы говорим о разных людях.

На дороге стоял одинокий «Град» повстанцев. Многие боевики воевать в тот день (как, впрочем, и в последующие) не очень стремились и бежали впереди журналистов. Мы смотрели, как «Град» крутится на дороге, ища цель. Потом вокруг него стали рваться ракеты, все заволокло дымом, и только время от времени сквозь серую пелену были видны снопы огня — пускаемых им ракет. Поразившись одинокому герою, я поехал отдыхать в Брегу.

Затемно я оказался у госпиталя Марса-эль-Бреги. Всех раненых уже вывезли дальше на восток, в Адждабию. Я пошел снимать внутрь, там лежал один боевик, которому делали операцию. Я был в туалете, когда снаружи внезапно началась сильная стрельба. Я даже не удивился, потому что стрельба и бомбежка всегда начиналась в такие моменты. Но мне было очень спокойно, потому что я почему-то не верил, что меня в таком положении убьет куском стены, — просто это не укладывалось в голове.

Потом раненого засунули в машину и увезли. Я пошел спать в комнату врачей. Был вариант спать втроем на одной кровати. Полночи мы дремали так, перекладывая головы на плечи друг друга. Потом, на мое счастье, им захотелось покурить гашиш, и они ушли. Я спал как господь бог на небесах! Утром меня выгнали. Я пошел искать машину.

Что было потом, помню плохо. Помню, как мы удирали в очередной раз, и наша машина врезалась в грузовик. Кажется, он был нагружен взрывчаткой и снарядами. Отплевываясь кровью, журналисты полезли в микроавтобус. Там билась в истерике итальянка, потерявшая фотографа. Как только мы остановились и открыли дверь, чтобы потеря сама прибежала к нам, рядом грохнул взрыв. Дальше мы ехали без остановок.