Как и большинство воспитанников Сергиево-Посадского дома-интерната слепоглухих для детей и молодых инвалидов, мир она воспринимает только на ощупь. Это единственное в России учебное заведение, куда на реабилитацию поступают с тотальной потерей слуха и зрения. Как научить ребенка, живущего в полной темноте и тишине, понимать этот мир — в репортаже РИА Новости.

По длинным коридорам интерната дети передвигаются только по правой стороне. Идут, выставив вперед руку. И обязательно прощупывают стены. У них здесь разная текстура: одни помещения выложены плиткой, другие покрыты фактурной краской. Это для того, чтобы незрячие воспитанники могли ориентироваться в пространстве.

Вот вдоль стены шагает девочка в огромных очках. У дверей она останавливается, нащупывает на одной из створок барельеф в виде прямоугольника — и ныряет в проем. Такие выпуклые ориентиры везде: на индивидуальных шкафчиках для одежды, на ящиках, где хранятся полотенца и зубные щетки. Даже распорядок дня детям объясняют при помощи объемных картинок.

На тумбочке лежит календарь Рената (имена несовершеннолетних в тексте изменены) — мальчик не видит, но частично слышит благодаря слуховому аппарату. На первой странице календаря — значок ноты. Это значит, что в данный момент ребенок хочет слушать музыку. Рядом, обняв приемник, действительно сидит Ренат. Дальше в импровизированном ежедневнике мальчика изображение дерева — по графику у группы прогулка. Затем ложка — ужин, зубная щетка — подготовка ко сну, подушка — отбой.

Чтобы объяснить детям, какой сейчас день недели, тоже используют тактильный календарь. У каждой клетки — своя фактура. Понедельник шершавый, как наждачная бумага. Вторник — весь в пупырышках. Воскресенье — мягкое, как кусочек меха. Как только день проходит, квадрат убирают. «Слепоглухому ребенку сложно ориентироваться не только в пространстве, но и во времени. Он ведь не видит, как день сменяется ночью, как движутся стрелки часов. Чтобы дети поняли, что неделя состоит из семи дней, мы создали такой календарь», — продолжает завуч.

Любое абстрактное понятие слепоглухим детям дается с трудом. Как, например, объяснить незрячему ребенку, что такое солнце? Для этого на прогулке дети подставляют ладошки и лицо под солнечные лучи и чувствуют: стало тепло. Затем им дают пощупать барельеф, изображающий солнечный диск.

Даже испытывать правильные эмоции тотально слепоглухих нужно учить. «Здоровые малыши обычно все повторяют за мамой. Например, вышли на улицу, увидели первый снег, мама обрадовалась. Дети скопировали эту эмоцию. Впредь они будут радоваться всякий раз, когда выпадает первый снег. Но наши воспитанники могут закричать, заплакать. Они просто не знают, как на это явление правильно реагировать. Этому их учат педагоги по специальной методике», — уточняют сотрудники интерната.

Перед Аленой Капустьян, тотально слепоглухой девушкой, лежит учебник по алгебре за девятый класс, напечатанный шрифтом Брайля. По размеру он сопоставим с альбомом по искусству, по толщине — с томом «Войны и мира». А ведь это даже не весь учебник, лишь одна из семи его частей. Математические символы по системе Брайля записываются достаточно сложными знаками. Решение системы уравнений может занять одну или даже полторы страницы.

Алена исписала уже пять. Она готовится к ОГЭ по математике — одному из самых сложных предметов для незрячих. Когда отсутствует пространственное мышление, понять, что такое квадратный корень числа или как высчитать площадь параллелепипеда, непросто. Но Алена справляется. Возможно потому, что слепоглухой была не всегда. Слух она потеряла в два года, зрение — в шесть, после неудачной операции.

«Она до сих пор помнит, как выглядит мир вокруг, знает начертание букв. Поэтому самые сложные термины я могу писать ей по буквам на ладони — и она их считывает», — делится подробностями учитель Вячеслав Шешнин.

Но все же почти всю школьную программу педагог объясняет при помощи жестов. Увидеть их Алена не может — но может почувствовать. Это называется «говорить в руку». Вячеслав Романович кладет ладонь девушки поверх своей, и начинает быстро перебирать пальцами. «В этом уравнении икс равен единице», — переводит он для нас.

Педагог кладет руку Алены себе на горло, спрашивает, сколько лет она уже учится в интернате.

«Тринадцать. Поступила я в семь. Сейчас мне 20», — хотя некоторые звуки Алена проглатывает, говорит достаточно понятно.

Девушка даже по телефону научилась с мамой общаться. «Мы так до конца и не знаем, как она это делает. Видимо, считывает вибрации динамика трубки, — предполагает педагог. — Вообще, Алена очень талантливая, читала Шекспира, увлекается театром. Даже играла в постановке Театра наций «Прикасаемые».

В этом году Алена — единственная выпускница интерната, допущенная до экзаменов. Более того, тотально слепоглухая ОГЭ сдает здесь впервые. «Год назад у нас экзамены сдавали два воспитанника. Но у них были проблемы только со зрением».

В соседнем кабинете четверо воспитанников помладше пишут диктант. У двух в руках приборы для письма по Брайлю, остальные заправляют бумагу в специальные машинки, которые очень напоминают печатные, но имеют только шесть клавиш.

«Научиться писать на приборе не так просто. Каждая буква в алфавите Брайля состоит из шести точек, которые дети выдавливают стилусом. Но прежде чем выбить букву, ее нужно представить в перевернутом виде. Получается это далеко не у всех. Те, кому сложно, печатают на машинке. На ней всего шесть клавиш, каждая из которых обозначает определенную точку», — описывает процесс заместитель директора по учебно-воспитательной работе Светлана Заречнова.

«Вчера у нас был концерт», — диктует учитель. Ира, девочка лет девяти, старательно надавливает на клавиши машинки. Ира носит очки с очень толстыми стеклами. Но и они не способны сделать так, чтобы девочка видела хотя бы очертания предметов. Она тотально слепоглухая с рождения.

«У нас многие воспитанники носят очки, но они всего лишь косметические, корректируют внешний вид глаз, — объясняет Заречнова. — Дело в том, что с возрастом глаза слепых деформируются, выглядят достаточно неэстетично. Чтобы скорректировать этот дефект, прописываем очки. Также стекла защищают зрачки от механических повреждений».

Год назад Ире вживили костный имплант — теперь она слышит отдельные звуки. Однако научить таких детей распознавать речь, а потом и говорить, очень сложно.

«Ребенок ведь после рождения постепенно учится понимать речь. Сперва мама в разговоре с ним использует эвфемизмы: «ам-ам» вместо «обедать», «бибика» вместо машины. Со временем малыш узнает все больше слов, учится отличать речь от посторонних звуков. А теперь представьте: глухому ребенку надели аппарат. Мир для него ожил. Но какие звуки в этом потоке важные, какие — нет, он не понимает. Мы учим развивать слуховое восприятие, чтобы потом ребенок начал говорить», — раскрывает тонкости директор дома-интерната Галина Епифанова.

Получится это далеко не у каждого выпускника. На занятиях для младших школьников знакомимся со Святославом. Мальчик склонился над тетрадкой, чуть ли не носом упирается в стол. Правда, буквы все равно «скачут». «Святослав не тотально слепой, но зрение у него очень плохое. К тому же видит всего один глаз. У него парализована половина лица, не смыкается рот», — рассказывает педагог-дефектолог.

Из-за этого, видимо, говорить мальчик не сможет никогда. Но и таких сложных детей в интернате обучают всем бытовым навыкам. Для этого воспитанников с самого раннего возраста водят на уроки домоводства.

«Например, как научить тотально слепоглухого ребенка определять, сколько воды налито в кружке? По весу. А если это кипяток? — приводит пример директор интерната. — На то, чтобы освоить самые элементарные бытовые навыки, у наших воспитанников уходят месяцы».

Галина Константиновна описывает, как ребенка учат различать крупы на ощупь. Сперва их просят разобрать по зернышку смешанные вместе фасоль и горох. Когда они справляются, дают крупы помельче — рис и перловку. Затем еще более мелкие пшено с гречкой. «Так развивают тактильную чувствительность рук».

В Сергиево-Посадский дом-интернат приезжают дети из разных городов России. Очереди приходится ждать по году-полтора. «Нам пишут родители или опекуны. Сначала мы вызываем ребенка на медико-психолого-педагогическую комиссию. Если понимаем, что диагноз соответствует нашему профилю, ставим в очередь, — поясняет Галина Константиновна. — Почти всегда для этих ребят и их родителей наш интернат — последняя надежда. В другие их просто не берут — там не знают, как общаться с такими детьми».

В Сергиевом Посаде воспитанники могут находиться до 18 лет. Если продолжают обучение — то до 21 года. Дальше они возвращаются в свои поселки — и со временем забывают все, чему их здесь обучали.

«Особенно большой проблемой это становится для сирот. Они возвращаются в маленькие городки или даже деревни, где вынуждены годами сидеть в квартирах. Работы там для них нет, необходимой инфраструктуры — тоже. Постепенно они забывают все, чему мы их учили, становятся недееспособными и попадают в психоневрологические интернаты».

Выход из этого замкнутого круга есть: в Сергиевом Посаде планируется построить центр постинтернатного сопровождения, где выпускники могли бы жить самостоятельно, но под чутким руководством бывших педагогов. Помимо жилых корпусов, в центре планируется оборудовать мастерские, в которых выпускники смогут работать.

«Пока стройка находится на стадии котлована, закончить ее планируют только в 2020 году. Естественно, до этого времени домой наших выпускников-сирот мы стараемся не отпускать. Пятерых устроили в Калужский реабилитационно-образовательный комплекс, одного направили учиться в Реутов, где он осваивает профессию повара».