Рэйф Файнс: Рудольф Нуреев не был святым, но дарил окружающим красоту

Британский актер и режиссер Рэйф Файнс, двукратный номинант на "Оскар" за роли в картинах "Список Шиндлера" и "Английский пациент", свой третий полнометражный фильм "Нуреев. Белый ворон" посвятил легендарному танцовщику Рудольфу Нурееву и его судьбоносным гастролям в Париже, когда он попросил убежища на Западе. Партию Нуреева в ленте исполняет премьер балетной труппы Татарского театра оперы и балета имени Мусы Джалиля Олег Ивенко, на экране зрители также увидят российских артистов Чулпан Хаматову, Алексея Морозова, Надежду Маркину. В интервью РИА Новости накануне российской премьеры Файнс рассказал о том, почему его захватила история молодого танцовщика, каким принципом он руководствовался на съемочной площадке и почему мир искусства, населенный чудовищами, завораживает его с юности. Беседовала Валерия Высокосова.

— Свой первый вопрос я позаимствовала у вашего персонажа, педагога Александра Пушкина. Он говорит молодому Рудольфу Нурееву, что каждое его движение должно быть наполнено смыслом; он должен понимать, что хочет донести зрителю. Что вы хотели сказать зрителю своей картиной?

— "Нуреев. Белый ворон" рассказывает о бескомпромиссной натуре художника. Такой человек посвящает себя работе полностью, он отдается творчеству без остатка. Я выбрал молодого Нуреева, потому что Нуреев, ставший большой звездой, меня не очень интересовал. Это фильм о молодом человеке, который становится тем, кем ему суждено стать. Меня тронул этот образ — мальчик, стоящий перед большими полотнами в Лувре, — я знаю, каково это. Я и сам люблю так делать: открываться другим произведениям искусства – живописи, музыке. Это процесс становления.

— Можете ли вы сказать, что в своей жизни тоже полностью отдаетесь творчеству?

— Я пытаюсь.

— Что в личности Рудольфа Нуреева зацепило вас больше всего?

— Именно эта его одержимость своим делом. Откуда рождается эта жажда? Загадка. Загадка рождения настоящего художника. Нуреев в этом стремлении доходил до крайности. Он отнюдь не был святым, его желание было чистым, но характер – очень колючим, острым, он без ножа резал всех вокруг. Мне кажется, в этом главный вопрос – у нас есть великие деятели искусства, знаменитости, чьими работами мы восхищаемся, но в жизни они могут быть резкими, жестокими по отношению к себе и к людям. Мир литературы, живописи, театра и кино полон чудовищ, которые дарят нам красоту. Меня это завораживает.

— Я бы хотела продолжить эту мысль: люди, которые были знакомы с Рудольфом Нуреевым, вспоминают его как человека эгоистичного, зацикленного на себе, упрямого. Вы показываете это и в своей картине отчасти. Олег Ивенко, который исполнил главную роль, был таким же своенравным, как Рудольф?

— Нет, он очень приятный в общении (смеется). У Олега волевой характер, у него есть внутренний стержень. Он работает очень упорно. И он очень открытый. Если я играю плохого человека, я необязательно должен быть плохим. Это скорее интуитивное понимание. Актеры в этом плане очень чувствительны, их воображение максимально развито. В Олеге это есть. Он не Рудольф Нуреев – он всегда улыбчив и очарователен. Но он может преобразиться, и я увидел это еще на пробах.

— Балет — это дисциплина и строгое подчинение правилам. А как вы работали с артистами на площадке? У вас тоже царила строгость?

— Мне бы хотелось достичь дзена, конечно, но не получается. Время проходит, и я не могу ждать. Другой режиссер может сказать: "Все в порядке, но давай еще разок". Замечательным актерам, таким как Чулпан Хаматова, ничего объяснять не надо. Она всегда собрана, вовлечена в процесс. То же самое могу сказать про Надежду Маркину и Алексея Морозова. Но некоторых артистов нужно направлять. Я помню, что Стивен Спилберг, когда я снимался в "Списке Шиндлера", не тратил время на то, чтобы быть наставником. Он только говорил: "Это отлично, давайте попробуем сделать так". И такой подход мне нравится. Я не думаю, что режиссер должен быть суровым, но он должен быть честным и прямолинейным. Для меня это важно как для актера. Режиссер должен подбадривать артиста, но он должен помнить, что у него в запасе есть только полчаса или час, пока не ушел нужный свет. Момент может быть упущен, если ты вовремя не сказал, что именно тебе требуется.

— Вы уже вскользь упомянули об искусстве, которое вы показываете в фильме. Зритель может проследить за тем, как созерцание живописи буквально меняет Нуреева, обогащает его. Был ли в вашей жизни такой момент, связанный с искусством?

— Моя мама любила искусство, она водила нас в галереи. В юном возрасте я познакомился с творчеством Генри Мура (британский художник и скульптор – ред.). Будучи студентом художественной школы, я ходил в Лондонскую национальную галерею и в галерею Тейт. Я любил рассматривать произведения искусства больше, чем слушать музыку. Художником, который впервые задел меня за живое, но я не мог понять, чем именно, был Фрэнсис Бэкон. В его полотнах есть какая-то жестокость, волнение, но они вызвали во мне эмоции. Я помню, что купил альбом с его картинами. Однажды моя преподавательница, у которой были какие-то особые отношения с галереей Тейт, привела нас на ретроспективу Бэкона. Это была необычная экскурсия – мы пришли в музей после закрытия. Это было потрясающе. Бэкон показывает уязвимость человеческого тела, в его картинах есть какое-то напряжение, но есть и красота. И это меня восхищает.