Краткие биографии преступников в исправительной колонии особого режима для пожизненников № 6, что в Мордовии, можно изучать, гуляя по коридору второго этажа жилого корпуса. На каждой двери — справки с фотографиями, именами, кратким описанием преступлений и характеристиками осужденных.

«В состоянии алкогольного опьянения изнасиловал восьмилетнюю девочку, после задушил ее. В СИЗО совершил мужеложство», — рассказывает первая попавшаяся табличка. Она не для мемуаров, а для того, чтобы сотрудники колонии не забывали, с кем имеют дело. К безопасности здесь подход серьезный. Больше чем по трое заключенных, даже в наручниках за спиной, не выводят. У всех дверей ключеулавливатель: металлическое устройство, напоминающее раковину умывальника с отходящим вниз трубопроводом. Если заключенные попытаются отнять у инспектора универсальный ключ, открывающий все камеры на этаже, он поместит его сюда: достать невозможно.

Очередная табличка. На фото — безбровый парень в черной робе. На снимке ему 22. Сейчас — 27. «Абдулазизов Шамиль Абдулазизович. Исповедует и пропагандирует экстремистскую идеологию. Склонен к побегу, суициду, членовредительству и нападению на сотрудников. Действуя группой лиц по предварительному сговору, изготовили взрывное устройство, снарядили автомобиль и взорвали его у здания ОГИБДД». Речь идет о теракте 27 декабря 2013 года в Пятигорске. Его организовали участники банды «Хасавюртовский сектор», входившей в состав террористического сообщества «Вилаят Дагестан». От взрыва на месте погибли три человека.

Абдулазизов вновь ждет суда. На сей раз за действия уже на территории колонии:

— Он не отказался от своих убеждений — относится к категории так называемых непримиримых. С сокамерниками ведет беседы, оправдывает терроризм. В прошлом году возбуждено еще шесть дел на осужденных этой «касты». К примеру, двое в других мордовских колониях дорвались до интернета и продолжили пропагандировать межнациональную ненависть в Сети. Оперативники выявляют и пресекают подобное. Также разрабатывают связи террористов с бандформированиями, проверяют их на причастность к нераскрытым преступлениям, — рассказывает первый заместитель начальника УФСИН по Мордовии Павел Ломакин.

И возвращается к Абдулазизову:

— Вероятно, к пожизненному лишению свободы суд добавит ему еще пару лет — фактически это крест на условно-досрочном освобождении. Ведь даже пожизненно осужденные могут подать на УДО через 25 лет. Поэтому многие, наоборот, сотрудничают.

Напоследок заглядываю в глазок камеры — трое заключенных замерли по команде инспектора «Внимание!» в неестественной позе, оставив на столе тарелки с обедом.

Позже мы увидим эту троицу с поста наблюдения на большом экране через две перекрестные видеокамеры, не оставляющие мертвых зон. Все нервно ходят взад-вперед по причудливым траекториям. Ложиться и садиться на кровать до отбоя запрещено — только на стулья. Но, видимо, ежедневных прогулок в специальном дворике — той же камере, только под открытым небом — не хватает.

Инспектор открывает металлическую дверь камеры № 5. Сначала лишь настолько, чтобы толчком руки проверить надежность замка решетки сразу за ней. После этой манипуляции надзиратель снимает ограничитель — цепочку сверху двери — и открывает уже полностью. Сквозь железные прутья вырисовывается силуэт тощего человека. Он сидит спиной и читает Библию. Его сокамерников предварительно увели — жестокий убийца и маньяк-педофил не хотят светить лица перед журналистами.

Хотя статьи Льва Молоткова не менее тяжелые, он согласился на интервью. Для разговора сотрудники ведут его на первый этаж в кабинет психолога.

— Налево пошел!

— Есть, гражданин начальник!

— Вниз по лестнице пошел!

— Есть, гражданин начальник!

Молотков садится на стул в железной клетке. Пытается пристроить на прутьях шапку, но она все время падает. Тогда засовывает головной убор между ног и прячет в него руки — так он и просидит все интервью.

Из справки на осужденного: «В период с 2004 по 2008 год в Москве руководил ячейкой «НСО-Север» Национал-социалистического общества*. В составе группы совершил убийство 16 человек и два покушения на убийство по мотивам расовой и национальной ненависти и вражды». Кроме того, Молотков признан виновным по ч. 3, 30 ст. 205 ч. 2 УК России — «Покушение на террористический акт». Речь о подготовке взрыва подстанции в Сергиевом Посаде — родном городе Молоткова.

— Я не признаю себя виновным в убийствах. Не совершал их сам и не давал таких распоряжений другим. То же по теракту — Тамамшев (при обыске квартиры напал на оперативника ФСБ и тяжело ранил его, на той же квартире задержали и Молоткова. — Прим. ред.) попросил меня сделать детонатор для взрывного устройства, объяснил, что хочет испытать бомбу на дереве. Еще просил сфотографировать подстанцию в Сергиевом Посаде — якобы интересовался ее устройством. Я ему верил.

— Согласились, что правильный путь — физически расправляться с людьми другой национальности?

— Не совсем так уж…

— Тогда сформулируйте сами.

— Пожалуй, вы все-таки правильно сказали… Хотя изначально организация занималась политикой, во второй половине нулевых отдельные люди радикализировались. Когда я узнал об убийствах, обратился к руководству НСО*, но мне посоветовали не вмешиваться. Так я оказался втянут.

Молотков часто заикается, глаза постоянно бегают. Он страдает эпилепсией, болезнь и медикаменты не проходят бесследно — вспоминает подробности с трудом, сбивается. По этой же причине он освобожден от работы, остальные же зэки ежедневно трудятся на швейных станках в камерах на первом этаже здания.

— Вернувшись с пробежки на съемную квартиру, собирался в душ, но дверь была закрыта. Сожители рассказали, что убили моего приятеля Александра Мельника, якобы он хотел забрать деньги организации и прикончить нас всех. Обезглавленный труп Мельника лежал в ванной. Мне предложили прочувствовать, как нож входит в тело. Я согласился и несколько раз воткнул его в спину трупа. Потом остальные расчленили тело до конца, а ночью мы вынесли все в сумках и закопали.

Молотков убеждает, что за годы заключения он пересмотрел радикальные взгляды.

— Меня преобразило христианство. Тогда я его не понимал, хотя и ходил в храм. Теперь изучил глубже. Национализм — не православный путь. Все люди равны перед Богом. Каждый день каюсь за грехи и молю о прощении.

— Если бы знали точно, что никогда отсюда не выйдете, выбрали бы жизнь или смерть?

— Умереть все же страшно. Пока жив, всегда есть надежда: УДО, пересмотр дела, помилование…

На этом разговор окончен. Молоткова уводят обратно в камеру. Как ни парадоксально, но надежда есть почти у всех пожизненников.

— Мало кто из террористов признает свои преступления. Либо признают частично: «меня заставили», «не знал, на что иду» и все в таком духе. Но именно с формирования чувства вины и ответственности за содеянное и начинается работа с осужденным. Через вину приходит сочувствие к жертвам и их родственникам — даже пишут им письма. Уже раскаявшись, нередко с помощью религии, человек наконец понимает, что пребывание здесь — искупление, нужное ему самому, — объясняет психолог пожизненного участка лишения свободы Ольга Раскольцева. — Так появляется надежда на очищение и освобождение — то, без чего можно сойти с ума, особенно на пожизненном. Хорошо действуют социальные связи, в первую очередь с семьей — мощный стимул для работы над собой. Кстати, с прошлого года длительные трехдневные свидания разрешили и пожизненникам.

Мы побывали в комнате для свиданий: две кровати, люлька с детскими игрушками, душ, туалет — не хуже наших номеров в местном отеле, только еще и кухня есть.    

Раскаиваются не все. ИК-18 строгого режима. Первое, что попадает в поле зрения после выхода из зоны досмотра, — надпись «Парикмахерская» на деревянной постройке. Хорошо хоть не «Барбершоп».

— А как вы думали? Осужденный обязан выглядеть опрятно — требование режима. Следим за этим, стрижем по мере необходимости. Бесплатно, — рекламирует цирюльню сопровождающий нас инспектор.

Поднимаемся в кабинет начальника колонии. Через несколько минут заходит осужденный. Молчит. Это нарушение: зэк обязан здороваться и представляться при встрече с сотрудниками — в кабинете трое офицеров.

— Здравствуйте, Хаваев. Присаживайтесь, — первым здоровается подполковник ФСИН.

— Вот это убери, — тыкает зэк на камеру фотокорреспондента, сев на стул. Короткая стрижка, густая щетина. Карие глаза смотрят одновременно и на тебя, и в никуда.  

— Как себя чувствуете?

— Ты доктор, что ли? — откровенно хамит уроженец Дагестана.

Подполковник вмешивается. После короткой воспитательной беседы возвращаемся к разговору:

— Есть жалобы на условия содержания?

— Не привыкли жаловаться.

Сулейман Хаваев — член банды, действовавшей в Махачкале против сотрудников правоохранительных органов. Его подельниками были Гасан Абатаев, главарь так называемой каспийской бандитской ячейки, и Ратмир Агаев по кличке Умар. В 2013 году обоих уничтожили в ходе контртеррористической операции в Дагестане.

Как следует из справки на осужденного, Хаваев проживал с боевиками в частном домовладении, обеспечивал их продовольствием и медикаментами.

Попался на вымогательстве: с применением насилия вместе с подельниками требовал у пострадавшего деньги, обвинив того в торговле наркотиками. Правда, при задержании наркотики нашли у него самого. Позднее в ходе обысков силовики установили причастность Хаваева к бандформированию. По совокупности преступлений приговорен к десяти с половиной годам «строгача».

В разговоре осужденный не отрицает: покойный Абатаев был его хорошим другом, «воевал за религию Аллаха в Дагестане». Признает и то, за что ранее получил восемь лет: «Мы вдвоем против троих были — я и нож». Однако на этом признания заканчиваются: «автомат другу подкинули», «медикаментами и продуктами не помогал», «никого не избивал, потом приехал», «денег не вымогал».

— Моя агрессивность в начале разговора была вызвана тем, что я не понимал, кто ты, — будто извиняется Хаваев. — Пойми, у меня жена и два сына. Буду ругать кого-то — к ним в дом граната залетит. Понимать должен. Сколько тебе лет?

— Двадцать три.

— Я в твои двадцать три уже…

— Что вы в мои двадцать три?

— Ничего. Нормально все.

Сожаления Хаваев не испытывает:

— Я был прав: и с «барыгой», и в той поножовщине.

— Когда-нибудь были неправы?

— В пятом классе побил слабого. Плакал от стыда. Мать дала денег. Купил сладостей, угостил его на следующий день, обнял.

Услышав слово «сладости», спрашиваю о питании:

— На обед борщ был. Второе не ем — нельзя себя распускать. А вообще я мясо люблю.

Сомнений в его плотоядности нет ни у кого из присутствующих.

ИК-7 строгого режима. От заунывного скрипа многочисленных дверей уже подташнивает. Проходим вдоль длинного забора с колючей проволокой, через сетку виднеются православная церковь и мечеть. Нашему собеседнику в этой колонии они без надобности — он исповедует другую религию.

Напротив меня садится коренастый мужчина средних лет. Лоб низкий, нос широкий, глаза живые, даже веселые.

— Здравия желаю! Осужденный Иванов Александр Николаевич, — четырнадцать лет заключения научили его манерам. Осталось всего ничего — полтора года.

Иванов — член кингисеппской группировки. На ее счету более 20 тяжких и особо тяжких преступлений, в том числе 12 убийств.

— Признаю себя виновным по всем эпизодам, за исключением квалификации по ст. 205 («Терроризм». — Прим. ред.). Мы были хорошо вооружены — пистолеты, автоматы, снайперские винтовки, даже огнемет «Шмель». Действовали грамотно: наблюдали за жертвой, подготавливали место преступления, прорабатывали варианты развития событий. Однако террористических целей не преследовали: крупные коммерсанты воевали за нефть Башкирии, а мы были наемниками, — все это Иванов рассказывает со снисходительной улыбкой, словно опытный учитель объясняет нерадивому ученику глупейшую ошибку.

Впрочем, не скрывает: один из подельников дал показания, что покушение на Урала Рахимова, сына президента Башкирии, в ноябре 2003-го задумывалось с целью повлиять на предвыборную обстановку в регионе (выборы руководителя республики проходили в декабре). Тогда от взрыва «жигулей» в Уфе погибли два охранника Рахимова-младшего, сам Урал не пострадал.

Более ранний эпизод: убийство заместителя директора Ново-Уфимского нефтеперерабатывающего завода Салавата Гайнанова в подъезде многоэтажки в 1994-м. Его Иванов собственноручно застрелил из пистолета. Остальные убийства, по его словам, только планировал и готовил.

— Вы раскаиваетесь в совершенных преступлениях?

— Скажем так: не надо было этого делать.

Повторяю вопрос.

— Жалею, что пошел по этому пути.

Повторяю вопрос с просьбой дать однозначный ответ.

— С моральной точки зрения — да. С религиозной — нет: я дзен-буддист, — вновь расплывается в улыбке Иванов. Поверить в его раскаяние с какой бы то ни было точки зрения невозможно. Оттого, что он скоро освободится, не по себе.

ИК-17 строгого режима. В комнату заходит заключенный кавказской наружности, слегка нервничает. Ахмед Хупсергенов — один из 57 бандитов, осужденных за нападение на Нальчик 13-14 октября 2005 года. Террористы тогда атаковали несколько учреждений силовых структур Кабардино-Балкарии, пост ДПС, два оружейных магазина и мост через реку Шалушка. На некоторое время город был фактически парализован. В столкновениях погибли 12 мирных граждан и 35 сотрудников правоохранительных органов, были убиты 95 боевиков.

Суд признал Хупсергенова виновным в бандитизме, вооруженном мятеже, терроризме, посягательстве на жизнь сотрудника правоохранительных органов и покушении на хищение оружия. Приговор: 13 лет и шесть месяцев строгого режима. Десять просидел в СИЗО, пока шло следствие, в колонии уже три года и четыре месяца. Вот-вот освободится. Он изложил нам свою версию тех событий.

— Меня попросили перевезти груз из одной точки в другую. О готовящемся нападении ничего не знал. Но когда перетаскивали в грузовик мешки, я, понимая, что в них оружие, не отказался выполнить поручение. По приезде человека, который должен был принять груз, не оказалось. Вокруг стрельба, убитые. Мы взяли автоматы из мешков и приблизились к одному из раненых. Узнав обстановку, побежали оттуда, оставили его. На дороге нас подхватила «газель» с другими нападавшими и увезла в сторону леса.

Из всех преступников, с которыми нам удалось поговорить в Мордовии, Хупсергенов — единственный, кто полностью признает вину.

— Осмыслил свои действия, раскаиваюсь. Должен был повести себя по-другому, — кажется, это вполне искренне. Но кто знает.

Выходим из колонии. Несколько зэков убирают снег под латиноамериканский хит из громкоговорителя.

^{*Террористическая организация, запрещенная в России.}