Генерал Бен Ходжес: присниться не могло, что мы останемся в Ираке на годы

В декабре президент США Дональд Трамп объявил о решении вывести американские войска из Сирии. Несмотря на то, что в Вашингтоне утверждают, что победили террористическую группировку "Исламское государство"*, итоги сирийской кампании США еще только предстоит подвести. Но уже сейчас эксперты отмечают очевидные параллели с операцией в Ираке, начавшейся в 2003 году. Генерал-полковник Бен Ходжес, который в то время командовал одной из бригад 101-ой воздушно-десантной дивизии США, рассказал в интервью РИА Новости о том, как готовилось американское вторжение в Ирак, как проходила эта операция, как был захвачен президент Ирака Саддам Хусейн и о том, какие уроки удалось извлечь из событий того времени.

— Что вы знали о ситуации в Ираке перед тем, как отправились туда? Что думали о Саддаме Хуссейне?

— Мы много знали о Республиканской гвардии, традиционных силах, которые были у иракцев. Конечно, мы учились, наблюдая во время "Бури в пустыне" (операция международной военной коалиции против Ирака в 1991 году – ред.). Мы изучали ситуацию достаточное время, так что у меня было хорошее понимание того, какая у них артиллерия, бронетехника, возможности ПРО, ситуация с логистикой. Думаю, у нас было хорошее представление об этом. На планирование потратили много времени и когда мы были в Штатах, и когда прибыли в Кувейт.

Я хотел бы добавить, что то, что лично я не предугадал, так это то, как люди отреагируют после падения режима. Конечно, как командир бригады я был сосредоточен на выполнении своих обязанностей, но лично я не смог в полной мере просчитать, что должно было произойти после падения режима Саддама Хуссейна. Я не могу говорить за других, но в моем случае я не предусмотрел полностью, что надо было сделать. В результате в первые недели после падения режима нам пришлось многому учиться и многое адаптировать. К счастью, моим начальником был генерал (Дэвид) Петреус, и он очень быстро провел необходимые изменения.

— Какие изменения вы имеете в виду?

— Когда мы поняли, что не было крупного плана реконструкции после боевых действий с ресурсами и людьми, я имею в виду такого рода переход. Наверняка были люди, была программа реконструкции, которая не была выработана, но я не очень хорошо знал об этом. Опять же я виноват, что не получил информацию. Но, например, восстановление гражданских властей... Все ключевые люди, которые руководили городами, органами власти, все были членами партии "Баас". И конечно, когда было принято решение, что никто из партии "Баас" больше не мог нигде работать, это создало огромный вакуум. И генерал Петреус очень быстро сообразил: окей, мы должны найти способных обученных людей, чтобы управлять финансовыми учреждениями, инфраструктурой, полицией и все такое. И он действовал очень оперативно и побуждал нас делать так, чтобы вернуть людей на работу с нашими проектами реконструкции и так далее. Вот что я имею в виду, когда говорю об адаптации. Местные выборы, например. Все эти вещи, о которых я лично даже не думал. Но в итоге я потратил, наверное, десять из двенадцати месяцев, которые я там был, работая только над этим.

— Когда вы продвигались по Ираку, иракские силы пытались остановить вас? Были ли бои по пути?

— Конечно. Крупнейшие бои у нас были вокруг города Наджаф. Третья пехотная дивизия, которая была перед нами, приняла на себя большую часть боев до Наджафа. И потом, по пути в Багдад. Мы в основном сражались с федаинами Саддама вокруг Наджафа, потому что Наджаф изначально обошли стороной, чтобы сконцентрироваться на Багдаде, где, как мы думали, должны были быть серьезные бои в городе. И, сейчас я говорю только о своей бригаде, тогда федаины Саддама еще были в Наджафе. Они выбирались оттуда и мешали снабжению. Мы думали, что это может усложнить ведение боев Третьей дивизии в Багдаде. И нас отправили в Наджаф, чтобы остановить это. И в итоге мы зачистили Наджаф. Но это был гораздо более жесткий бой, чем я предполагал. Я не предвидел в полной мере упорство и уровень подготовки федаинов Саддама, которые были, по сути, своего рода ополчением, подчиненным непосредственно Саддаму в отличие от регулярной армии.

— Несли ли вы потери по мере продвижения?

— Да. Мы действительно потеряли несколько солдат. К счастью, потери даже близко не были к тому, что мы ожидали. Один погибший – это всегда то, о чем жалеешь. И всегда стараешься планировать все так, чтобы гарантировать, что никогда не будет равного боя, что у нас всегда подавляющее боевое преимущество, когда мы подвергаем риску солдата. Так что да, (потери) были, но, к счастью, число потерь в первые дни даже близко не было к тому, что мы ожидали.

— Друзей терять приходилось?

— В первый год… Я бы предпочел не говорить о таких личных вещах. Давайте остановимся на этом.

— Какое впечатление произвела страна?

— Наверное, три основных впечатления. Первое. Вы видите невероятное богатство и невероятную бедность. То есть явно были люди с большими домами, крупными отарами овец и большим состоянием. И была нищета, очень и очень бедные люди. Богатство было под контролем членов партии "Баас" и определенных лидеров племен. Второе впечатление. Я не специалист по арабской тематике, не арабист (произносит слово по-русски – ред.), как вы бы сказали, я не говорю на их языке, я не изучал глубоко их историю, но во время моего первого года там я начал осознавать, что, особенно применительно к иракцам-суннитам, племя было для них всем. Государственные границы — это все ничего не значило, правительство не имело значения. Важно было племя. И нам приходилось учиться искать правильных лидеров племен и работать с ними, чтобы добиться того, что было нужно для обеспечения безопасности и восстановления.

Так что это было впечатлением. Для шиитов племя и семья были важны, но религиозный аспект доминировал. Когда бы мне ни приходилось иметь дело с шиитами, религия казалась более важной. С суннитами племя было более важным.

Третье впечатление заключалось в том, что можно было разглядеть потенциал. То есть по ряду причин – англичане были там долгое время – там много где была очень хорошая инфраструктура: шоссе, мосты, даже в пустыне. И когда попадаешь в большие города, ты видишь основательные хорошо построенные здания. Конечно, прекрасная мечеть в Наджафе, великолепные постройки. И потом видишь в некоторых местах развалины возрастом три тысячи лет, в Ниневии, это было удивительно.

— Вы сказали, что приходилось иметь дело с разными племенами. А как иракцы встречали вас? У них же очень расслоенное общество из небольших и больших племен. Как удавалось работать со всеми?

— Время от времени люди приходили и говорили: "Я главный Джабур (крупнейшее арабское племя в Ираке – ред.) в этой местности". И тогда надо было выяснить, кто они, те, кто, как они говорят, главные в Джабур. А это было главное племя в северном Ираке, с которым мы имели дело. Потом ты понимаешь: ладно, на самом деле это не главный Джабури, а либо самозванец, либо его послал их глава посмотреть, что происходит. Так что частично это было путем проб, а частично благодаря тому, что там были спецподразделения США, которые хорошо знали район и знали, что к чему, которые работали здесь или годами изучали это. И они очень помогали нам в выяснении, кто там был правильным человеком. И потом, конечно, у меня был прекрасный переводчик, который родился в Ираке, и он был бесподобен. Он очень помог мне разобраться с племенами и кто есть кто. Он жил десять лет в Штатах, так что его английский и его понимание Америки были тоже выдающимися.

И, конечно, на вверенной мне территории была большая доля курдских районов. Так что у меня к югу от Мосула были и курды, и арабы. И мне очень повезло найти двух курдских офицеров, которые оба прошли обучение в иракской армии, потом ушли оттуда и сражались в составе курдских формирований. Они помогали мне работать с курдами. Так что было много экспериментов и много обмена информацией с другими командирами, которые сталкивались с тем же самым.

— Были ли рядом с вами другие консультанты помимо переводчика?

— В штабе дивизии были какие-то советники, которые помогали нам. Но на самом деле я просто следовал примеру генерала Петреуса. А он придумал, как передать ответственность иракцам. У одного из моих командиров батальонов была идея создать совет на его территории, где было два иракских района, где они могли бы собираться наподобие комиссии округа, чтобы обсуждать восстановление, рабочие места, безопасность, любые проблемы. И мне так понравилась его идея, что я принял и реализовал ее на всей подведомственной мне территории. Мы назвали это комиссия долины реки Тигр.

И раз в месяц мы собирались с лидерами племен, мэрами или главами районов, главами полиции каждого района и другими. И каждый месяц мы встречались в новом районе, чтобы они все познакомились друг с другом и могли вместе работать и помогать расставлять приоритеты в выделении средств на какие-то проекты. И я обращался к ним, чтобы решать местные проблемы, чтобы у нас сами иракцы решали иракские проблемы.

Я также нанял пять бывших иракских генералов, которые были членами партии "Баас", но когда их выгнали из армии решением администрации, они сидели дома, делать им было нечего, и они создавали проблемы. Так что я нанял пятерых из них, чтобы они стали моим консультативным советом, и они помогали.

— Звучит так, что вы в немалой степени занимались дипломатическими и политическими вопросами, нежели военными.

— Да, так и было. Но полковник армии США должен думать стратегически, и генерал Петреус делал то же самое. Так что он вел своим примером, и он ожидал от нас этого. В традициях 101-ой ВДД заложено, что люди готовы идти на риск, и от тебя ждали инициативы и изобретательности. Так что я всегда чувствовал себя комфортно в такой обстановке.

И у меня были очень хорошие командиры батальонов, которые отвечали за огромные территории. Я зависел от них в решении тактических вопросов на местах. И около 90% времени моего срока, после того как мы осели в Северном Ираке, я провел с иракцами. Таково было положение вещей тогда. И я думаю, что у 101-ой ВДД был правильный подход к этому. Конечно, после того, как мы ушли, в Ираке был подъем "Аль-Каиды"* и война серьезно изменилась в 2005-2006 годах. Остальное вы знаете.

Но тот первый год я чувствовал, что наша дивизия в Северном Ираке двигалась в правильном направлении. И на самом деле я был настроен довольно оптимистично. Мне даже во сне привидеться не могло, что мы до сих пор будем там спустя годы.

— Насколько я понимаю, ситуация начала ухудшаться с появлением Муктада ас-Садра. Если вы столько всего делали для налаживания связей с иракцами и для иракцев, то почему такое стало возможно?

— Не забывайте, что в Северном Ираке у нас почти не было шиитов. То есть это была абсолютно суннитская территория, и в Северном Ираке у нас не было влияния Муктада ас-Садра. Это часть ответа на вопрос. Кроме того, курды были очень эффективны и сильны. И у нас были большие возможности там. Так что мне не приходилось беспокоиться. У некоторых других командиров были гораздо более сложные условия, например в городе Садр или к югу в пригородах Багдада или в (провинции) Анбар.

Там была другая обстановка, особенно с учетом тех, кто прибывал из Сирии через границу, потому что Сирия была тихой гаванью. Так что у других командиров одного со мной ранга были гораздо более отличные и сложные вызовы по сравнению с тем, что было у меня. Я хотел бы быть точным. Речь не о том, что мы делали это правильно, а кто-то другой делал это неправильно. Мы действовали правильно в наших конкретных обстоятельствах.

Вы можете сами посмотреть точную цитату, но она из Клаузевица (Карл фон Клаузевиц, прусский военачальник и военный теоретик 19 века – ред.), и он говорит, что самая важная обязанность генерала и дипломата – это понять природу войны до того, как ее начать или до того, как вы в нее вступите. Я бы сказал, что мы, все мы не предугадали верно и не поняли природу того, что происходило, что случится. Возможно, генерал Петреус понимал, но не думаю, что понимали многие другие.

Вот почему это в итоге привело к неудачным решениями, таким как роспуск армии. Позже нам пришлось действительно заплатить за эти решения. Думаю, что мы также выбрали не тех людей в начале, таких как (Ахмад) Чалаби. Выяснилось что у него была нулевая поддержка в Ираке. Так что от него нельзя было ожидать, что он сможет взять власть.

— А Пол Бремер?

— Нет, нет, я не говорю о господине Бремере. Я говорю о том, что мы выбрали не тех людей в Ираке.

— Когда распустили иракскую армию, какие последствия вы заметили на местах? Почувствовали ли вы это сразу?

— Я не почувствовал это сразу, потому что, если честно, иракская армия исчезла раньше. То есть по мере того, как мы продвигались на север, мы находили вооружение, брошенное повсюду: транспорт, каски, форма. И они дезертировали настолько быстро, насколько это было возможно. Те, кто не погиб сразу в первые дни, испарились. Так что, что касается моего опыта, то не было больших формирований, развернутых вокруг и находящихся в военных лагерях. Они ушли. Мы нашли много складов боеприпасов везде, невероятное количество боеприпасов, брошенные танки, артиллерию, системы ПРО, истребители и так далее.

Но по прошествии времени, когда было принято решение распустить армию, начинаешь осознавать, что у тебя есть огромный контингент генералов и полковников, которые теперь сидят дома без дела и это для них унизительно, если ты как минимум командир дивизии, корпуса и тому подобного, а теперь сидишь дома без формы, без обязанностей, без дохода.

И не уверен, что все осознавали значение этого. Вот почему я решил попытаться внести свой небольшой вклад и использовать имеющиеся ресурсы, чтобы нанять некоторых из них для работы на меня. По крайней мере, они получили опять обязанности и доход.

— Все равно тысячи людей, тысячи бывших иракских солдат были без работы. Насколько я понимаю, часть из них перешла в сопротивление, часть, возможно, сейчас в рядах ИГ*. Можно ли говорить, что это было начало зарождения ИГ*?

— Я не знаю. Я не специалист в этом. Уверен, что многие члены "Аль-Каиды"* потом вошли в ИГ*. Уверен, что были люди, которые изначально были в армии. Но я не стал бы говорить, что это было причиной (возникновения) ИГ*. Исламский экстремизм существовал задолго до того, как США и союзники вообще вошли в Ирак. Я знаю, что есть люди, которые хотели бы ткнуть пальцем и сказать, что это вина Америки, что везде терроризм. Но дело не в этом. Хотя у меня нет сомнений, что были люди из иракской армии, которые примкнули или помогали стать частью того, что теперь стало ИГ*.

— Насколько активны были повстанцы на вверенной вам территории? Я слышал о бое в Мосуле 28 апреля 2003 года. Можете рассказать об этом?

— Наша вторая бригада, а я был в первой, вошла в город. Мосул был вторым по значению городом Ирака. Там был большой воинский контингент и оплот суннитов в той части, которая не была под курдами. Конечно, были бои, я не хочу сказать, что мы просто вошли туда и все было в порядке. В конечном итоге мы искали Удэя и Кусея, двух сыновей Саддама. Мы искали их до этого довольно долго, и это была комбинация усилий спецподразделений и нашей второй бригады, а также хорошей разведывательной работы, которая помогла установить их местонахождение, где они прятались в Мосуле.

Так что я горжусь некоторыми своими солдатами, они были частью второй бригады. Их придали ей, и они участвовали в этом. Но слава убийства Удэя и Кусея принадлежит спецназу и второй бригаде.

Вообще, примерно до конца 2004 года не было впечатления, что в нашей зоне были серьезные бои. Думаю, впервые мы столкнулись с самодельными взрывными устройствами (СВУ) примерно летом или осенью 2004 года, и скоро это стало более значительным. Вы знаете СФЗ (снарядоформирующие заряды), худший из СВУ, которые производились в Иране, и такие вещи начали появляться. Но это в основном было после того, как моя бригада вернулась домой. Да, мы потеряли некоторых бойцов ранеными или убитыми СВУ, но это были первые небольшие, примитивные СВУ.

— Когда сыновья Саддама были уничтожены, это считалось успехом? Их надо было брать мертвыми или лучше живыми? Как вообще ставились задачи по таким высокопоставленным людям?

— Если честно, я не знаю. Могу предположить, что предпочтительнее было взять их, если это было возможно, чтобы затем судить их. Но опять же, я не участвовал в этом, так что не знаю.

— Как вы узнали о захвате Саддама?

— Я помню, что мы сидели в штабе дивизии на одном из плановых совещаний. Мы собирались каждые две-четыре недели со всеми командирами бригад, командиром дивизии и штаба в штабе в Мосуле, потому что наша дивизия была разбросана от границы с Сирией до Северного Ирака.

И я помню, что мы сидели и было сделано объявление, и я помню ощущение вроде "Вау!". Это показывает, наверное, как я был наивен, но я помню, что был в восторге из-за его поимки, потому что это было очень важно, независимо от того, какие ошибки мы там допустили. Бесспорен факт, что Саддам Хуссейн был жестоким диктатором, который был ответственен за смерть тысяч своих людей. И мы чувствовали, что выполнили что-то очень положительное для защиты гражданских от диктатора, который убивал свой собственный народ. Так что услышать это было очень приятно.

© AFP 2024 / Mauricio Lima

Военнослужащий 4-й пехотной дивизии армии США на месте ареста Саддама Хусейна в Ад-Дауре

— Было ли ощущение, что все, война закончена?

— Думаю, мы были достаточно зрелыми, чтобы понимать, что поимка одного человека не означает автоматически конец войны. Но, конечно, казалось, что конец стал гораздо ближе.

— Как вы можете оценить роль иракцев в поимке Саддама? Насколько я понимаю, они помогали.

— Возможно. Я не знаю. Это спецподразделения работали с иракскими коллегами, разведка и, конечно, военнослужащие регулярной армии, которые отвечали за тот район Тикрита.

— Писали, что человек, который предположительно раскрыл местоположение Саддама, получил около 30 миллионов долларов. Вы слышали об этом? Их выплатили?

— Я не знаю. Помню, что всегда существовала практика выплаты вознаграждения за информацию, которая приводила к поимке убийц или таких людей. Это есть почти в каждом конфликте. Так что я не удивился бы, и, по-моему, в этом нет ничего плохого.

— Последующая казнь Хуссейна как-то повлияла на ситуацию на местах? Помню, что это было несколько неожиданно.

— Я не знаю, почему это было неожиданно. Я тогда не был в Ираке и не помню, какой именно был эффект на местах. Многие были этому рады, уверен, что были и другие, кто нет. Но по аналогии с концом Второй мировой войны, когда был Нюрнбергский процесс и раз надо иметь дело с военными преступниками, провести весь этот процесс, это разумно и уместно. Выглядит полностью законно и уместно.

— Глядя назад теперь, когда мы знаем, что не было оружия массового уничтожения, что не было прямой связи между Саддамом и "Аль-Каидой"*, изменили ли вы как-то свои взгляды на то, что происходило тогда в Ираке?

— Три момента. Первое. Я не сказал бы, что мы однозначно знаем, что не было оружия массового уничтожения. То есть хорошо известно и задокументировано применение им химического оружия против своего народа. Что бы ни случилось с тем, что у него было, – отправили ли это куда-то еще, или уничтожили, или, может, этого никогда не было в том количестве, как мы думали, — я не хочу говорить, что там не было химического оружия.

Конечно, мое подразделение не нашло ничего такого. Я не могу это объяснить. Это было загадкой для меня долгое время. Я думаю, что его вывезли куда-то в Западную или Восточную Сирию. Что бы там у них ни было, это вывезли. Я просто не знаю этого наверняка.

Второе. Мы потеряли тысячи прекрасных мужчин и женщин, которые погибли в Ираке. Я надеюсь, что это не было зря, что в какой-то момент будет стабильный Ближний Восток, что послужит оправданием этой жертве.

И третье. Я снова обращусь к известной цитате Клаузевица о важности понимания природы войны, в которую вы почти вступили, до того, как вступить в нее. Это мы однозначно не смогли сделать.

— Но потом аналогичный сценарий повторился в Ливии. Такое ощущение, что властям США еще есть что извлечь из уроков войны в Ираке.

— Думаю, мы должны быть очень осторожны. Во-первых, какова стратегия в регионе? Каков желаемый итог, ради которого вы идете в регион, будь то Ближний Восток, или Африка, или Средиземноморье, или регион Черного моря? Страны, альянсы нуждаются в очень четкой стратегии того, чего хотят добиться, до того, как приступят к этому. Я верю в моральную ответственность оказания помощи в защите невинных граждан от лидеров, которые убивают собственных людей. Международное сообщество обязано сделать все, что в его силах, будь то санкции или дипломатическая изоляция, или дипломатическое давление или соглашения, или поиск путей защитить невинных людей. Так что Соединенные Штаты и другие ведущие страны мира должны пытаться это делать. Смена режима – это огромный риск. Если у вас нет, у местных нет правильного человека, который может объединить страну, тогда у вас будет настоящая проблема.

— Сейчас на Ближнем Востоке все еще неспокойно. Есть ли у США и союзников такая четкая стратегия в регионе? В Ираке до сих пор нет стабильности, теракты происходят регулярно.

— Конечно, в конечном итоге решать должен сам народ, какую власть они хотят и как они обеспечат свою безопасность. Да, еще есть некоторая нестабильность в Ираке, но это не настолько плохо, как было. Но я не эксперт по Ближнему Востоку. Мой опыт относится к времени 15-летней давности. Последние шесть лет я занимался Европой.

— Вы упомянули, о чем надо помнить, чтобы выстроить стратегию в регионе. Чего не хватает сейчас? Лидера, стратегии или понимания культурных и исторических аспектов? Почему не удается стабилизировать ситуацию?

— Есть несколько факторов, которые способствуют нестабильности на Ближнем Востоке. Номер один – Иран. Номер два – Россия, которая продолжает поддерживать режим Асада, использующий химическое оружие против своего народа. Я предпочел бы видеть сотрудничество ведущих стран мира для установления стабильности. Но Иран, в частности, не заинтересован в стабильности в регионе. Они хотят разрушения Израиля, шиитского конфликта, и пока не будет более умеренного режима в Иране, у нас там будут проблемы.

— Вы говорили о потере тысяч американских солдат, еще больше погибло иракцев, в том числе гражданских. Что вы думаете об этих потерях, насколько они были оправданы?

— Как человек и как солдат я верю, что когда мы вошли туда, мы поступали совершенно правильно. И потом сделали все возможное для защиты гражданских и обеспечения максимальной подготовки наших солдат. Мы верили в то, что делали. И мне жаль, что погибли прекрасные мужчины и женщины с американской стороны, равно как и у союзников, и жаль семьи, которым пришлось столкнуться с потерей, жаль, что многие молодые люди получили ужасные ранения, лишились рук или ног.

Вот почему военные меньше всех стремятся ввязываться в конфликт. Они ощутят на себе его воздействие больше, чем кто бы то ни было. И вот почему так важно иметь сильную армию, которая хорошо подготовлена и обучена, чтобы сдерживать, предотвращать конфликт вместо того, чтобы быть вынужденным ввязываться в него. И вот почему я в третий раз повторю, что важно понимать природу того, во что вы ввязываетесь до того, как гражданское руководство обратиться к военным и скажет: "Эй, решите мои проблемы". Армия — это всего лишь один из компонентов национальной мощи. И альянсы тоже являются необходимой частью этого. Так что когда вы спрашиваете меня, я размышляю о том, что мы делали, и я горжусь нашими усилиями. Я знаю, что мы сделали все возможное для защиты невинных людей и формирования в Ираке ситуации, в которой страна могла быть свободной, а молодежь могла процветать там. Но лично я не оценил в полной мере, не понял природу того, что должно было произойти после того, первого, вторжения.

— А что касается жертв среди гражданского населения?

— Важно помнить, что при том, что мы, может, и могли допустить ошибки и некоторые невинные гражданские лица погибли или были ранены, противник — "Аль-Каида"* — намеренно атаковала гражданских смертниками, убивала людей тысячами, тех, кто стоял в очереди за получением работы или чтобы проголосовать. И это противник использовал мечети и людей как щиты. Между двумя сторонами нулевая схожесть с точки зрения морали.

— Как вы праздновали Рождество в Ираке? Возвращались домой?

— Нет. Тот первый год у нас не было отпусков, потому что, думаю, никто не предполагал, что мы будем там целый год. В конце года уже правительство и министерство обороны поняли, что речь идет о размещении там и потом туда будут отправлены еще подразделения. Так мы поняли, что останемся там на год. Никто не ездил домой. Может, только горстка солдат. Никто из офицеров или старшего сержантского состава не ездил домой на Рождество.

Есть известная фотография, как 101-я ВДД празднует Рождество в Бастони в декабре 1944 года. Я хотел воссоздать такие фото. И мы собрали всех командиров батальонов в бригадном штабе в Кайяре, у нас была такая же печальная маленькая рождественская ель и простой солдатский ужин. И мы сняли это фото, потому что мы очень гордились историей 101-й ВДД. Моя бригада участвовала в обороне Бастони в декабре 1944 года. Так что вот так мы встретили Рождество в 2003 году.

— Ваши личные уроки из Ирака?

— Первое. Надо выходить на контакт и работать с местными как можно раньше, чтобы они взяли на себя ответственность, чтобы дать им полномочия, возможности, чтобы они решали проблемы, а не навязывать им решение извне. И думаю, мы неплохо с этим справились.

Второе. Важно дать молодым лидерам проявить свои способности. У молодых могут быть более удачные идеи. И я извлек немало преимуществ благодаря тому, что полагался на инициативность и изобретательность молодых офицеров и сержантов, которые занимались теми ситуациями. И у них всегда были более удачные мысли, чем я мог предложить.

И третье. Я до сих пор горжусь американскими солдатами, этими прекрасными мужчинами и женщинами, которые бьются как сумасшедшие, когда приходит время битвы, но в то же время могут защитить невинных людей и будут рисковать своей жизнью ради этого. Я горжусь нашими солдатами.

* Террористические организации, запрещенные в России