— «Ты где? Маша-а? У нас обстрел, ты где?» — «У парикмахера я!» — «Где?! Дура!» — вот такой разговор между клиенткой и ее мужем у меня не редкость, — рассказывает Татьяна. Она стилист, принимает на дому.

Татьяна живет в Донецке, в разгар боевых действий никуда не уезжала, работала: «Тут дом мой, мама, девочки-клиентки». Встретиться с ней очень сложно — запись с утра до вечера. Спрос падал только осенью 2014-го.

— Многие мне говорили: «Вот я сейчас умру, и что? Меня похоронят некрасивой? Без маникюра, бровей и ресниц? Вдруг это со мной сегодня случится, и что, я не должна получить удовольствие?» Очень часто я это слышала и слышу от клиенток. Девочек война не остановит. «Вдруг судьба, а я не при параде!» — рассказывает Татьяна.

Женщины испугались, но никуда не побежали: «Война войной, а процесс окрашивания запущен. Мы просто переместились под несущую стену в квартире, продолжили заниматься своим делом. Что бы ни происходило, какое бы состояние ни было, девчонки хотят быть красивыми. Ну, стреляют. Я поэтому должна выйти без завивки?»

Татьяна считает, что приходят к ней не только за красотой, скорее — за общением: «У меня все клиенты интересные. Мы одна большая семья».

— Да, у нас война. Прикажете нам теперь платочки завязать и грустными ходить? Если бы все были в депрессии — было бы ужасно. Вообще, красота спасет мир. Люди хотят жить. Сегодня, завтра, долго. Встречаются, влюбляются — война жизни не помеха.

— Жарко, я же девочка, подождите, не фотографируйте, — Ольга с позывным «Лиса» поправляет волосы, выбившиеся из-под шлемофона, — она командир танка.

Внутри машины еще прохладно, несмотря на жару выше сорока градусов. Ольга закрывает люк — «весит 92 килограмма, между прочим» — и зацепляется рыжей косой за какие-то приборы. Все девчонки во взводе продумывают прически, учитывая специфику службы.

— Я постоянно слышу, что женщине не место на войне, — от гражданских, да и от служащих. Когда только формировался наш женский взвод, конечно, говорили, что не бабье это дело. Надо щи варить и детей рожать. Но когда девчонки показали свое стремление и умение, мальчишки сразу замолчали, — говорит «Лиса». — Но я тоже скажу: женщине не место на войне. Для себя лично я не видела другого выхода, и, видимо, мои девчонки тоже. Не буду говорить громкие слова — долг, Отечество, — нет, прежде всего семья. Потому что у меня сын, у него не было примера отца. Этим примером пришлось стать мне.

В танк заглядывает механик-водитель Маша: синие волосы, маникюр и глаза. Маше — 21. Были и восемнадцатилетние девчонки, которые подали рапорт на службу в женском взводе. «Не взяли. Пожалели, — скажет Ольга. — Сейчас у нас служат девочки от 21 до 27 лет».

— Боятся все, конечно. Только дурак не боится. Иногда девчонки сами справляются со страхом, иногда я могу прикрикнуть — обижаются. Я им говорю: вы меня не должны любить. Чем больше я от вас буду требовать, тем больше вероятность, что вы останетесь живы. И я с вами вместе. В танке нас трое, все друг от друга зависят, — Ольга рвет ветки и складывает в охапку на подставленные Машей руки. — Командир не может позволить себе слабость. Девчонки могут, а я — нет. Иначе зачем я здесь?

Ветки нужны для маскировки танка, сохнут они быстро, поэтому девушки по очереди меняют их на машине.

— Мы каждый день учимся. Нужно быстро реагировать на неполадки. Иногда случится что-то, разобраться не можешь и спрашиваешь его: «Что ты, мальчик мой, хочешь? Что не так?»

По первой специальности Ольга преподаватель украинского языка и литературы, второе высшее образование получает сейчас, учится на юриста. «Преподаватели понимают, где я служу — не всегда успеваю переодеться перед занятиями, — «Лиса» достает телефон и показывает довоенные фотографии, узнать на них Ольгу сложно. — По платьям скучаю, по туфлям и босоножкам тоже, но в форме чувствую себя уютно, хотя никогда не мечтала оказаться в танке». 

Ольга вытягивает руку: «Я маникюр перестала делать только потому, что смысла нет. А вот педикюр — да. Никто не видит, но такие вещи каждая девочка делает для себя — смотришь и думаешь: да, я женщина. Как только появляется минутка свободного времени — конечно, у всех девчонок сразу баня, парикмахерская. Несмотря на то что мы служим, тяга к прекрасному не убывает».

— Пришлось ставить родителей перед фактом: я — в армии. За эти семь месяцев мы очень изменились. По-другому стали смотреть на жизнь, мыслить, принимать решения. Стали в какой-то степени жестче, а с другой стороны — многое пропускаем мимо ушей, — у Алеси такой же маникюр, как и у Маши, — небесно-синий, это тоже совместное решение.

— Я вешу всего 50 килограммов, а управляю 40 тоннами. Отец переживает, гордится и боится. У него две дочери, одна из них месит грязь гусеницами. Здесь тяжело, но танки — это прикольно, — Маша смеется и повторяет: — Прикольно, да. Женщина должна дома сидеть, ждать. Должна верить и вселять веру в мужчину. Но что делать, если многие мужчины прячутся за нашими спинами.

Салон «Классика-Креатив» не закрывался ни на один день. Когда Донецк обстреливали, он стал тем самым безопасным местом, куда женщины приходили, чтобы забыть о войне. В центре города было не так страшно, как на окраинах, тут же, в подвале, оборудовали убежище.

— Многие клиенты говорили, что как будто попали обратно, в мирную жизнь. У нас работал вайфай, можно было написать родным. Это было время каких-то совершенно новых отношений, душевно новых — 2014-й был годом посиделок. Моя бабушка пережила блокаду, она рассказывала, что в Ленинграде не закрывались парикмахерские. Для женщин это было место встреч, разговоров и взаимной поддержки, — вспоминает Елена Русинова, менеджер салона.

Коллектив сохранился только на 30 процентов, большая часть уехала. В основном сменили место жительства косметологи, потому что их услугами пользовались платежеспособные клиенты. А также те, у кого в Донецке не было семьи и родственников. Цены пришлось снизить втрое по сравнению с довоенными.

Независимо от того, чем занимается представительница прекрасной половины — а среди клиенток есть и служащие в армии, и военные врачи, — в их образе нет стиля милитари. «У нас нет стрижек а-ля Надя Савченко».

— Первый год войны, 2014-й, был страшен тем, что каждый день что-то происходило. Вокруг творилось такое, о чем мы даже подумать не могли. Второй, 2015-й, добавил проблем: у людей стали заканчиваться запасы. Было нарушено снабжение, закрылись магазины. Третий, 2016-й, — год ожиданий и встреч, к нам вернулись клиенты, которых не было два года. А 2017-й — год нововведений, в том числе в законодательной базе. Этот, 2018-й, может быть, станет годом мира?

От Донецка до ближайшего города — Макеевки — после десяти вечера меня соглашается везти только таксист. Хотя комендантский час и перенесли, начинается он в час ночи, общественный транспорт перестает ходить гораздо раньше.

Во дворе за накрытым столом под крупными южными звездами и фонарем сидят девчонки. Сестры, блондинки и «гуманитарщицы». С 2014 года они занимаются помощью тем, кого бросило государство.

У каждой есть с десяток историй про девчонок на войне. И как сказала танкистка «Лиса», «все в этой истории сплелось в тугую косу»: взаимопомощь, обстрелы, голод, отсутствие лекарств, отчаяние, сила, независимость и милосердие. Все, что увидели женщины на этой войне.

В нескольких километрах от дома и сада, в котором с глухим стуком на теплую землю падают яблоки, идет обстрел.

На фоне привычных звуков раздается характерный свист, он нарастает и становится ближе. Девчонки продолжают обсуждать модный в этом сезоне блонд и цены: «Покраситься и постричься уже 500 рублей».