Поселок Спартак в окрестностях Донецка живет без электричества, воды, газа. Четвертый год каждый вечер люди, спасаясь от обстрелов, спускаются в подвалы. В том числе и дети. Каково это — постоянно быть начеку и засыпать под канонаду, испытала на себе журналист РИА Новости.
«Тра-та-та-та» — где-то недалеко идет стрелковый бой.
— Ну, это ж разве стреляют? Стреляют — это когда пули рядом свистят, — Валя даже не оглядывается на звуки боя. — Я здесь один раз Вику встречала, а она в красной курточке была, и снайпер начал работать, ему нас хорошо видно. Стрелял вокруг — развлекался, что ли. Не знаю. Нелюдь. Мы вдвоем лежали на земле у дороги, ждали, когда ему надоест. Может, и сейчас кто-то смотрит в прицел.
Мокрый снег то прекращается, то накрывает все вокруг: стволы деревьев, посеченные осколками, тропинку и Валину куртку. Женщина идет медленно - больше трех лет ее семья живет в подвале, теперь у Вали болят колени. Мимо пустых разрушенных домов, нескольких собак с подтянутыми животами, через дорогу, по которой не притормаживая пролетают редкие машины. В недавнем прошлом здесь была оживленная трасса.
Валина внучка Вика должна приехать на автобусе из соседнего поселка. С 2015 года девочка учится в новой школе, в классе, помимо нее, занимается еще один ребенок. В 2014-м Вика, как и ее соседка Марина, в школу не ходила. Война.
Спартак оказался отрезанным от работающих школ, больниц и магазинов.
Островом, на котором от пяти тысяч населения осталось чуть больше 60 человек.
Вике одиннадцать лет, ее мама умерла еще в 2012-м, отец уехал в Россию, как только начались обстрелы. Бабушка и дедушка воспитывают внучку сами.
Автобус под номером 109 показывается из-за поворота, следующий будет через 45 минут. На остановке выходит только Вика. Светловолосая, в белой шапке и черном пальто.
У когда-то крепкого двухэтажного дома теперь нет крыши, ветер то задирает, то резко бросает розовые обои в чьей-то пустой детской. Это даже не "серая", нейтральная, а "красная" зона — до позиций около 800 метров. Вика молчит, осторожно идет по посыпанной песком дороге. Не так давно жителей Спартака объединили в бригаду: убирать мусор и приводить в порядок поселок. Платят чуть больше двух с половиной тысяч рублей в месяц, но все рады — все-таки работа.
Между двухэтажными домами с разбитыми стеклами стоит летняя кухня. Простое строение с кирпичной печкой, здесь постоянно кто-то есть. Валя, вернувшись из магазина, варит борщ, соседи заглядывают обменяться новостями.
Пока светло и не стреляют, Вика показывает квартиру, в которой они последний раз ночевали в 2015 году. В комнатах стоят коробки с гуманитарной помощью, кто-то из поселка ее еще не забрал.
Холодно, трещины на оконных стеклах — но менять смысла нет, их вынесет очередной взрывной волной.
В этом же подъезде и подвал, где до осени 2017-го постоянно жила семья. В помещении две кровати и буржуйка.
— Было затишье, мы решили остаться в квартире, а среди ночи началась перестрелка, пуля попала в стекло серванта, грохот был жуткий. Я никак не могла разбудить Вику, схватила ее на руки и вытащила в коридор, сказала бежать в подвал — а она босиком. На четвереньках за тапочками и носками ползла в ее комнату. После этого мы стали жить в подвале, — Валентина перемешивает морковь и лук на сковороде. За ее спиной Мадонна держит на руках младенца Иисуса: кто-то подарил пазлы, их собрали и повесили на стену.
Святых в Спартаке больше, чем живых людей, — почти в каждом окне выставлены бумажные иконы.
Вика достает из рюкзака тетради и учебники. Валентина объясняет внучке то, что не успел учитель. На летней кухне холодно, никто не снимает верхнюю одежду.
— Посмотрите на мои кастрюли, — посуда Валентины покрыта черным налетом. — Можно к такому привыкнуть? Опускаются руки. Не хочу ничего делать. Мы теперь практически на улице живем. Вот тут, на втором этаже, квартира, жить невозможно: ни электричества, ни тепла, ни воды… И обстрелы — страшно. Нам с осени снимают квартиру недалеко отсюда, на Путиловке, где, в общем, тоже стреляют. Но не можем мы там — чужое все. Ночуем там три раза в неделю, когда у Вики тренировки в Донецке.
Ближе к четырем часам дня все расходятся по подвалам. По привычке ждешь, что с сумерками в окнах зажжется свет, но в поселке становится только темнее и тише. Как перед спектаклем.
— Не стой здесь, — жительница подвала в соседнем доме Светлана вышла на крыльцо.
Там, где ты стоишь, был прилет. Мы только успели спрятаться.
В последнее время чуть-чуть успокоилось. А так, как только вечер, у нас начинается обстрел — и до шести утра. Бывает, в семь утра выходим девчат на автобус вести, а еще стреляют.
Подвал у Светланы большой: буржуйка, три кровати, газовая плита, небольшой стол, вдоль стен разобранная мебель уехавших жильцов — просили сохранить. От аккумулятора работает черно-белый телевизор и висящая под потолком светодиодная лента. С четырех часов вся жизнь сосредоточена вокруг двух показывающих здесь каналов.
— В город приезжаешь, а люди там говорят: «Какая война? Она же закончилась». — Светлана поворачивается к мужу Владимиру. — Ну что, Вов, закончилась у нас война?
Марина, дочь Светланы, учится в выпускном девятом классе. В этом году дипломы, кроме нее, получат всего шесть человек. И это самый многочисленный класс в школе.
В подвале Светлана, Владимир и Марина живут с августа 2014 года.
— Летом 2014-го исчезли газ, электричество и потом вода. Был случай, когда в поселке одновременно горело одиннадцать домов. — Светлана поворачивает лицо в сторону двери, завешенной одеялом. — Зенитка стреляет, надо выйти послушать.
Дым от топящейся буржуйки висит под потолком, Марина ставит перед кроватью сколоченный из досок стол и садится делать уроки. За этим же столом семья будет ужинать.
— Когда все закончится, я буду долго привыкать к нормальной жизни: это ж можно вечером помыться, в чистую постель лечь.
В хату зайдешь, а на подоконниках цветы. — Светлана улыбается. — У меня мечта: выхожу во двор, а навстречу идут все мои дети. Еще две дочери у меня, четверо внуков. Разделила нас война. Я как представлю, так начинаю плакать. А ведь недалеко нам друг до друга — меньше часа езды.
Владимир не может поддержать рассказ жены: осенью он перенес два инсульта, речь до сих пор не восстановилась. В 2015-м у мужчины погибла сестра, она просто ждала автобуса на остановке. Вместе с ней погибли восемь человек.
Вода в пятилитровых пластиковых бутылках стоит под столом. Ее привозят из Ясиноватой два раза в неделю, на всех 300 литров. Летом проще — можно собирать дождевую воду, зимой нужно топить снег. Марина нагревает чайник: моет голову, наклонившись над тазом, там же споласкивает ноги. Говорит, так легче спать.
Собирает книги и тетради в пакет, чтобы не закоптились. На выпускной ей нужно платье. Война войной, а о наряде она вспоминает постоянно: «Мам, я решила: хочу белое платье в пол».
Светлана долго смотрит на дочь и говорит:
«Что же ты, доця, заранее невестой хочешь нарядиться? Успеешь еще. Успеешь».
Закрывает рот рукой. Делает звук телевизора громче. Платье дочери купить не на что.
— По телевизору только и обещают. Война надоела до невозможности. Мы не знаем, кому верить. Позавчера хоронили соседку со второго этажа. Взяли территорию — отдали территорию. Мы начинаем злиться. Вы попробуйте посидеть без света, газа и воды. В прошлом году вода ушла из всех колодцев. Это катастрофа. — Светлана не отрываясь смотрит на дрожащее изображение местного телеканала. — У нас тут погибли больше ста человек. Вов, кто у нас первый погиб? Мишка? Снайпер его застрелил. В два часа ночи пошел домой, кота надо было покормить. Второй погиб: жену затолкал в подвал, а сам побежал за телефоном, и разорвало его. А раненых сколько? Кто картошку копал, кто в домино играл — много таких. Никто вначале не воспринимал войну всерьез.
Все звуки внешнего мира в подвале звучат иначе, словно под толщей воды.
— В 2014-м мы остались без продуктов. Кукурузу мололи на мясорубке и кашу варили. Собаки бегали стаями, откапывали зарытых животных, погибших при обстрелах, и ели. Горы мусора, кирпича. Все вручную убирали. Такое можно было увидеть только в кино. Марину отправляли к бабушке в Орел, она отказалась. Когда сильно стреляют, я дочь собой закрываю, а папа — меня.
Война встала на одном месте. Мы так устали.
Ближе к полуночи, когда каждый из нас, включая кота Космоса, устроится на ночлег, от упавшего неподалеку снаряда посыплется бетонная пыль с потолка. Никто не проснется. Только упадет с груды чужих вещей наклеенная на картонку икона.
