Максим Соколов, для РИА Новости
Непрекращающаяся борьба американцев с пережитками расизма и ненависти, то есть с памятниками южанам-конфедератам, сражавшимся с северянами полтора века назад, имеет яркие визуальные прототипы.
Мы видели по телевизору и низвержение памятников Саддаму Хусейну в Ираке (2003), и "ленинопад" на Украине (2013-2017), закончившийся полным искоренением остатков тоталитаризма; кто постарше, тот видел и свержение памятника Дзержинскому на Лубянке (1991). Картина более или менее одна: кумир падает, после чего освобожденные граждане его экстатически пинают ногами. В США, хотя и не везде, имело место то же самое: как будто еще вчера американцы жили под гнетом расизма и ненависти — и только сейчас воссияла свобода.
Но вообще-то монументальная контрпропаганда, итог которой везде один и тот же — было монументальное произведение и его больше нет, может иметь разные формы. От стихийной украино-иракской модели (низовая инициатива) до более упорядоченной верхушечной акции самих властей.
Исторически более древним является стихийное разрушение кумиров, известное еще со времен античности, когда так ниспровергали статуи дурных императоров. В сущности, это была замена прямому растерзыванию неугодного правителя, что тоже порой имело место.
В новое время наиболее массовая детиранизация впервые произошла во время Французской революции, когда наряду с казнями Людовика XVI и его супруги и растерзыванием их близких (принцесса де Ламбаль) происходило символическое поругание прежних монархов. Все памятники королям из династии Бурбонов были сокрушены революционным народом, а на площади Людовика XV (затем площадь Революции, потом площадь Согласия) вместо конной статуи тирана установили символ свободы, равенства и братства, то есть гильотину.
Попутно сокрушили надгробия французских королей в усыпальнице Сен-Дени и погромили собор Парижской Богоматери, перепутав ветхозаветных царей и пророков с королями Франции. Впрочем, и на Украине объектом атак являются далеко не только советские вожди, а в США — далеко не только конфедераты. В Сиэтле попал под раздачу Ильич, который к расизму вообще никаким боком.
Могло бы такое получиться и у нас — низвержение железного Феликса было именно на этой линии. Однако торжество революционной инициативы масс как на Феликсе началось, так Феликсом и закончилось. Дальнейшее убирание памятников — не всех, но некоторого количества — происходило скорее по-советски, в духе хрущевской десталинизации. То есть верхушечно и безгласно.
Количество памятников Сталину, разных монументальных панно и мозаик, а равно названий городов, улиц, станций метро и железной дороги, было чрезвычайно велико. Тем поразительнее то, с какой скоростью, а главное, без какого-либо шума, все это исчезло, как будто никогда и не было. Кто-нибудь помнит, что Донецк назывался Сталино, что в Москве были станции метро "Сталинская" и "Завод имени Сталина" (ныне "Семеновская" и "Автозаводская")? Кто-нибудь помнит, что вот на этом месте некогда стоял памятник Сталину? Все прошло и быльем поросло, причем прошло очень быстро.
Корпус устных и письменных воспоминаний, относящихся к 60-м годам, очень велик, да и не совсем еще старые люди, помнящие то время, живы, но есть ли рассказы не то что об активном сопротивлении административному "сталинопаду" (единственное исключение на весь СССР — Тбилиси плюс не очень ясное свидетельство от казахского Чимкента), но о хотя бы скрытом недовольстве? Или даже о том, что люди просто по привычке продолжали использовать в разговоре культовые топонимы — "на "Сталинской" выходите?" — свидетельств нет, хотя мы знаем, что топонимы "площадь Ногина", "Ждановская", "улица Горького" по инерции еще долго использовались.
С другой стороны, полное отсутствие какого бы то ни было, пусть самого робкого саботажа, говорит о том, что нынешний сталинизм — это действительно чистый продукт новейшего времени. По свежим следам — со времени смерти Сталина прошло всего восемь лет — желающих ностальгировать не находилось ни наверху, ни в низах народных. Это при том, что недовольство Хрущевым было уже достаточно велико.
Как бы то ни было с тов. Сталиным, сегодняшняя американская практика представляет собой причудливую амальгаму революционно-санкюлотских и административно-хрущевских подходов к устройству панихиды с танцами.
Но реально снять конфедерата, аки тать в нощи, невозможно, как бы отдельные начальники этого ни хотели. Все-таки обеспечить советскую закрытость образца 1961 года в США пока нереально. К тому же и широкие либеральные массы, и гипотетические заказчики всего гевалта нуждаются именно в мощнейшей движухе. Патерналистский фокус-покус — был памятник, как вдруг — бац! — и нет его — им совершенно не нужен, надо, чтобы шум стоял до небес и все время разрастался.
Поэтому наиболее вероятно, что амальгамирование сохранится. На все попытки начальства администрировать вопрос либеральная (в прежние времена ее называли "антиамериканской") общественность будет отвечать новыми санкюлотскими играми.
Покуда все совсем к черту не пойдет или покуда не будет избран новый сюжет для движухи на тему "Трампа гэть!"
