Дмитрий Лекух, для РИА Новости
Когда мне доводится слышать некоторые громкие новости из соседних юго-западных территорий, у меня все чаще появляются мысли отнюдь не о "Минских соглашениях" и даже не о "нормандском формате", а банально о спецбригаде из маленькой психиатрической лечебницы. И, возможно, кстати, именно о создании такой бригады имеет смысл задуматься Сергею Кужугетовичу Шойгу.
Далее украинского лидера вообще, признаться, понесло.
То он предлагал назначить "украинцем" Федора Михайловича Достоевского, который, как известно, вообще был принципиальным врагом всего этого замечательного политического явления.
То принимался цитировать "Прощай, немытая Россия" — собираясь, видимо, на Кавказ.
Но еще смешнее было произошедшее в минувшие выходные замечательное культурное событие, насмешившее не только Москву, но и как минимум еще одну столицу бывшей союзной республики.
Ну, вот, что тут можно сказать — кавказская тема нынешнего украинского лидера, видимо, как-то особенно вдохновляет.
Тут ведь дело не в том, что Иван Константинович, хоть и вправду родившийся и умерший в искренне любимой им Феодосии, ни о какой Украине, будучи подданным российского императора, не только не слышал, но и даже слабого представления не имел. И не в том, что и тогда, как и сейчас, город Феодосия был городом вполне себе русским — и по духу, и по юрисдикции.
Но ведь даже школьники из уроков мировой художественной культуры знают, что настоящее имя великого русского художника Ивана Айвазовского было Ованнес Айвазян, и двести лет назад священник армянской церкви города Феодосии сделал запись о том, что у Константина (Геворка) Айвазовского и его жены Рипсиме родился "Ованнес, сын Геворка Айвазяна". И, особенно примечательный факт, его единокровный и любимый брат Саргис (в монашестве — Габриэл) Айвазовский был выдающимся деятелем, чтимым историком и архиепископом Армянской апостольской церкви.
Имел, извините, право.
И как выдающийся российский маринист и баталист, и как русский дворянин. В конце лета 1839 года одновременно с аттестатом об окончании Академии художеств его покровитель, русский император Николай I даровал ему личное дворянство "за его хорошие успехи и особливо признанное в нем добронравие, честное и похвальное поведение". И, лично наградив его дворянской шпагой, отдельно подчеркнул, что тем самым "удостаивает с потомками его в вечные роды пользоваться правами и преимуществами, той высочайшею привилегией таковым присвоенными". Чем, кстати, Иван Константинович до конца дней своих искренне гордился, наравне со своими работами: а цену себе этот невысокий, кряжистый армянин, по свидетельствам современников, до старости говоривший по-русски с небольшим армянским акцентом, прекрасно знал.
Это, кстати, одна из причин, по которой армяне — народ, в общем, достаточно самолюбивый и гордый — искренне почитают Ивана Константиновича Айвазовского. Считая его "наиболее выдающимся художником армянского происхождения XIX столетия" (с). Но вот "армянским художником", деятелем армянской культуры — в отличие от брата, армянского архиепископа, историка и полиглота — не называли Ивана Айвазовского никогда. Как не называли его "своим", допустим, итальянцы, до сих пор высоко ценящие его талант. Несмотря на то что он выработал свою, узнаваемую во всем мире, уникальную манеру письма именно в итальянском Сорренто.
По вполне банальной причине: не было в его времена этой, по-своему удивительной, страны.
