Фильм Юрия Грымова "Три сестры" представили в понедельник в конкурсной программе российского кинофестиваля "Кинотавр", который проходит в Сочи с 7 по 14 июня. О феномене Антона Чехова, возрастных изменениях и желании любить корреспондент РИА Новости Анна Горбашова поговорила с режиссером накануне премьеры.
— В этом году вы сняли два фильма: "Анну Каренину. Интимный дневник" и "Три сестры", представленный в программе "Кинотавра". "Анну Каренину" мы так и не увидели. Когда планируете показ?
— Выход фильма "Анна Каренина. Интимный дневник" я передвинул на следующий год, потому что мне показалось это "передозом" — в театре, картина Карена Шахназарова, и тут я еще со своей "Анной Карениной". И две мои картины в год — это тоже сомнительное удовольствие, слово "сомнительное" — ключевое. Я решил их поменять местами. "Три сестры" мы только закончили и представляем сейчас на "Кинотавре".
— В "Трех сестрах" действие перенесено в наше время. Герои Чехова "повзрослели", но, разумеется, не утратили актуальности в нашем безумном мире.
— Я лично сам никогда не думал, что Чехов актуален, честно. Если бы я десять лет назад рискнул бы это снять, то у меня бы не получилось.
— Почему?
— Я думаю, что это связано с возрастом в прямом смысле слова, и второе — с профессией. Мои эксперименты в театре происходят периодически, они позволяют по-другому смотреть на драматургию и на работу актеров, режиссеров. Я не понимал до конца феномен пьесы "Трех сестер", смотрел несколько постановок в театре, с которых я либо уходил, либо засыпал, потому что пьеса Чехова не может быть короче трех часов. И я чувствовал какую-то ложь на сцене. Я подумал, изменю-ка я возраст героев. Вся высокопарность прекрасных слов Чехова исчезла, и многое открылось для меня, когда мы изменили возраст героев — состарили их до 50-60 лет и перенесли действие в сегодняшний день.
— Сегодняшний день ничего не изменил?
— Вы ничем не отличаетесь от женщины того периода. Вы так же хотите любить, так же у вас жизнь удалась или не удалась, так же имеете суждение по поводу мужчин — какие они, так же мечтаете о детях или они у вас есть. Но когда играет сегодняшняя 25-летняя актриса, как это написано у Чехова, у нее практически нет жизненного опыта, она более инфантильная.
Я считаю, что женщины и мужчины с возрастом практически не меняют свое отношение к себе. К желанию любить. С возрастом добавляется страх, но он другой. Когда только мы изменили возраст — нашим героям 50-60 лет, сразу это зазвучало и встало на свои места. Маша в 65 лет влюбляется при живом муже, такое бывает.
— Изначально вы собирались поставить "Три сестры" в театре.
— Да, репетировал с Гафтом. Но я понял, что это нереально всех собрать: кто-то уедет на гастроли, кто-то заболеет, мы сыграем один спектакль, а потом всех не собрать. Я подумал, что у меня все собрано — надо зафиксировать на пленке. Я подал заявку в Минкультуры, но нам сказали, что не будут нас финансировать. Мы расстроились немного, ну а потом нас поставили в резерв и по остатку в конце года дали примерно 30 процентов от того, что мы просили. А просили мы аккурат, чтобы закончить картину, спасибо за это Минкультуры.
— Какие у вас дальнейшие планы в кино?
— Сейчас я подал заявку на фильм о современных террористах "Рабочий полдень". Это не лица кавказской национальности, они из ближайшего Подмосковья.
— Это тема вам близка?
— Мы оказались в таком мире, поэтому я захотел высказаться. У меня дочь живет в Париже. Когда там случился взрыв, она позвонила ночью, к ней прибежал мальчик из ее класса из этого кафе. Мир живет в этой системе координат и будет жить долго. Это мир упущенных возможностей. Политкорректность и толерантность, как я считаю, довели мир до этого состояния. Когда все обвиняют в этом Америку, я присоединяюсь полностью. В 90-е годы в России ты не должен был входить с бандитами ни в какие отношения. Нельзя пить с людьми, которых ты не знаешь — это сто процентов. Американцы стали условно выпивать с бандитами, это все и раскрутилось, и в ближайшие 10 лет я не вижу выхода. Но у России сейчас есть шанс стать державой, которая начнет все выравнивать.
— А если на фильм опять не дадут денег?
— Тогда я в следующем году поставлю спектакль "В рабочий полдень".
— Вы всегда в интервью подчеркиваете, что вы поклонник советского кино. Что в нем было для вас такого, чего нет сейчас?
— Это кино со своим лицом, оно не было похоже на европейское или американское. Потом вдруг нам всем в 80-90-х годах сказали, что мы — уроды, надо снимать боевики и американское кино. У меня нет комплексов, но я понимаю, что я не могу снять американское или китайское кино, менталитет другой. Если мы говорим про "Три сестры" — это вот оттуда. Я люблю, когда я узнаю себя в кино или своих знакомых. Я знаю этих людей, они живут рядом с тобой, это то, что делали Данелия, Рязанов.
— А вы узнаете себя в современных фильмах про, мягко говоря, мрачноватую российскую действительность?
— Почему режиссеры снимают жесткое кино? Наверное, они так живут. Я так не живу. Меня окружают люди приятные, красивые, интересные, с мнением, а не звери — мне такое не интересно. Если человек снимает так, значит он живет в такой системе координат. Даже мои "Три сестры", притом, что это трагическая история, она рассказана по-другому. Нельзя жить без любви, то есть, можно, но недолго — вы должны кому-то симпатизировать, вам должен кто-то нравиться.
— Вы возглавили театр "Модерн", провели там реорганизацию. Какие планы на ближайшее будущее в театре?
— В октябре мы выпустим спектакль "Матрешки на округлости земли"в котором играют Галина Петрова, Лика Нифонтова и Аня Ардова — это лирическая комедия. Еще у нас выходит музыкальный спектакль с элементами оперы по произведению Блока "12", музыку написал Владимир Дашкевич, либретто Юрий Ким. Это мы посвящаем столетию революции. А в следующем году я выпускаю "Юлий Цезарь" и "Войну и мир" Толстого.
— И снова классика?
— Потому что, опять же, хочется высказаться на эту тему. Я даже здесь на пляже сижу читаю "Войну и мир". Никто не ставил полностью спектакль "Война и мир", я не про оперу. У Петра Наумовича Фоменко был фрагмент романа. Спектакль хочу сделать 3-4 часа не больше, у нас в театре роскошные кресла, комфортно даже крупным людям, я специально не сужаю ряды.
— Вы комфортно себя чувствуете в роли худрука проблемного театра?
— В театре мне все нравится — это территория любви. Театр достался с проблемами, да, я расчищаю "авгиевы конюшни". Денег, которые дает департамент культуры на спектакль, конечно, их недостаточно, но если у вас успех, в зале аншлаг, и вы можете держать большую цену на билеты, и если спектакль не уйдет после первого сезона — вы заработаете. Сейчас мы продали все билеты на май и весь июнь. Я хочу ввести в театре абонемент на тройную премьеру, вы покупаете билет сразу на три премьеры по три тысячи (рублей — ред.), а я вас сажаю на место по четыре-пять тысяч. Зачем я это делаю? Я хочу формировать своего зрителя.
— Вы уже начали этот процесс, ввели дресс-код в театре.
— Да, у нас нельзя прийти в шортах, в кроссовках — я запретил, все одеваются очень прилично. У нас играет живая музыка, зрителям наливают бесплатно шампанское, но приходить в кроссовках — это нет. Это мой монастырь. 99 процентов людей от этого в восторге, я же не прошу смокинг, а один процент театралов и критиков возмущены: "Что он себе позволяет? " Я в детстве ходил с бабушкой в театр, и мне в мешочке с собой брали сменную обувь.
