Председателя Петросовета Николая (Карло) Семеновича Чхеидзе за глаза коллеги звали "папашей". Было ему в ту пору уже за 50, а выглядел он даже старше. К тому же в этом слове сошлись, полагаю, два противоречивых чувства, которые люди испытывали к Чхеидзе: уважение и некоторая ирония. Причем, похоже, оба чувства были справедливы.
Родился он в селе под Кутаиси, но во всех автобиографиях неизменно указывал, что родом из потомственных дворян. Учился в Новороссийском университете и Харьковском ветеринарном институте, но нигде не доучился – исключили за участие в студенческих волнениях. Обычная судьба для социал-демократа той поры. В 90-е годы XIX века многим из них пришлось заниматься самообразованием. Вот и Чхеидзе, благодаря себе самому, был начитанным человеком, не говоря уже о его марксистской подготовке.
Юлий Мартов, один из самых известных меньшевиков, как-то писал, что "Чхеидзе — самый образованный марксист на Кавказе".
С 1892 года — член грузинской социал-демократической организации "Месаме-даси", с 1898 года — член РСДРП (после раскола – меньшевик), впервые перевел на грузинский язык "Манифест коммунистической партии", участник первой русской революции 1905 года, депутат Думы двух созывов, где возглавлял фракцию меньшевиков. И даже масон – член так называемой думской ложи Великого Востока народов России, куда входили многие думцы (от октябристов до меньшевиков и эсеров), ставшие затем членами Временного правительства. Это обстоятельство, кстати, в немалой степени помогало "папаше" после Февраля утрясать разногласия между министрами и Петросоветом.
Справа налево: министр торговли и промышленности А.И. Коновалов, министр земледелия А.И. Шингарев, министр путей сообщения Н.В. Некрасов, министр иностранных дел П.Н. Милюков; председатель Совета министров князь Г.Е. Львов; министр юстиции А.Ф. Керенский; министр финансов М.И. Терещенко; государственный контролер И.В. Годнев; министр народного просвещения А.А. Мануйлов; товарищ министра внутренних дел Д.М. Щепкин. Петроград. Март 1917 года.
Справа налево: министр торговли и промышленности А.И. Коновалов, министр земледелия А.И. Шингарев, министр путей сообщения Н.В. Некрасов, министр иностранных дел П.Н. Милюков; председатель Совета министров князь Г.Е. Львов; министр юстиции А.Ф. Керенский; министр финансов М.И. Терещенко; государственный контролер И.В. Годнев; министр народного просвещения А.А. Мануйлов; товарищ министра внутренних дел Д.М. Щепкин. Петроград. Март 1917 года.
Как член Думы Чхеидзе запомнился не столько как яркий оратор (тут среди левых блистал Керенский), сколько как демагог. Возможно, здесь и надо искать истоки той иронии, которую у некоторых вызывал Николай Семенович. Критиковал власть Чхеидзе по любому поводу, совершенно не углубляясь при этом в конкретику проблемы. Когда, скажем, обсуждался вопрос о выделении средств на строительство Амурской железной дороги, Чхеидзе под аплодисменты своей фракции утверждал, что проект отражает лишь классовые интересы дворянства и буржуазии. В ответ на аргумент правительства, что строительство железной дороги будет способствовать освоению новых территорий, на которые смогут переселяться безземельные крестьяне, Чхеидзе предлагал сослать в эту глушь "просвещенных" помещиков. Отвергал даже доводы военно-стратегического характера: напротив, магистраль, говорил он, "послужит не средством обороны, а проводником неприятеля вглубь страны".
Впрочем, власть отвечала на выпады Чхеидзе столь же "мудро". Когда ее терпение лопнуло, она попыталась в 1914 году привлечь его к уголовной ответственности за "призывы к свержению существующего строя".
Так истолковали его слова, что для обновления страны оптимальным был бы республиканский режим. Скандал на этом пустом месте вышел тем не менее крупный. Чхеидзе он принес известность, а власти, которая не приняла в расчет корпоративной солидарности Думы, одни неприятности. Сплотившись, думское большинство, включая октябристов, спешно приняло закон о невозможности привлечения депутатов к ответственности за их высказывания. Правительство сначала энергично сопротивлялось, но затем Николай II, не желая политической конфронтации, распорядился закрыть дело Чхеидзе "за отсутствием состава преступления".
Иначе говоря, возглавил Петросовет "папаша" не случайно: имя у него уже было. Однако есть и другое не менее важное обстоятельство, которое способствовало его избранию. При всем пристрастии к громким словам (он этим грешил постоянно и после Февраля) в конкретной политике Николай Семенович был, наоборот, человеком умеренным, классическим центристом. Считал, что преобразования идти вперед должны, однако не рывками, а постепенно, чтобы Россия не завалилась "в штопор". И это шло от твердых убеждений. Еще в канун революции он был противником, как он говорил, "стачечного азарта" пролетариата. А осенью 1916 года на Кавказе призывал "прекратить беспорядки". Как говорил лидер эсеров Виктор Чернов, "я понял, почему Чхеидзе стал во главе Петроградского Совета: с ним росло ощущение прочности и политической ясности".
Этой же умеренной позиции он придерживался и позже, постоянно сглаживая противоречия внутри самого Петросовета и между Советами и Временным правительством.
Это был особый дар. Как рассказывают, он мог утихомирить любую разбушевавшуюся толпу. Именно поэтому в первые революционные дни именно Чхеидзе у Таврического дворца чаще всего и говорил с возбужденным народом. Как вспоминал член Петросовета Николай Суханов, "едва успевал он вернуться и раздеться, как врывался делегат с категорическим требованием Чхеидзе, иногда подкрепляемым даже угрозами, что толпа ворвется. И усталый старик, сонный грузин, с покорным видом снова натягивал шубу, надевал шапку и исчезал".
И еще из воспоминаний Чернова: "Чхеидзе мог, если бы хотел, стать в центре Временного правительства революции: реальная сила была в руках Совета. Он этого не захотел: Чхеидзе был глубоко скромен. Скромность — свойство, прежде всего и легче всего утрачиваемое на политической арене, где так бесконечно часто приходится выступать и фигурировать. Быть может, властебоязнь была тогда недостатком. Но я издавна привык наблюдать среди политических деятелей тех, у кого велики достоинства самых их недостатков, и тех, у кого велики недостатки самых их достоинств: Чхеидзе был человеком первой из этих двух категорий".
В день прибытия Ленина Николай Семенович, который приехал на Финляндский вокзал приветствовать большевистского вождя от имени Петросовета, был мрачен: видимо, понимал, что дни умеренности для русской революции миновали.
Приветствуя Ленина, он тем не менее сказал то, что считал нужным: время для социализма в России еще не настало, и главная задача момента — защитить родину "от всяких посягательств как изнутри — от контрреволюционных сил, так и извне — от посягательств внешних завоевателей". Ленин равнодушно выслушал Чхеидзе, а затем вышел к народу и призвал людей к мировой революции.
Что же до твердого характера Николая Семеновича, то о нем лучше всего говорит трагический эпизод, который произошел в самый разгар февральских событий. В момент трудных переговоров с представителями Временного комитета Думы Чхеидзе вызвали к телефону. Через какое-то время он вернулся с каменным лицом и продолжил дискуссию. Лишь потом все узнали, что, играя с ружьем, погиб его сын. Не покидая Таврического дворца, Чхеидзе продолжал работать и дальше. И только в день похорон попросил освободить его на пару часов. Как он сказал, "в настоящее время нет места ни личному горю, ни счастью".
Зал заседаний Государственной думы Российской империи ( с 1906 г.),
Временного комитета Государственной думы, а затем и Временного правительства (с февраля 1917 г.), Петроградского совета рабочих депутатов (с июля 1917 г.), где неоднократно выступал В.И.Ленин.
Чхеидзе возглавлял Петросовет до начала сентября, когда верх в Совете взяли большевики. И уехал домой в Грузию. Формально в отпуск, но, думаю, просто не хотел видеть своими глазами то, что должно было неизбежно произойти дальше. Больше в Россию Чхеидзе не возвращался, вся его дальнейшая политическая судьба связана уже с грузинскими событиями. С 1918 года он председатель Закавказского сейма и Учредительного собрания Грузии. Однако и оттуда пришлось уехать во Францию, когда пришли большевики. Тяжело болел туберкулезом. Может быть, поэтому, а может быть, потому что все, о чем мечтал, закончилось крахом, застрелился.
Покидая место председателя Петросовета, Чхеидзе горько заметил: "Президиума больше нет".
Точнее было бы сказать, что в России наступал закат многопартийности. А само кресло председателя Петроградского Совета, конечно же, вакантным не осталось – в него тут же уселся Троцкий.
Но это уже совсем другая история.
