Максим Соколов, для МИА "Россия сегодня"
Президент США Барак Обама сделал открытие. Он установил, "что усиление российского военного присутствия в Сирии является признаком "беспокойства", которое испытывает Башар Асад. Именно поэтому глава Сирии обратился за помощью к российским военным советникам". Открытие Обамы совершенно справедливо.
Если бы территория США стала ареной ожесточенной гражданской войны и вдобавок подвергалась вторжению ожесточенных религиозных фанатиков самого крайнего толка, скорее всего, Обама также испытал бы беспокойство. Другое дело, что дальнейшие выводы, которые он делает из беспокойства Асада, не для всякого очевидны.
Действительно, ближневосточный театр военных действий географически гораздо ближе к России, чем к США. Более того, военно-политическое руководство России, наверное, это знает. Может быть, оно даже про себя задается вопросом, отчего США, т. е. держава, отдаленная от Ближнего Востока многими тысячами километров и сама признающая устами Обамы этот географический факт, столь близко берет к сердцу интересы этого далекого для нее региона и столь решительно и смело борется за мир в этом регионе — сперва в Ираке, затем в Ливии, сейчас в Сирии. Так решительно, что скоро совсем камня на камне не останется.
А может быть, российское руководство уже и не задается такими вопросами, понимая, что всемирному императору шлея под хвост попала и апелляции к разуму довольно бессмысленны.
Но тогда тем более насущным является правило "враг моего врага — мой друг". Покуда режим Асада держится в Сирии и с переменным успехом отбивает атаки ИГИЛ, не давая боевикам с черным знаменем победоносно пройти через всю Сирию и далее, ресурсов ИГИЛ не хватает, чтобы развернуть наступление на других направлениях. Если Сирия будет покорена и режим Асада падет, высвободившиеся силы можно будет бросить далее.
Остается выбирать, какую сторону поддерживать. С иной точки зрения, режим Асада, бесспорно, не идеален (хотя Ближний Восток вообще не богат идеальными режимами). Это деспотия, впрочем, по региональным меркам, довольно умеренная и даже просвещенная. Другие светские деспоты, павшие в ходе демократизации Ближнего Востока, т. е. Хусейн и Каддафи отличались меньшей умеренностью и просвещенностью, однако же, чем дальше, тем больше люди склонны поминать их незлым, тихим словом. По крайней мере отмечать, что какой-никакой, но порядок, царивший при деспотах, ныне сменился кровавым хаосом без берегов. Режим Асада, более или менее руководствующийся девизом "живи и жить другим давай", и ИГИЛ с публичными квалифицированными казнями инаковерующих, гонениями на меньшинства, уничтожением памятников древней культуры, а равно и современной светской культуры — вообще-то выбор для вменяемого человека довольно очевиден. Понять, что альтернативой умеренной деспотии на нынешнем Ближнем Востоке является не Швейцария, а кровавая резня под черным знаменем — очень большого ума для этого не надо.
22 июня 1941 г. у Черчилля хватило здравого смысла — или здорового цинизма, это как угодно, — чтобы описать свою позицию при схватке двух не слишком любезных ему режимов следующими словами: "Если бы Гитлер вторгся в ад, я по меньшей мере благожелательно отозвался бы о сатане в палате общин". И Черчилль, а полгода спустя и Рузвельт пошел на союз с СССР, потому что выбор союзника был небогат, а союз с Третьим рейхом привлекал их еще менее.
Занимай Керри пост госсекретаря США при президенте Обаме в 1941 г., он, очевидно, провозгласил бы, что "поддержка Сталина в антигитлеровской борьбе лишь усиливает позиции Гитлера, потому что в ответ Гитлер будет тратить на войну еще большее количество оружия и денег". А предоставь союзники СССР своей судьбе, и возьми Гитлер Москву, он перестал бы тратить деньги на войну и Третий рейх как-нибудь сам по себе рассосался бы. Пофилософствуй — ум вскружится.
