О том, как специалисты оценивают нынешнюю ситуацию на площадке "Фукусимы-1" и в прилегающих к ней районах, в беседе с РИА Новости рассказал один из ведущих мировых специалистов по безопасности мирного атома, директор Института проблем безопасного развития атомной энергетики Российской академии наук (ИБРАЭ), член-корреспондент РАН Леонид Большов.
— Леонид Александрович, четыре года назад, сразу после аварии, российские специалисты в области безопасности атомной энергетики, прежде всего в ИБРАЭ, в течение очень короткого времени сделали полностью оправдавшийся прогноз о том, как будут развиваться события, и о том, что ни о какой катастрофе речь не идет. Как вы оцениваете то, что произошло, и то, что делается в Японии сейчас?
— Напомню, что произошло на станции. После очень сильного землетрясения, названного затем "Великим японским землетрясением", возникло мощное цунами — большее, чем ожидали проектанты АЭС. Оно обрушилось на станцию. Тем не менее станция после такого удара стихии выстояла, реакторы ее энергоблоков были остановлены. Мелкий ремонт — и станцию можно было бы запускать вновь.
Но нарушилось энергоснабжение станции, в том числе необходимое для работы циркуляционных насосов, которые прокачивают охлаждающую воду через активную зону реакторов, чтобы она не расплавилась.
А резервные дизель-генераторы, которые обеспечивали бы насосы электроэнергией на случай отключения основного энергоснабжения станции, располагались в подвалах блоков. Пришедшая вода их затопила, и дизель-генераторы вышли из строя. Реакторы остались без охлаждения.
При окислении оболочек тепловыделяющих элементов образовался водород, который взорвался в зданиях первого, второго и третьего блоков. На четвертом блоке топливо было выгружено из реактора и находилось в бассейне выдержки, поэтому там взрыва водорода не было.
Таким образом, ошибки в конструкции станции и отсутствие продуманного, подготовленного заранее анализа возможных событий и последующих действий привели к тому, что ситуация из непростой, но которую можно было преодолеть, переросла в тяжелую аварию с расплавлением ядерного топлива в активной зоне реакторов.
В течение первых дней после ЧП, с одной стороны, наблюдалась паника в японском руководстве и среди населения, с другой — компания-оператор станции TEPCO старалась не выносить сор из избы. И это при том, что "изба" уже была развалена — кадры со взрывами показывало японское телевидение.
Тем не менее советы, которые с первых часов после аварии давали и мы, и специалисты из других стран, не нашли адресатов в Японии. Это тоже сыграло свою роль в утяжелении последствий аварии.
— Как события развивались дальше?
— Произошел выброс радиоактивных веществ. Ветер дул в разные стороны, образовался юго-западный след — поменьше и северо-западный — побольше. Но даже в этом северо-западном следе максимальная доза вне площадки станции составляла на уровне 150 миллизивертов.
Японское правительство приняло решение — отселить большое число людей с большой территории. Выселили всю 30-километровую зону вокруг станции и захватили еще несколько районов по северо-западному следу.
— Словосочетание "тридцатикилометровая зона" напоминает о Чернобыле, но надо ли было после меньшей по масштабам аварии на "Фукусиме" отселять людей с такой же территории?
— Нет, это было сделано напрасно. После Чернобыля наши ведущие специалисты по радиационной защите, слава богу, имели достаточное влияние в Советском Союзе, и у нас было принято решение в первый год на территории, где годовая доза меньше 100 миллизивертов, никого не трогать, никого не отселять. Естественно, были приняты защитные меры по продуктам питания, меры по дезактивации, все делалось для возвращения к нормальному режиму.
Другое дело, что на сломе эпох эти решения в 1991 году были подвергнуты ревизии и дополнительно боле 100 тысяч человек было переселено во вновь построенные в чистом поле поселки. Люди не хотели переезжать. В России, Украине и Белоруссии 8 миллионов человек были объявлены жертвами Чернобыля, хотя они оказались жертвами не радиации, а популистских решений. Ученых в тот момент не слушали.
И для японцев мы выдавали рекомендации, что ни в коем случае не надо переселять много людей, а уж с территорий с уровнем 20 миллизивертов в год и меньше — уж точно не надо никого отселять. Но отселение пошло несмотря ни на что.
— И это при том, что 15-20 миллизивертов — это доза, получаемая за один сеанс полной компьютерной томографии. Что же было дальше?
— В итоге, образно говоря, шарик покатился по наклонной плоскости — когда затронуты судьбы большого числа людей, это оказывает сильное воздействие на все общество.
Жители Японии гордились своей атомной энергетикой, считая, что уж где-где, а в их стране с современной техникой тяжелых аварий быть не может. Но тут общество за очень короткое время развернулось на 180 градусов, и атомная энергетика для японцев оказалась худшим злом. Конечно, свой психологический отпечаток наложило и то, что Япония в свое время подверглась атомной бомбардировке.
Сейчас в дальние от станции места людям разрешено возвращаться. Но этот процесс все же идет медленно, поскольку один раз перепугав народ, отыграть ситуацию назад очень трудно. На это требуются десятилетия — это мы видим по своему опыту. Но возвращать людей придется.
— До сих пор приходится часто слышать прогнозы, что после "Фукусимы" якобы непременно резко возрастет число раковых заболеваний, прежде всего рака щитовидной железы.
— Это непрофессиональные суждения. Подобного не произошло. Вероятность "получить" опасный изотоп йод-131, образующийся в ходе цепной реакции, существовала только в первые сутки после аварии на "Фукусиме" — потому что его период полураспада лишь восемь дней. Принимавшиеся необходимые меры, безусловно, снизили этот риск. К тому же рак щитовидной железы — довольно редкое заболевание. Да, здоровье и жизнь отдельного человека бесценны, но надо понимать, что, когда мы смотрим на здоровье нации в целом, это эффекты, не вносящие существенного вклада в медицинскую статистику. Конечно, степень опасности преуменьшать нельзя, но нельзя ее и преувеличивать, как это делают неграмотные люди.
— В чем заключаются основные проблемы, стоящие сейчас перед японскими специалистами, на что им надо направлять силы и ресурсы?
— Японские специалисты поставили перед собой очень трудную задачу — снизить уровень годовой дозы облучения до 1 миллизиверта, что потребовало принятия очень дорогой программы. Это было сделано тоже нерационально.
— Почему? Ведь стремление максимально снизить дозу облучения кажется естественным?
— Здесь проявилась вот какая особенность норм радиационной безопасности. Дозы химических загрязнителей, например, регулируются по принципу "опасно — не опасно", для них накоплена значительная медицинская статистика. А радиационные аварии происходят очень редко, и большого объема экспериментальных данных, собранного медиками, тоже несравнимо меньше. Поэтому специалисты, занимающиеся радиационной защитой, пошли по принципу "что не знаем, то предположим".
Отсюда возникла линейная безпороговая концепция, согласно которой малые дозы опасны так же, как и большие. Хотя это противоречит биологическим законам. В живых организмах есть механизмы репарации, восстановления после воздействия малых доз. Если бы ее не было, вряд ли бы жизнь на Земле смогла существовать в условиях действия космических лучей и радиоактивного излучения в природе.
Поэтому маленькие дозы — поле для спекуляций. Недобросовестные люди начинают выискивать огромные эффекты от малых доз, доходя в своих заявлениях до того, что Чернобыль так или иначе затронул чуть ли не два миллиарда людей по всей планете.
И это при том, что некоторые научные данные говорят о том, что малые дозы радиации даже полезны. Например, те же радоновые ванны, которые прописывают врачи. Но и там для радона специально оговорили максимальную дозу 10 миллизивертов. А для всего остального — все та же граница в 1 миллизиверт в год. Из этого становится ясно, что здесь что-то не так с точки зрения, какую же дозу разумно считать максимально допустимой.
Поэтому, когда есть две шкалы — одна для нормальных ситуаций, а другая для аварийных, где предел дозы — 50 миллизивертов в год, то любое лицо, принимающее решения, но при этом не обремененное глубокими познаниями в радиационной безопасности, будет стремиться обезопасить народ, используя самые жесткие нормативы.
Японцы пошли именно по этому пути, поставив перед собой очень сложную задачу. Теперь нужно вывезти огромные массы грунта и захоронить их где-то. Требуется построить новое жилище, чтобы людям было, куда возвращаться.
— Что вы скажете относительно нынешней ситуации на самой станции?
— Там уже сделано очень много — разгружен бассейн выдержки топлива на четвертом блоке, идет подготовка к тому, чтобы извлечь топливные расплавы из реакторов первого-третьего блоков. Сразу после аварии были построены тонкие "саркофаги" временные, которые прикрыли поврежденные блоки, сейчас они снимаются, ставятся большие стационарные сооружения.
Но есть большая проблема с водой. Поскольку герметичность первого контура при аварии была нарушена, а топливо надо было все равно охлаждать, воду, сначала пресную, а затем морскую, лили в зону, она выливалась на площадку станции. Эту воду собирали в емкости, которые расставляли на территории станции и рядом с ней на берегу. Потом обнаружили, что есть еще один источник появления радиоактивной воды — при землетрясении была нарушена гидроизоляция, и грунтовые воды, расположенные в районе АЭС достаточно высоко, стали вымывать радионуклиды. Эту воду тоже надо собирать. Но емкостей не хватает, через какое-то время они начинают течь, загрязненная вода попадает в океан.
— В первое время после аварии доводилось встречать утверждения, что Тихий океан отравлен навсегда.
— Да никакой катастрофической ситуации нет и в помине. В районе станции океан глубокий и течения там достаточно сильные, поэтому происходит большое разбавление и это не оказывает влияния на японские рыбные промыслы и уж тем более — на российские промыслы.
В целом, что касается этой проблемы с загрязненной водой, то рано или поздно она будет решена.
— Кстати, японские специалисты в прошлом году выбрали специалистов "Росатома" в числе возможных участников проекта по очистке накопившейся радиоактивной воды от одного из радионуклидов — трития.
— И это абсолютно закономерно. Я уверен, что, если бы российских специалистов с их опытом ликвидации последствий чернобыльской аварии сразу привлекли к устранению последствий "Фукусимы", многие вещи были бы пройдены гораздо легче. Нашим специалистам известно не только, что в таких ситуациях надо делать, но и что работает, а что нет, какие решения надо принимать.
Японские специалисты развили мощную робототехнику, способную работать внутри поврежденных энергоблоков, но вот чего им не хватало — это общего взгляда на проблему, способности посмотреть на нее со всех сторон.
Мы столкнулись с этим на собственном опыте. Наши специалисты из Росэнергоатома и ИБРАЭ в первые дни после аварии были посланы в Токио со всеми сделанными к тому моменту расчетами по развитию ситуации на энергоблоках, по возможному радиоактивному загрязнению. Эти расчеты могли очень сильно помочь, но вот эта многоуровневая система принятия решения, существующая в Японии, боязнь мелких чиновников на нижних этажах брать ответственность на себя, не позволили полностью использовать наши предложения. А когда доходило до дела, время уже было упущено.
Что особенно огорчает, те проблемы, которые вскрылись в момент аварии, были ясны задолго до нее. Различные миссии Всемирной ассоциации операторов АЭС (WANO) и МАГАТЭ на "Фукусиму-1" указывали на недостатки этого американского проекта станции первого поколения, разработанного компанией General Elecric. Но в США на аналогичных блоках была проведена модернизация, и возможные риски были снижены. А японцы решили: станции осталось один-два года до конца эксплуатации, будет продлен срок ее работы или нет, неизвестно, лучше сэкономить деньги.
— Есть предположения, почему японская сторона так поступала?
— Эту сторону дела я тоже соотнесу с японским менталитетом. Для жителей Японии характерна приверженность к установленным правилам, отсюда их вера в то, что если просто их соблюдать, то ничего не случится.
Мы в 1992 году были в Японии с академической делегацией, и на одной из атомной станций TEPCO поинтересовались, как японцы тренируют операторов своих АЭС на случай возникновения тяжелых аварий. Ответ был такой: "японское общество очень плохо относится к самой возможности тяжелых аварий, поэтому у нас работа поставлена очень дисциплинированно, все по правилам и таких ЧП у нас быть не может". Мы лишь недоуменно переглянулись.
— А как вы относитесь к тому, что правительство Японии сразу после аварии решило отказаться от атомной энергетики?
— Это было сделано в состоянии испуга. Но это далеко не лучшее состояние для взвешенных, серьезных решений.
В ряде других стран после "Фукусимы" тоже поначалу решили отказаться от атомной энергетики, и тоже под влиянием эмоций. И, к сожалению, к этому всегда примешивается политика.
Я помню, как после развала Советского Союза эмоциональным отношением населения к атомной энергетике немедленно воспользовались политические деятели, стремившиеся набрать лишние голоса и объявлявшие, что "мы вас спасем от этого ужасного зла". В СССР была программа, по которой к 2020 году у нас должны были быть введены 100 гигаватт атомных мощностей. Но после Чернобыля программу остановили, стройки во многих местах страны были прекращены.
Вот только когда выборы заканчиваются, начинается повседневная экономика. И она все расставляет по своим местам. Она требует, чтобы горели лампочки.
Что произошло, например, в Армении после землетрясения в Спитаке 1988-го года? Раздались дружные голоса: "Остановить Армянскую атомную станцию!". Остановили. И в ближайшую зиму в Ереване вырубили на дрова почти все деревья. Пришлось станцию перезапускать.
То же самое и в Японии. Стал падать ВНП, пришлось ввозить сжиженный газ, уголь — это все дорого стоило, в то время как атомные станции давали значительно более дешевое электричество. Естественно, это очень сильно повлияло на экономику Японии. В итоге промышленный, финансовый сектор стал давить на правительство, произошла смена кабинета министров и вот уже принимаются решения о перезапуске в Японии атомных энергоблоков.
Вместе с тем система ядерного регулирования в Японии после "Фукусимы" была в корне перестроена. Были, в частности, разработаны новые правила, соответствующие мировым, а то еще строже. Каждую станцию, которую предлагают перезапустить, проверяют очень тщательно, по полной программе. Если все в порядке, комиссия дает разрешение. Но "второй ключ" находится у префектур: только если местная власть согласна, атомная станция запускается вновь. Сейчас идет активно процесс проверки и запуска достаточно безопасных блоков.
Китай, который остановил новое строительство после "Фукусимы", тщательно прорабатывал вопросы безопасности и в итоге запретил у себя строительство станций второго поколения, только проекты третьего поколения и три плюс — с повышенным уровнем безопасности.
То есть процесс сооружения новых блоков вновь идет по всему миру.
— Но вот Германия как объявила в 2011 году об отказе от атомной энергетики, так это решение и не пересмотрела.
— Ну это особенности политических процессов в богатой стране. Когда Германия после войны была бедной, никто не вспоминал про ужасное загрязнение Дуная немецкими металлургическими мероприятиями. Речь тогда шла о том, чтобы хлеба хватало. Но когда экономика страны "раскрутилась", государство разбогатело, вспомнили про экологию. Дунай очистили до такой степени, что в нем не только можно купаться, но и пить воду из него. И в Германии после "Фукусимы" решили — давайте у себя обойдемся ветряной и солнечной энергетикой, а закупать электроэнергию с атомных станций у соседей.
При этом словно забывается, что угольная энергетика вносит гораздо больший вклад в радиоактивное загрязнение окружающей среды, чем АЭС. В нормальном состоянии атомная энергетика — чище не придумаешь.
В целом надо понимать, что нигде никогда не бывает окончательного состояния абсолютной безопаcности. Обеспечение безопасности — это постоянный процесс. Надо все время искать слабые места, их устранять.
Да, в современной атомной энергетике есть определенный риск тяжелых аварий. Но конструкторы работают, уменьшая ее. Например, ловушки расплава — конструкции, которые строятся на АЭС российских проектов и которые в случае тяжелой аварии обеспечивают удержание расплавленного топлива, не давая ему выйти наружу. А вот американцы на своих новых блоках АР-1000 ловушку расплава решили не ставить — их эксперты сочли, что конструкция этих блоков такова, что расплав ядерного топлива не выйдет за пределы активной зоны.
Сейчас ищутся подходы к тому, чтобы, например, не допустить самой возможности расплава топлива, не допустить разгона реактора. Принципиально такие варианты есть.
— Что говорят ваши зарубежные коллеги, как в их глазах выглядит Россия с точки зрения обеспечения безопасности атомной энергетики?
— Атомная энергетика — это та область, где мы по-настоящему конкурентоспособны, где мы не просто вровень стоим с другими странами, но и по ряду направлений их опережаем, в том числе по вопросам безопасности. На нас в мире смотрят с уважением.
Наши станции покупают не только в Азии, но и в Европе. Достаточно привести пример Финляндии, которая выбрала Росатом для строительства своей АЭС "Ханхикиви". А ведь в Финляндии самые жесткие в Европе нормы безопасности.
— Каким, по-вашему, должен быть главный вывод из событий четырехлетней давности?
— Я считаю, что надо предотвращать любые аварии, последствия которых могут очень серьезным образом повлиять на общество, в том числе благодаря непродуманным действиям. В результате получается, что люди страдают не от последствий аварий как таковых, а от чрезмерных контрмер. Попытки защитить людей, когда они не основаны на рекомендациях науки, наносят гораздо больше вреда, чем пользы. Вот этого не должно быть. А для этого надо слушать экспертов.
