Ростислав Ищенко, президент Центра системного анализа и прогнозирования
В конце восьмидесятых — начале девяностых годов прошлого века народы СССР узнали, что они были колонизованы, а перед этим завоеваны. Естественно, русскими. Причем, что интересно, русские как-то странно завоевывали территории. Никто не высказывал сомнения в русскости Ставрополья, присоединенного к России только в последней четверти XVIII — первой половине XIX века. Зато выяснилось, что на территориях Малой, Белой и Червонной Руси, где русские жили испокон веков, они сами себя завоевали и колонизовали.
Также оказались "захваченными" такие народы, как казахи и грузины, сами просившие о подданстве во избежание уничтожения агрессивными соседями (казахи — джунгарами, грузины — иранцами и турками).
В общем, частично усилиями внешних сил, а частично — силами внутренних псевдодемократических агитаторов-компрадоров Россия предстала огромным агрессивным угнетателем — "тюрьмой народов".
Данная пропаганда основывалась на формальных признаках — Россия действительно была и остается крупнейшим государством планеты, и на ее территории действительно проживает народов не меньше, чем в ООН — государств.
О том, насколько эта пропаганда не соответствовала действительности и насколько была направлена исключительно на разрушение российской (советской) государственности, свидетельствует тот факт, что тогда же и теми же агитаторами персонально для русских была изобретена легенда о русском народе как главном угнетаемом в собственной империи. В то время как казахам внушали, что русские забрали у них свободу, русским рассказывали, что казахи их "объедают".
Сложность переговоров о малейшей координации, о примитивнейшем органе оперативного согласования вопросов, представляющих общий интерес, как раз и вызвана настороженным отношением к России даже ближайших союзников и партнеров. Между тем, именно в результате подобного ошибочного поведения местной элиты (старавшейся сохранить независимость, на которую Россия и не покушалась, но которую они сами не могли защищать) многие земли были вынужденно включены в свое время в состав Российской империи.
Ведь сегодняшняя ситуация, когда союзники желали бы получать защиту от внешней опасности, льготы в торговле и доступ на российский рынок, ничего не давая взамен, отнюдь не уникальна. Более того, чем сильнее оказывалась экономическая и военная зависимость союзников от России, тем больше они стремились подчеркнуть свою политическую независимость и найти дипломатические рычаги для компенсации российского влияния зарубежным. В результате союзники России (на Балканах, Кавказе и в Средней Азии) еще в XVIII-XIX веках предпринимали действия, однозначно воспринимаемые Петербургом как предательство, а на взгляд самих союзников — свидетельствовавшие о великой геополитической мудрости.
В конечном итоге эта "мудрость" приводила к тому, что в один прекрасный день Россия оказывалась перед ситуацией, аналогичной той, что сложилась сейчас на Украине. Местная элита, в своем стремлении к "геополитическому балансу", а также во внутренней грызне за право грабить страну, доводила ситуацию до разрушения государственности, начала гражданской войны, попадания территории под иностранный (недружественный России) контроль. В результате, уже просто защищая свои собственные границы от опрометчиво приведенных "союзниками" агрессоров, Россия была вынуждена продвигаться на новые территории.
То есть введение непосредственного имперского политического управления в подавляющем большинстве случаев было вынужденной мерой, которая реализовывалась лишь тогда, когда местная элита расписывалась в полной неадекватности и неспособности организовывать нормальную жизнь на управляемых ею территориях.
Отказ России от прямой оккупации и введения имперской администрации, если эти действия не вызывались жизненной необходимостью (в том числе обеспечением выживания самих "оккупируемых"), объяснялся просто. Российская империя практически всегда обладала огромной территорией, но недостаточным для ее освоения населением. Это порождало проблему защиты протяженных границ.
Поэтому, например, Россия не была заинтересована в выдвижении своей границы к Китаю, где в XVII веке укрепилась сильная маньчжурская династия, на юг Средней Азии, где уже в XVIII веке сталкивались российские и английские интересы. России был выгоден буфер из казахских кочевий, отделявший их от более агрессивных и сильных народов, границу с которыми к тому же вполне надежно контролировали калмыки и яицкие казаки.
Точно так же российское продвижение на Кавказ началось лишь тогда, когда появилась опасность персидского и турецкого закрепления в Закавказье. То есть, когда элита кавказских лимитрофов сама, руководствуясь амбициями, которые сегодня мы назвали бы "геополитическими", ликвидировала буферный характер своих государственных образований.
Обратим внимание, что покорение народов Северного Кавказа, которые реально нападали на приграничные русские территории, началось лишь после присоединения территорий в Закавказье. По логике, между тем, должно было быть наоборот — вначале необходимо было подчинить полугосударственные образования, которые граничили с тобой и доставляли некоторые неудобства, и лишь затем двигаться в зону существования хоть и небольших, но древних и устоявшихся государств.
Что же произошло? В Средней Азии казахские жузы, несмотря на свои многократные просьбы о присоединении к России, и даже на позитивные ответы Петербурга, были реально взяты под контроль лишь тогда, когда в результате двухсотлетних казахо-джунгарских войн обе стороны настолько истощили друг друга, что Джунгарское ханство было ликвидировано цинскими войсками. В связи с военно-политической слабостью казахов появилась опасность продвижения маньчжуро-китайских войск до восточного берега Каспия и Южного Урала. Такой сосед под Астраханью России был не нужен, пришлось двигать границу в Уйгурию.
Аналогичным образом в результате постоянных интриг при дворе Картли-Кахетинского царя Ираклия II, подписавшего с Российской империей Георгиевский трактат, возникла реальная опасность установления турецкого контроля над Закавказьем и прорыва на Северный Кавказ.
Подобным же образом нарастала иранская угроза. Напомню, что это был период накануне русско-турецкой войны 1806-1812 и русско-иранской 1804-1813 годов. С учетом того, что в 1805-1807 и 1812-1814 гг. Россия вела войны с Наполеоном, необходимость обеспечить южный фланг была очевидна.
О том, насколько в принципе для России было не актуально с точки зрения стратегических задач втягивание в конфликт на Кавказе, свидетельствует тот факт, что, приняв на себя обязательства по защите Картли-Кахетинского царства, Россия втянулась в практически столетнюю Кавказскую войну, к тому же осложняемую тремя русско-турецкими и одной русско-иранской войной.
Между тем понятно, что граничить с племенами Северного Кавказа, пребывавшими на догосударственном уровне развития, России было несколько неудобно (из-за пограничных грабежей), но безопасно. С шайками грабителей справлялись донские, терские, кубанские и черноморские казаки, а вот для войн с Персией, Ираном и постоянного контроля территории на Кавказе пришлось держать 30-50 тысячное войско, строить крепости, вводить гражданскую администрацию, тратить большие деньги и усилия. При условии, что партнеры России играли бы честно, во всем этом не было бы необходимости.
Конечно, экономическая интеграция тогда не называлась "таможенным союзом", но везде (и в Вене, и в Лондоне, и в Стамбуле) прекрасно знали, что за интересы своих купцов (интересы экономические) государство будет воевать вернее, чем за интересы неких непонятных вассалов, которых надо защищать только потому, что они признают над собой твое формальное верховенство. То есть тесная экономическая интеграция союзников делает необходимость их военной защиты настолько очевидной, что никому и в голову не придет нападать.
Но если союзники, ничего не вкладывая в общую экономическую копилку, стремятся использовать твою военную мощь для решения своих мелких территориальных проблем, то рано или поздно они втравят тебя в большую войну. Чтобы ее избежать (или предотвратить ее повторение), приходится вводить на союзных территориях более адекватное управление.
Сегодня, на новом витке истории, мы видим то же самое стремление союзников "подстраховаться" от российской мощи за счет установления "конструктивных", а на деле предательских отношений с теми странами, от которых Россия этих союзников постоянно защищает. Это называется "прагматизмом".
На деле это прагматизм сродни украинскому — ведущий к самоуничтожению. Союзники сами открывают врагу дверь, пускают его к себе домой, откуда калитка ведет прямо на задний двор России, а потом удивляются: "Чего это с нами так поступили?" Янукович до сих пор не может понять, где же тот договор, что он подписывал с оппозицией и западными посредниками 21-го февраля 2014 года.
В действительности российское первенство во взаимоотношениях с союзниками определяется двумя безусловными фактами:
— российская экономика мощнее и служит локомотивом любого интеграционного объединения;
— российская военная и политическая мощь защищает союзников России уже самим фактом своего существования.
Но когда союзники начинают заигрывать с общим врагом, идти ему на уступки, торговаться с ним об условиях сдачи России, то враг получает право требовать от России: не вмешиваться во внутренние дела и уважать право "суверенного выбора" партнера, как это было на Украине.
Россия никого не может спасти и защитить вопреки воле защищаемых. Но после того как враг начнет угрожать России с сопредельной территории, Россия имеет полное право и даже обязана взять эту территорию под свой контроль, дабы обеспечить собственную безопасность.
Во всех иных случаях покушения на "суверенитет" местных элит со стороны России невозможны, потому что, во-первых, действуя в интересах своих государств, эти элиты и так будут автоматически действовать в интересах России (просто интересы совпадают). Во-вторых, у России, как и двести-триста лет назад, сохраняется огромное несоответствие между протяженностью неосвоенных территорий и ограниченностью населения. Россия заинтересована не в прирезке новых земель, а в увеличении численности населения.
Отсюда вытекает, что, в-третьих, России нет необходимости принимать на себя ответственность за территории, которые потребуют привлечения российских ресурсов для выравнивания уровня жизни. Куда спокойнее, когда ответственность за них перед местным населением несет местная элита. Более того, с чужими (управляемыми собственной элитой) можно выстраивать куда более прагматичные и выгодные России экономические отношения, чем со своими (мы ведь в ответе за тех, кого приручили).
