Михаил Агаджанян, политолог (Ереван), для Центра международной журналистики и исследований МИА «Россия сегодня»
На стадии разработки документ назывался Договором о союзничестве и интеграции. Все верно: с учетом пройденного с 2008 года этапа отношений Москвы и Сухума отношения двух союзников требовали решительного сближения.
Эту миссию — и терминологически, и содержательно — была призвана выполнить именно интеграция двух стран. Оборона, безопасность, внешняя политика, торгово-экономические связи стали бы конкретными слагаемыми межгосударственной интеграции. Впрочем, интеграционные моменты сохранили свою актуальность и в подписанном Договоре о союзничестве и стратегическом партнерстве.
Проект договора в Сухуме был воспринят неоднозначно. Часть общественных сил республики отнеслась к документу весьма настороженно. Общий смысл критических замечаний сводился к тому, что абхазская сторона окончательно теряет суверенитет, так как договор вводит понятия «общее пространство» и «согласованная политика». Якобы Москва забирает у Сухума последние остатки суверенитета, суля взамен новые экономические преференции.
Прежде всего, следует заметить: слияния вооруженных сил двух стран не будет. Создается объединенная группировка войск, а не общие структуры армейского командования двух стран. Юридически, на межгосударственном уровне, закрепляется нынешняя реальность оборонного сотрудничества. В документе раскрывается содержание понятия «общее пространство обороны и безопасности»: аналогичные формулировки традиционны для договоров о системах коллективной безопасности и военных союзах. В нем говорится о создании Объединенной войсковой группировки для отражения агрессии — вооруженного нападения — против любой из договаривающихся сторон. С завершением процесса создания группировки ВС Республики Абхазия, ее министерство обороны продолжат функционировать в прежнем порядке, подчиняясь своему собственному верховному главнокомандующему.
Командующий же Объединенной группировкой, назначенный от российской стороны — его заместителем станет представитель Абхазии — будет отдавать приказы исключительно тем подразделениям ВС республики, которые включены в состав группировки. Договором также предусмотрено осуществить общую модернизацию абхазской армии, что представляет для не окрепшей в экономическом плане республики жизненно важный интерес.
В части согласованных подходов во внешней политике абхазам также нет смысла подозревать Москву в узурпации их суверенитета. Это тоже данность дня, переведенная в формат действующего международного договора. Абхазия остро нуждается в продолжении застопорившегося в последние годы процесса признания ее государственности. Тогда почему бы не придать ему дополнительный импульс с помощью тесной координации действий внешнеполитических ведомств двух стран? Тем более, если эта сторона российско-абхазского сотрудничества всецело приветствуется руководством республики.
Определенную роль в сдержанном отношении некоторых абхазских кругов к заключению с Россией договора сыграли последние геополитические события в Черноморско-Кавказском регионе. В российской экспертной среде превалирует мнение, что у абхазов нет внешнеполитической альтернативы, кроме укрепления связей с Москвой. Это на самом деле так, но столь категоричная постановка вопроса контрпродуктивна. Надо понимать, что абхазский народ отстоял свою независимость в войне, а не получил ее в виде мирного акта правопреемства. Кавказский менталитет не терпит публичного намека на статус «младшего брата» — со всеми вытекающими из этого последствиями. Зачастую российские эксперты не чувствуют этой тонкой и, одновременно, деликатной грани построения стратегических отношений с народами Южного Кавказа. Политика с условным названием «А куда вы денетесь» необратимо устарела.
У Абхазии внешнеполитическая альтернатива — на сегодня исключительно гипотетического характера — есть. Турция. Пока это теория, разбиваемая практикой самого тесного российско-абхазского сотрудничества. Но держать руку на геополитическом пульсе Черноморско-Кавказского региона России следует в постоянном режиме. И при этом не «расслабляться» после достигнутых с 2008 года успехов.
Турция не признала абхазскую государственность, и продолжает выступать в поддержку «территориальной целостности» Грузии. Политика Анкары на абхазском направлении «приправлена» многими политическими нюансами. Среди них заметное место занимает приоритетное намерение турецкого правительства сохранить ровные отношения со своей абхазской общиной. Ее позиция в отношении построения независимой Абхазии напоминает подходы крымско-татарских активистов в новом субъекте Российской Федерации. Большая часть турецких абхазов без воодушевления восприняла становление республики в качестве ближайшего партнера России в регионе. Явных признаков враждебности, тем более противодействия складывающейся реальности, турецкие абхазы не демонстрировали. Но в лице этой общины, не преодолевшей исторические предубеждения по отношению к России, турецкие власти получили козырь в разыгрывании «абхазской партии» в удобном для себя ключе.
Негосударственные связи с Абхазией, в развитии которых Турция объективно заинтересована, практически полностью выстраиваются с опорой на общинные структуры и каналы доверительного межабхазского диалога по линии Сухум – причерноморские турецкие провинции – Анкара. Турецкие гости из числа журналистов, бизнесменов и даже парламентариев соседней державы — не редкость в Абхазии. В республике периодически высаживается «десант» турецких общественных деятелей и политиков, события вокруг Украины подстегивают Анкару к активизации на абхазском направлении. Организатором и постоянным участником абхазо-турецких форумов являются диаспоральные структуры кавказского народа в Турции.
Реальных рычагов влияния на формирование абхазского политического поля у Анкары нет. Фактор абхазских репатриантов из Турции, вернувшихся на историческую родину, не играет в республике значимой роли. По экспертным оценкам — требующим уточнения — к 2014 году в Абхазии проживало всего около 3 тысяч репатриантов: турецких и сирийских абхазов, а также приехавших с Северного Кавказа абазов (абазинов). Оценки числа лиц с абхазскими этническими корнями в Турции разнятся: от явно завышенного предела в 1 миллион к более объективной цифре в 800 тысяч. Впрочем, некоторые оценивают их количество в 150 тысяч человек. Численность же турецких абхазов с паспортами кавказской республики — от 1,5 до 2,5 тысяч человек.
И все же «мягкая сила» Турции в Абхазии присутствует. Преуменьшать ее значение, а тем более вовсе списывать со счетов крайне опрометчиво. По мнению российских экспертов, представленному в совместном исследовании 2010 года, «горизонтальные связи» Абхазии с диаспорой могут быть важнее, чем официальная позиция Анкары относительно дальнейшей политической судьбы Сухума. Политика «мягкой силы», задействование Анкарой опосредованных каналов общения с абхазскими партнерами выражаются порой в необычной форме, турецкие политологи считают, что власти постоянно ищут «креативные» решения на абхазском направлении. Так, турецкий эксперт Мухиттин Толга Озсаглам обращает внимание на контакты между Абхазией и Турецкой республикой Северного Кипра, начавшиеся после 2008 года. Впрочем, по его же мнению, серьезных шагов в построении устойчивой системы связей до сих пор не сделано.
Геополитической «креативности» в регионе, где ситуация после вхождения Крыма в состав России и заключения договора с Абхазией для Москвы заметно улучшилась, можно ожидать и от российской дипломатии. Подписанием договора Россия, помимо всего прочего, решает и такую задачу, как «социализация» Сухума на постсоветском пространстве. Ни один партнер Москвы из числа бывших советских республик не пошел на официальное признание абхазской государственности. Отсутствие статуса крайне осложняет движение абхазов по пути, например, интеграции в евразийский экономический блок. Возможно, именно подписание договора с Россией и его успешное применение приблизят Абхазию к международному признанию широким кругом государств.
