Джованни Савино – кандидат наук, Университет Неаполя им. Фридриха II
В минувшее столетие люди перебирались из Европы в Америку, из средиземноморских стран — в Северную Европу. А сейчас – из бедных государств в так называемые страны «золотого миллиарда». Этот процесс в последние годы лишь стал еще масштабнее.
Если мигранты приезжают в Европу из Африки и с Ближнего Востока, то сами европейцы – итальянцы и испанцы – ищут работу в Германии или Великобритании. Рост иммиграции в Восточную Европу из стран Центральной Азии идет параллельно с поиском новой жизни гражданами стран СНГ в Европе.
В одних государствах несколько культур сформировались в одну, как в случае США, Канады и Австралии. В европейских странах «культурным фоном» стала национальная культура, как, например, во Франции и в Германии. Сегодня человека африканского или турецкого происхождения, родившегося в Париже или Берлине, в плане культурного кода или поведения сложно отличить от этнического француза или немца.
В США популярна концепция «плавильного котла», которая предопределяет облик общества. Известный американский историк русского происхождения Оскар Хэндлин в одной из своих работ замечал: «Однажды я решил написать историю иммигрантов в Америке, и обнаружил, что иммигранты и есть американская нация».
Эта модель не является однозначной, теория «плавильного котла» остается постоянным предметом дискуссий – особенно сейчас, когда в стране увеличивается доля американцев латиноамериканского происхождения, в 2010 году она выросла на 43 процента по сравнению с 2000 годом. К тому же, процесс интеграции в американском обществе происходил неоднозначно, а стратификация элит была реальностью вплоть до шестидесятых годов и развертывания масштабного движения за гражданские права. Происхождение из семьи итальянского или ирландского эмигранта уже было неким клеймом, как, например, в деле Сакко и Ванцетти, где национальность подсудимых стала одной из причин несправедливого приговора.
Американская модель была сформирована колонистами из разных протестантских конфессий на Западном побережье США. Причем традиционная англоязычная протестантская идентичность до сих пор остается ядром культурной системы страны, несмотря на значительную иммиграцию из стран Центральной и Южной Америки и распространение испанского языка. Иммиграционная политика — острая проблема американского общества. Однако, что в отличие от Европы, в США нет значительного потока иммигрантов из мусульманских стран, в образе «чужого» обычно выступает мексиканец или латиноамериканец.
Да и сам характер иммиграции в США в ХХ веке отличался от европейского. Приезжающий в страну пытался принять американскую идентичность, оставить свои обычаи и традиции на родине или в семье. Сегодня же считается, что испаноязычные иммигранты в США ассимиляции не поддаются.
Когда мы говорим об иммиграции в Европе, надо иметь в виду не только иные подходы к этой проблеме, но также различия между странами эмиграции и странами иммиграции. Последний вопрос намного сложнее, скажем, Италия и Испания – это государства, чья молодежь в последние годы активно уезжает в поиске работы. Официально почти 4,5 миллиона итальянцев живут за пределами страны, однако в реальности есть еще 3 миллиона ее граждан, которые не сообщили властям о своем отъезде. Во многих западноевропейских городах часто можно встретить молодых итальянцев и испанцев. И не все они работают официантами, среди них есть и исследователи, и инженеры.
Немецкий опыт иммиграции основывается на международных договорах, которые ФРГ заключила для привлечения иностранной рабочей силы. Первой страной, которая стала сотрудничать с ФРГ в этом вопросе, была Италия: в течение 20 лет в Германию приехало свыше 4 миллионов итальянских гастарбайтеров, из которых в ФРГ осталось 500 тысяч. Самая большая диаспора в Германии – турецкая, сейчас 3 миллиона немецких граждан имеет турецкие корни, а это 3,7 процента населения страны. Интеграция рабочих из Турции проходила непросто потому, что немецкие власти считали миграцию временным процессом. Вплоть до начала девяностых годов во многих немецких школах преподавали турецкий язык — для подготовки детей к «возвращению» в Турции.
Сегодня один из показателей многонационального характера немецкого общества — сборная Германии, выигравшая чемпионат мира по футболу в 2014 году. В составе «бундестим» игроки разного происхождения, самые известные из них – выходец из Ганы Джером Боатенг и полузащитник турецкого происхождения Месут Озил.
Во Франции нынешний этнический состав общества объясняется колониальным прошлым французской империи. Так, эмиграция из Алжира началась еще до алжирской национально-освободительной войны – в то время во Франции жило около 200 тысяч алжирцев. После войны число мигрантов из этой страны резко выросло, но, в отличие от ФРГ, Франция не смогла гарантировать им достойного качества жизни. Окраины французских городов превратились в гетто, символы провальной политики властей.
Это используют крайне правые политические силы страны. Так, в риторике «Национального фронта» и других ультраправых организаций делается искусственный акцент на «этнической преступности» и обвинениях представителей арабской общины во всех правонарушениях. Для Франции также характерна риторика на тему «мусульманской угрозы национальным ценностям».
В повседневной жизни Франции нередка и дискриминация, больше связанная с вероисповеданием, чем с национальностью.
Так, согласно исследованию экспертов Клэр Адида, Давида Летена и Мари-Анн Вальфор, у сенегальца-мусульманина шансов найти работу в 2,5 раза меньше, чем у его соотечественника христианского вероисповедания.
Самый интернациональный город Европы – Лондон. Здесь проживают люди из разных стран мира, и каждый день в столицу бывшей Британской империи въезжают тысячи молодых и немолодых иностранцев, особенно из европейских стран. Однако в британском обществе сильна антиммигрантская риторика, особенно со стороны Партии независимости Соединенного Королевства. Вхождение восточноевропейских стран в Евросоюз в 2004 году стало кошмаром для британских правых, которые используют образ «польского сантехника» и лоббируют выход страны из ЕС для сохранения «чистоты британской культуры». При этом уже в 1968 году известный консервативный политик Энох Пауэлл в своей речи «Реки крови» призывал закрыть границы Великобритании для граждан Британского Содружества. Политика лидера Партии независимости Найджела Фараджа базируется на аналогичных позициях. Тем не менее, очевидно, что без польских или болгарских «трудяг» экономика Великобритания не станет сильнее.
Проблемы и «болезни роста» Европы связаны и с тяжелым экономическим кризисом. Но как выглядела бы Европа без мигрантов?
Особенности российского развития на пути национального и государственного строительства очевидны. Вопрос идентичности и самоидентификации до сих пор является предметом общественной дискуссии, потому что Россия, как государство, всегда представляла собой многонациональное и многоконфессиональное пространство. Если контакты с другими народами уже были установлены во времена Киевской Руси и Московии, то взятие Казани и конец казанского ханства в 1552 году стали первыми шагами к зарождению нового, «имперского» русского государства.
Швейцарский историк Андреас Каппелер в своей работе, посвященной истории империи Романовых, подчеркивал именно многонациональность России как важный исторический фактор, а канадский профессор Гарвардского университета Терри Мартин исследовал функционирование национальной политики в ранние годы СССР. По его мнению, она была многослойной и многовекторной, намного улучшила положение национальных меньшинств и создала возможности для их развития. «Советский Союз был первой в мире «положительной империей», — пишет он. — Новая революционная Россия первой из традиционных европейских многонациональных государств оказала сопротивление поднимающемуся национализму, ответив на него систематическим содействием развитию национального сознания этнических меньшинств и созданием для них многих характерных институциональных форм моноэтнического государства».
В современной России существует проблема идентичности. И некоторые поборники крайних взглядов хотят решить ее на основе «крови и почвы», используя концепции германского и европейского ультранационализма ХХ века.
Однако как определить, чья кровь «чиста», а чья – нет? Попытки сделать это на основе религиозной принадлежности также контрпродуктивны: это означает непризнание равноправия значительной части неправославного населения, от мусульман до католиков и буддистов.
Что касается обвинений в адрес выходцев с Северного Кавказа, то как можно ограничить право свободного передвижения по стране тех, кто является гражданами Российской Федерации? Кроме того, призывы «отделить» или «не кормить» Кавказ не учитывают интересы местного русскоязычного населения. А это может проложить путь к развалу России: после Кавказа кто-то предложит «не кормить» Татарстан, Башкирию, Якутию…
Исследователи национальностей и национализма характеризуют нацию как процесс, существует даже английский термин «nation-building», то есть «строительство нации».
Когда итальянский политик и философ Джузеппе Мадзини писал об «одной нации в одном государстве», он не имел в виду дискриминацию или закрепление превосходства одного этноса над другим. В случае с многонациональными, многоконфессиональными, многокультурными государствами, как мы знаем на примере Югославии, поиск «чистоты крови» губителен – он не гарантирует демократии и мирного развития.
Применительно к России принятие идей «крови и почвы» будет означать хаос и кровь. В попытках определить «облик идеального русского», образ гражданина гипотетического Русского государства, который так любят обыгрывать националисты, нет никакого подлинно народного единства – есть только разрушение всего общего, что есть в России.
